Воскресные сказки с Дмитрием Дейчем № 92
Полковник Окунь (Часть 6)
Начало: часть 1 →, часть 2 →, часть 3 →, часть 4 →, часть 5 →
Случалось ли тебе, Витенька, очнуться посреди ночи в расстройстве и недоумении, не зная достоверно — сон это или явь?.. Представь себе, что отчётливо видишь людей и предметы, слышишь и различаешь звуки, чувствуешь запахи… но тут же присутствует какое-то смутное, тягостное чувство, будто точно знаешь, но боишься себе в этом признаться: стоит пошевелиться или открыть глаза, всё это в один миг исчезнет…
Швицер рассказывал: у индейцев какого-то богом забытого племени бытует поверье, что если наспех разбудить человека, можно буквально вытрясти из него душу. Душа, мол, в таких случаях не успевает вернуться в тело, и человек ходит, живёт, пляшет, охотится на тигров или кабанов — бездушно, страдая от переполняющей его пустоты… смешно, я понимаю… я бы сам смеялся, если бы не факты… факты, Витенька, вещь упрямая, и последствия нашей беспечности далеко не всегда располагают к веселью.
Записки на манжетах Прошу прощения за непредвиденные задержки. И спасибо за ваши письма. «Дикий, псевдонаучный бред, Яков Самуилович, — ласково выговаривал ему Боровинский, стараясь преподнести эти слова так, чтобы они не звучали оскорбительно (ему это не удавалось), — Перестаньте кормить нас домыслами. Вы же современный человек, коммунист, интеллигент! У вас диплом с отличием! Где вы нахватались этой чудовищной дряни?»
Кроме нас троих в просторной брезентовой палатке не было никого. За дверью уныло зевал автоматчик. На длинном лабораторном столе покоилось яйцо, увешанное датчиками, опутанное проводами. Перед ним, позади и вокруг него располагались разного рода горелки, колбы, хитрые механизмы, иглы, пассатижи, ванночки с химикалиями, зубила и молотки разного калибра. Яйцо было размером с конскую голову, и — судя по тому, что лаборанты оставили вокруг метровую свободную зону — продолжало расти.
«Пять сантиметров в час, — невозмутимо сообщил Боровинский. — Сорок минут назад начались пульсации».
«Какие пульсации?» — удивился Швицер.
В это мгновение стол подпрыгнул и заходил ходуном, мы невольно попятились, увидев как по гладкой поверхности яйца пробежала волна — будто сократился невидимый мускул. Прямо у нас на глазах яйцо покачнулось и принялось медленно заваливаться на бок.
«Не дайте ему упасть!» — завопил Боровинский, и мы инстинктивно бросились к столу. «Не руками, не руками!» — Боровинский попытался на лету заставить нас надеть резиновые перчатки, но яйцо продолжало падать, не оставив нам выбора: мы послушно подставили ладони и приняли его тяжесть втроём — дружно, организованно — как слаженная команда каменщиков, подхвативших тяжёлый бетонный блок.
«На стол!» — скомандовал Боровинский, но не тут-то было: яйцо принялось судорожно дёргаться, биться, подпрыгивать, и вдруг треснуло и развалилось на части, забрызгав нас с головы до ног жёлтым и вонючим. Мы с Боровинским инстинктивно отшатнулись, и только Швицер остался стоять как стоял, удерживая на вытянутых руках яичное донце, прикрывающее снизу попку новорожденного. Ребёнок был с головы до ног покрыт вязкой, тёплой на ощупь массой, напоминающей яичный желток. Он медленно, как бы нехотя сжимал и разжимал ладони, сучил ножками и безмолвно раззевал рот, будто собирался заплакать, но никак не мог сообразить как это делается.
На наш крик примчались лаборанты и охранники, все до единого застыли в проходе, с изумлением разглядывая Якова Самуиловича, который с неописуемой гримасой на лице, в изгвазданном серо-жёлтом костюмчике застыл с новорожденным на руках, напоминая счастливого, ошарашенного и сильно нетрезвого папашу на пороге роддома.
Наконец, кто-то догадался подкатить лабораторный столик, в полной тишине Швицер аккуратно положил ребёнка на расстеленное полотенце, перевернул, и — легонько стукнул по попе. Ребёнок послушно заорал благим матом, перекрывая рассерженные, удивлённые, испуганные возгласы сотрудников.
Поверь, Витенька, нет ничего более обидного для научных работников, чем оказаться в подобной ситуации — когда всё, что ты знал и умел, внезапно становится грудой ненужного хлама, и вещи перестают вести себя привычным образом. Боровинский был раздавлен, уничтожен. Он избегал глядеть по сторонам, как человек, совершивший нечто постыдное и пойманный на месте преступления. Швицер нервно хихикал, пытаясь стряхнуть налипшую дрянь, брезгливо вытирая ладони о лацканы пиджака. Нас отвели в санитарный блок, где долго отмывали с применением различных химических веществ — не менее едких, чем содержимое лопнувшего яйца, после — переодели в белое, и мы стали похожи на лаборантов Боровинского.
«Однояйцевые близнецы» — сострил Швицер, казалось, нимало не раздосадованный гибелью шикарного костюма, и — единственный из присутствующих — рассмеялся в ответ на собственную шутку.
«Чему радуетесь?» — нахмурился Боровинский, но тут постучали в дверь, заглянула молоденькая, перепуганная лаборантка: «Станислав Фёдорович, ребёнка хорошо бы покормить!»
«Ребёнка?» — ошарашенно спросил Боровинский, и вдруг позеленел и скривился — как от сильной зубной боли. «Ребёнка! — заорал он, — покормить! Вы понимаете что говорите?!»
«Извините ради Бога» — пролепетала бедная девушка.
«И Бога сюда подавайте! И чёрта с коромыслом!» — продолжал орать профессор.
«Почему с коромыслом?» — спросил я, а Швицер в очередной раз захлебнулся хохотом, согнулся пополам.
«Я пошлю Юсупова за детским питанием?» — тихонько спросила лаборантка.
«Посылайте, — ответил Швицер сквозь слёзы, — и не забудьте колыбель, пелёнки, распашонки, столик для пеленания, ванночку, и — непременно — коляску.»
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
25.03.2010
Теги: сказки
|
