Валуцкий Владимир

ЖЕНЩИНА С СОБАЧКОЙ

киносценарий

3 премия конкурса
«Да здравствует мелодрама!»

интернет публикация подготовлена при помощи Анны Чайки

Эта история случилась давно.
По ускоренным меркам нашего
времени — целых семь лет назад.

1. АЭРОПОРТ В СИМФЕРОПОЛЕ ИНТЕРЬЕР. НОЧЬ.

Граница Украины и России — тогда ещё совсем прозрачная. У стойки паспортного контроля тесная, торопливая очередь.

В ней двое мужчин: один лысый, полный, в плаще и с вещами, другой сухощавый, лет 50, в куртке и без вещей — Сергеев. Лысый держит паспорт и билет наготове.

ЛЫСЫЙ (он навеселе, возбуждён и болтлив). И все равно — упрямый ты козел: Федя бы прекрасно меня на «Мерсе» довёз.

СЕРГЕЕВ. Вы с Федей хоть на контролеров не дышите.

ЛЫСЫЙ О нас не беспокойся, старик...

Договорить ему не дает появление плечистого и кожаного Феди по ту сторону контроля. Федю сопровождает почтительный пограничник.

ФЕДЯ (приглашая жестом). Олег Ильич, сюда!

ЛЫСЫЙ (Сергееву). Вот видишь! И все равно я тебя ещё с института люблю, хоть ты и козел. (Обнимается с Сергеевым и, раздвигая очередь, минует контроль). Что в Москве передать?

СЕРГЕЕВ. Кому?..

ЛЫСЫЙ Тогда отдыхай и расслабляйся. Сегодня у нас... второе?..

СЕРГЕЕВ. Ноября девяносто третьего.

ЛЫСЫЙ (грозит пальцем). Ладно издеваться. Вернусь к праздникам. Все хозяйство на неделю — в твоем распоряжении!

Махнув Лысому на прощанье, Сергеев выбирается из толпы, возвращается в зал ожидания.

Зал полон, люди спят на скамейках и на полу, сбившись в кучки: семьи с детьми, группки солдат, стайки молодежи, парочки, кавказские торговцы. Гремит телевизор на кронштейне, светятся неусыпные коммерческие ларьки. Духота и толкотня. Сергеев подходит к ларьку, покупает бутылку «Пепси» и садится перед телевизором. Очевидно, что ему некуда торопиться.

«... и проблем сохранения окружающей среды, — вещает диктор Новостей в телевизоре. — Об этом пойдет речь на конгрессе курортной индустрии стран СНГ, открывающемся завтра в российской столице»...

По залу бродит маленькая белая собачка, путаясь под ногами и приветливо виляя хвостом каждому, кто случайно бросит на нее взгляд.

«... справедливо названного «ограблением века», — громко продолжаются Новости. — Однако следы трехсот миллиардов рублей вкладчиков, как и следы мошенников, к сожалению, пока»...

Собачка останавливается перед парнем и девушкой, помахивает им хвостиком, но тем не до нее — они целуются отрешенно и самозабвенно, и для них не существует ни этого шумного зала, ни целого мира, где:

«...по последним сведениям, судьба двух журналистов, пропавших месяц назад в Сербской Краине, по-прежнему остается»...

Допив «Пепси», Сергеев ставит на пол бутылку и неспешно встает. Подходит к стеклянным дверям.

На стекле дверей — афиша: какой-то йог, «целитель и гуру из Мадраса» — приезжает в Ялту. За дверьми — унылый осенний дождь, расплывающиеся огни фонарей.

Ежась, Сергеев поднимает воротник куртки.

2. АЭРОПОРТ В СИМФЕРОПОЛЕ. НОЧЬ… НАТУРА.

Площадь перед зданием аэровокзала мокра и неуютна. Несколько такси у диспетчерской будки, «жигуленок» в сторонке.

В машине за рулем Сергеев. Он заглядывает в «бардачок», проверяя наличие там маленького газового револьвера, запирает кнопкой дверь и щелкает приводом «дворников». Хочет тронуть машину — но картина в разъяснившемся стекле останавливает его.

Подсвеченный сзади фонарем, по площади движется длиннополый силуэт дамы с зонтиком и ридикюлем, а у ног дамы, таким же силуэтом, семенит маленькая собачка.

Сергеев с недоверчивой усмешкой глядит на эту неожиданную и даже неуместную здесь цитату из классики — а дама, выйдя из контражура, становится вполне обыкновенной, современной женщиной в плаще с дорожной сумкой. И собачка ее оказывается все той же, уже знакомой нам приблудной аэропортовской дворняжкой. И уже совсем по-современному, безуспешно потолкавшись среди стоящих такси, женщина отходит от их — и снова останавливается посреди площади, в растерянности.

