|
|
Сурок по вторникам с Ханной Таупекка № 21
Сурок драматический: об иностранных языках и превратностях райской жизни
Случился это у нас давеча концерт, да еще и в музыкальной школе. Ну то есть вообразите: зал, заполненный детишками, которых тщетно утихомиривают одиночные взрослые в разных углах, и всё это шумит, бурлит, хихикает, переговаривается, болтает ногами, швыряется ластиками и выдувает пузыри из жевательной резинки, а ты нервно топчешься в пыльных занавесях и проклинаешь тот день, когда тебя угораздило появиться на свет. Вы с концертмейстером полчаса назад увидели друг друга, романс Римского-Корсакова вряд ли оценит аудитория со средним возрастом в тринадцать лет, текст Шуберта доучивался буквально накануне вечером, туфли бессовестно жмут, жизнь не удалась. Вся. Несколько утешает то, что поблизости слоняется еще парочка таких же жертв высокого искусства, но им, по крайней мере, не начинать.
Не обойдется, конечно, без лирического отступления. По большому счету, студенты музыкальных вузов делятся на две части: те, которые собирают полную колоду друзей и родственников на каждый собственный концерт, начиная с первого же курса, и те, которые предпочитают сперва дождаться какого-нито весомого результата, а не предъявлять все промежуточные стадии процесса обучения. Я у нас категорический приверженец второго варианта, но умозрительно могу понять и первый: наверное, кому-то приятно, когда в артистической среди полуголых товарищей по несчастью суетятся бесконечные тетушки и дядюшки, прямо-таки сияющие от причастности к этому самому высокому искусству, а затем чинно рассаживаются в зале и благосклонно взирают на жмущееся к роялю чадо. Кто-нибудь будет еще, конечно, выбираться потом из середины ряда, чтобы торжественно наградить чадо букетом пожилых георгинов… ну ладно, ладно, я утрирую. Что-то, должно быть, в этом есть.
И в том самом давешнем концерте как раз выступала знакомая барышня, приведшая с собой бабушек, дедушек, маму и папу. Сказать по правде, я малость струхнула: никто из них не производил впечатления человека, готового умиляться авансом, скорее уж вдумчиво слушать и оценивать. Шуберт был не доучен. Зал шумел и хихикал. Туфли жали. Концертмейстер героически пыталась не переврать мою злополучную фамилию. Выхода не было.
Придя в себя где-то на середине Римского-Корсакова, я мирно дрейфовала к финалу, и тут меня посетила совершенно ужасная мысль: какое-то время назад барышня упоминала, что практически вся ее семья так или иначе причастна к филологии. То есть, напряженно размышляла я, кто-нибудь из них с приличной вероятностью знает немецкий язык. Которого я, надо сказать, не знаю, но на котором собираюсь сейчас исполнить им недоученного Шуберта. В процессе которого у меня есть все шансы перепутать понатыканные в тексте немецкие предлоги, если не чего похуже. Ооо!
На всех парах пролетев первый куплет и спев даже первую строчку второго, я внезапно обнаружила себя поющей продолжение… первого куплета. Мда, подумала я, судорожно припоминая параллельный русский перевод в нотах. Перевод обещал райское блаженство всему живому. В подробностях. Решив, что подробности райской жизни, в общем, вполне взаимозаменимы, я изо всех сил сосредоточилась на том, чтобы хоть третий куплет как-то отличался текстом от первого. По окончании четвертой строки, однако, оказалось, что первое слово рефрена я, конечно, не помню. На ходу заменив его обобщенным «тра-ля-ля» с псевдонемецким прононсом, я кое-как добрела до финала, поспешно изобразила реверанс и ретировалась за кулисы. Вдогонку неслись аплодисменты.