Секунду подумав, Сергеев решается и трогает машину. Останавливается рядом с женщиной, опускает стекло.

СЕРГЕЕВ. Садитесь.

Женщина смотрит нерешительно. Ей лет сорок, у нее миловидное лицо.

ЖЕНЩИНА. Вы же не знаете, куда мне...

СЕРГЕЕВ. Куда?

ЖЕНЩИНА. Дело в том, что я... видите ли, я еще сама точно не знаю...

От одного из такси отделяется фигура водителя и недобро направляется к машине Сергеева.

СЕРГЕЕВ. Тогда тем более — садитесь.

Он открывает заднюю дверцу, туда неожиданно и деловито первой впрыгивает собачка, следом садится женщина.

ТАКСИСТ (подойдя). Эй, мастер, притормози!

Но Сергеев, едва дверца захлопывается, дает газ. Он объезжает площадь по кругу, выруливая к дороге.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ. Ты же вся мокрая! Это ваша?

СЕРГЕЕВ. Кто? (он оборачивается и видит собачку, устроившуюся на сиденье). Я думал — ваша.

ЖЕНЩИНА. Да нет, прибилась, не отстает ни на шаг. Остановитесь, я ее высажу.

В зеркале заднего вида наблюдается оживление на стоянке такси, таксисты что-то сердито обсуждают, один из них направляется к будке телефона.

СЕРГЕЕВ. Да пусть живет.

3. УЛИЦЫ СИМФЕРОПОЛЯ. НАТУРА. НОЧЬ.

Машина едет по ночным симферопольским улицам.

Сергеев, женщина и собачка в салоне.

ЖЕНЩИНА. По-моему, они остались вами недовольны.

СЕРГЕЕВ. Кто?

ЖЕНЩИНА. Ну, эти, со страшными рожами. Вы бы знали, сколько они с меня заломили!

СЕРГЕЕВ. Моя рожа вам внушила больше доверия?

ЖЕНЩИНА. Больше. Но таких денег у меня все равно нет.

СЕРГЕЕВ. И что же делать?

ЖЕНЩИНА. Имеете полное право высадить. Только, если можно, в городе, а не на дороге среди ночи.

СЕРГЕЕВ. Вы рисковая женщина.

ЖЕНЩИНА. А что мне оставалось? Я подумала: если не выкинули собачку, может не выкинете и меня?

Не ответив, Сергеев делает поворот рулем и останавливает машину.

ЖЕНЩИНА. Я ошиблась?

На круглой площади в свете фар серебрится множество голубых указателей.

СЕРГЕЕВ. Развилка. Левая дорога — в Судак, Феодосию, Коктебель. Левая — Бахчисарай, прямо — на Алушту, Ялту, Севастополь.

ЖЕНЩИНА. А вам куда?

СЕРГЕЕВ. Мне — прямо.

ЖЕНЩИНА. И мне прямо. (Сергеев трогает машину.) Я сейчас объясню: у меня есть два адреса, совершенно незнакомых людей... знакомых моих знакомых, один в Алуште, другой в Кореизе. Давайте мы сделаем так: вы меня высадите где-нибудь там, поближе, где есть телефон, а я подожду утра и дозвонюсь... а там уже автобусы пойдут и троллейбусы, когда светло — не страшно.

Сергеев спокойно слушает ее торопливую речь.

СЕРГЕЕВ. А когда темно?

ЖЕНЩИНА. Я понимаю, что вы хотите сказать: села в машину ночью, к незнакомому мужчине, и еще говорит про какие-то страхи. Ну, во-первых, — вы не из местных.

СЕРГЕЕВ. Тоже по роже решили?

ЖЕНЩИНА. У Вас номер московский. Значит, на отдыхе или в командировке, в общем свой.

СЕРГЕЕВ. Вы тоже москвичка?

ЖЕНЩИНА. Я... нет, я из Петербурга. Глядите-ка, (она кивает на собачку) Уже уснула!

СЕРГЕЕВ. А во-вторых?

ЖЕНЩИНА. Во-вторых... Во-вторых, мне вообще уже ничего не страшно. Но это другая тема. А вы — отдыхающий, я угадала?

СЕРГЕЕВ. Угадали.

ЖЕНЩИНА. Значит, мы с вами о цене договоримся. Как отдыхающий с отдыхающим.

4. ГОРНОЕ ШОССЕ. НАТУРА. НОЧЬ.

СЕРГЕЕВ. Я отдыхающий — коренной. В Крым езжу... в общем, с доисторических времен. У нас была студенческая турбаза в Мисхоре. А потом — привык, и эти места ни на что не меняю. Вот уже тридцать лет езжу, каждую осень.

ЖЕНЩИНА. А я в Крыму была всего один раз. Тоже в доисторические времена — в детстве. Меня школа премировала путевкой в пионерлагерь «Ай-Петри».

Сергеев с внезапной заинтересованностью глядит на женщину.

СЕРГЕЕВ. Давно это было?

ЖЕНЩИНА. Вчера — разве по мне этого не видно?

СЕРГЕЕВ. Простите... «Ай-Петри» теперь сильно изменился.

ЖЕНЩИНА. Все мы изменились, время бежит, бежит вперед, и ничего не возвращается, только убавляется, убавляется, убавляется... (Она смолкает и откидывается на спинку сиденья, прикрыв глаза, некоторое время сидит так неподвижно.) Вы... не могли бы остановиться на секундочку?

Сергеев останавливает машину.

СЕРГЕЕВ. Вам плохо?

Женщина торопливо роется в сумочке.

ЖЕНЩИНА. Ерунда, ничего особенного. Я сейчас... только не уезжайте, я правда заплачу, сколько нужно, если хотите — вперед?..

Сергеев вынимает из зажигания ключи, протягивает.

СЕРГЕЕВ. Можете взять в залог.

Ключи женщина не берет, но что-то достает из сумки и выходит. Заворочалась и подняла голову собачка.

СЕРГЕЕВ. Ну, заяц по имени собака! А тебе не нужно выйти?

Коробочка, виднеющаяся в открытой сумке, невольно привлекает внимание Сергеева. Из нее торчат пластиковые упаковки одноразовых шприцев. Вглядевшись, Сергеев различает и стеклянный блеск ампул. Щелкает открывшаяся дверь.

ЖЕНЩИНА (садясь в машину). Все в порядке. Укачало немного.

Она замечает открытую сумку и перехватывает отведенный от нее взгляд Сергеева. Сергеев трогает машину. Женщина запоздало застегивает сумку и в раздумье смотрит на затылок смолкшего Сергеева.

ЖЕНЩИНА. Вы обиделись?

СЕРГЕЕВ. На что?

ЖЕНЩИНА. Что я вам не поверила, деньги — вперед...

СЕРГЕЕВ. Имеете право. Действительно, почему вы должны верить первому встречному?

5. КУТУЗОВСКИЙ ПЕРЕВАЛ. НАТУРА. НОЧЬ.

Сергеев, женщина и собачка в машине. Едут молча.

В их молчание постепенно входит музыка, несущаяся с перевала, где пост ГАИ. Впереди открывается ярко освещенный оазис в ночи: гаишная будка с прожекторами, кафе в мигающих разноцветных лампочках и с музыкой, гремящей оттуда. Милиционер светящимся жезлом останавливает машину.

МИЛИЦИОНЕР (очень радушно). Доброй ночи, доброго здоровьечка! (заглянув внутрь, женщине). С приездом вас, здравствуйте!

Женщина тревожно переводит взгляд на Сергеева. Тот достает документы.

Милиционер кивает на кафе.

МИЛИЦИОНЕР. Нет, нет. Вы — туда пройдите. Вас там ждут.

Выросший рядом с милиционером бритоголовый качок делает Сергееву знак следовать за ним. Сергеев выходит из машины и идет за качком. Милиционер уже ловит новую, встречную машину.

6. КАФЕ НА ПЕРЕВАЛЕ. ИНТЕРЬЕР. НОЧЬ.

Они входят в кафе. Справа, за сдвинутыми столами гуляет компания. Слева, один за столиком, Хозяин перевала, толстый брюнет в тюбетейке, сам с собой играет в нарды. Радиотелефон лежит на столике. Качок подводит Сергеева к нему.

ХОЗЯИН. Что творишь, москвич дорогой? У аэропорта стоял? Пассажира взял? А кто тебе разрешил?

СЕРГЕЕВ. У меня не пассажир.

ХОЗЯИН. Жена, да? Ты хочешь, чтобы я встал, да? Пошел к машине, нетактичный вопрос ей задавал: ты жена или не жена? Документы смотрел?

Сергеев достает бумажник, открывает.

СЕРГЕЕВ. Понял, осознал.

Хозяин заглядывает в бумажник, берет из него одну купюру, две, потом разом забирает все остальные.

ХОЗЯИН. На этом перевале ваш Кутузов один глаз потерял. У тебя, я вижу, пока два. Иди и больше на дорогах Республики Крым не шали!

7. ГОРНОЕ ШОССЕ. НАТУРА. НОЧЬ.