Черт побери, мрачно думала я в следующие полчаса, слоняясь туда-сюда и вполуха слушая остальных выступающих. Видит бог, я не любитель ни соцреализма, ни русских эквиритмических переводов тех времен. Но, черт побери, эта затея все-таки была куда более гуманна, чем новомодные попытки вокалистов делать вид, что они свободно владеют всеми языками мира. Нет, язык оригинала, конечно, имеет один большой и несомненный плюс в случае с текстами вокальных произведений: иноязычная аудитория в массе своей остается в неведении на предмет слога и смысла этих самых текстов. Что, уверяю вас, к лучшему: это, мягко говоря, отнюдь не всегда шедевры, сопоставимые с пушкинским «Онегиным», например. Но в остальном-то?
Главный аргумент поборников оригинала заключается, как правило, в том, что фонетическая-де составляющая текста не могла не иметь значения для композитора. Люди с музыкальным слухом вообще чувствительны к фонетике и интонационным структурам, а уж если человек всю жизнь занимается делом, имеющим самое прямое отношение к собственному музыкальному слуху, и подавно. Но тут же встает вопрос: вы эту фонетическую составляющую в неродном исполнении слышали? Процентах в девяноста примерно на слух носителя языка это выглядит — в сочетании с вокальной-то стороной дела — вполне комично. Даже если исполнитель происходит из более-менее родственной языковой среды: в качестве примера могу предложить «Письмо Татьяны» в исполнении изумительного словацкого сопрано Лючии Попп. Причем собственно вокальное и драматическое мастерство этим элементом комичного как раз в некоторой степени нивелируются: довольно трудно воспринимать целостным образ лиричной русской барышни, не на живот, а на смерть воюющей со словом «волшебный».
И это еще из лучших. Я имею несчастье иметь такое-сякое представление об итальянском, каким его знают в Италии, и выслушивая очередное ogni, запросто произносимое как «огни», всякий раз добрым словом поминаю незабвенную Фросю Бурлакову. Боюсь, мои шубертовские потуги вызывают вполне сходное чувство у несчастных, оснащенных знанием немецкого, несмотря на благие порывы и сверку транскрипции по словарю. И ведь не то чтобы нам не преподавали иностранные языки: сейчас читают итальянский, в перспективе грозятся тем же немецким — но выучить в одночасье язык или хотя бы освоить фонетику до состояния, приближенного к оригинальному, не так-то просто, если ты планируешь еще иногда спать. А одним не обойтись: самый минимальный репертуар включает в себя три-четыре, если не занесет мимоходом в какую-нибудь экзотику вроде венгерской «Синей бороды» или чешской «Русалки».
Опять-таки, ладно, фонетика. А текст? Убейте меня, но запомнить все der и dir на средний немецкий текст и ни разу их между собой не перепутать я не способна. Особенно на концерте: тут уже не то что der от dir’а, осознать бы вообще, о какой-такой любви вся эта песня. Причем если ты путаешься в словах на родном наречии, обычно можешь еще как-то выплыть, досочинив по ходу. В случае с языками иностранными такого шанса нет: получается, как у нас шутят, ария на слова «ho dimenticato», сиречь «я забыл». А забыть у тебя есть все шансы: поди выучи наизусть километр текста на неизвестном языке, да молись потом, чтобы не оказалось, что в процессе исполнения ты пламенно напираешь на… предлог.
Тяжела, тяжела, словом, и неказиста вокальная судьба, думала я, слоняясь за кулисами и прикидывая, что я там могла такого понапеть. Выступавшая после меня барышня подтвердила, что немецкий ее бабушка знает. Концерт закончился, детишки посыпались из дверей зала, понемногу поплелись переодеваться и мы. И, конечно, по закону жанра в коридоре я наткнулась на барышниных родственников. Вы хорошо пели, сообщила мне царственного вида пожилая дама. Спасибо, жалким голосом пролепетала я, скоропостижно теряя лицо, я там только немецкий текст слегка спутала. Ах, отмахнулась она, я за пением и не заметила.
29.04.2008
Теги: иностранные языки
классика
музыка
смешное
|
Ваш отзыв автору
|