Сергеев возвращается за руль.

СЕРГЕЕВ. Извините.

Он трогает машину. В зеркальце заднего вида постепенно исчезает светлый оазис, канет во тьму. Стихает музыка. Ровный шум мотора и снова молчание в машине.

ЖЕНЩИНА (усмехнувшись). Вы, я вижу, действительно, здесь старожил. Все вас знают, ждут. Милиция под козырек отдает.

СЕРГЕЕВ (мрачно). Имеет основания.

ЖЕНЩИНА. Не спрашиваю, какое, я не любопытная. Вы ведь тоже не любопытны. Вы замечательно, великодушно не любопытны!

Сергеев вопросительно оборачивается. Лицо у женщины недоброе, и в голосе звучат нервные, злые нотки.

ЖЕНЩИНА. Вы ведь видели это! (она показывает коробочку) И что подумали? Только честно! Подумали, ломает бабу, невтерпеж ей на иглу сесть?.. А если просто — очень больно? Если просто невмоготу, когда сводит, жжет, как огонь — вам этого в голову не пришло?!

Сергеев слушает, притихнув и не зная как ответить.

ЖЕНЩИНА (помолчав). Простите. Конечно, вы не могли этого знать. Просто, когда лекарство еще не подействовало, а вы вышли из кафе с этим холуем, и мент так суетился перед вами, я вас вдруг возненавидела — такого здорового, уважаемого, благополучного... Это грешно. Я знаю. Это уже ушло, вместе с болью.

СЕРГЕЕВ. Я могу вам чем-нибудь помочь?

ЖЕНЩИНА. К сожалению, мне никто не может помочь и ничем... и все это скучный и ненужный разговор.

Лицо Сергеева озадаченно и серьезно. Он достает сигарету, но тут же, спохватившись, вынимает ее изо рта.

ЖЕНЩИНА. Курите, курите. Я сама бросила недавно.

Снова они едут молча. Сергеев курит, стараясь пускать дым в приоткрытое окно.

ГОЛОС ЖЕНЩИНЫ. Не понимаю, зачем я вам все это говорю, но мне больше некому рассказать... А мы с вами увиделись и расстанемся, и мне не будет стыдно потом за никому ненужную откровенность. Так вот случилось. Жила себе, и даже в чем-то преуспевала, была благополучной, как вы, и, поверьте, не была такой злобной и нервной занудой, все считали меня веселой и легкой и не такой уж немолодой. Все обрушилось разом: рентген, анализы, больница... И — вот тебе, девочка, пара месяцев, гуляй, наслаждайся жизнью, пока никто ничего не замечает. Добирай, чего не добрала...

В ее голосе слышатся слезы, и Сергеев оборачивается. Женщина вытирает мокрые глаза платком. Пытается улыбнуться Сергееву.

ЖЕНЩИНА. Попробовала! А суета, оказывается, страха не заглушает. Хуже еще. У Пушкина, помните? — свободы нет, есть покой и воля. Когда вольно и покойно, как в детстве, и все ночные страхи уходят. Вот мне и вспомнились почему-то лагерь «Ай-Петри» и Крым. И что я с тех пор здесь никогда не была. Взяла билет — и прилетела. А дальше вы знаете.

СЕРГЕЕВ. Бывает, медики ошибаются...

ЖЕНЩИНА. Господи, я же не про медицину. И вообще — все. Высказалась! И забыли — железно?

СЕРГЕЕВ. Могила... то есть, я хотел...

Женщина смотрит на его растерянное, смущенное лицо и вдруг начинает смеяться. Хохочет естественно, звонко и заразительно. Сергеев тоже улыбается, виновато.

ЖЕНЩИНА. Вы такой смешной! А еще спрашивали — почему мне с вами не страшно.

СЕРГЕЕВ. Эти люди, незнакомые... надежный вариант устроиться?

ЖЕНЩИНА. Не знаю, а что? Нет, гостиницу мне не потянуть.

Он глядит на нее внимательно и испытующе.

СЕРГЕЕВ. И вам, правда, моя рожа внушает доверие?

ЖЕНЩИНА. Правда. (Она отмечает движение руля, повернувшего машину с шоссе на боковую дорогу). Куда мы?.. Я боюсь, вы меня неверно поняли.

СЕРГЕЕВ. Это вы поняли неверно. Просто я здесь, действительно, кое-что могу.

8. ГОРНЫЕ ДОРОГИ. НАТУРА.НОЧЬ.

Свет фар выхватывает крутые повороты узкой дороги. Она спускается вниз, петляя среди зелени. Женщина временами с любопытством поглядывает на загадочно молчащего Сергеева.

Поворот, еще поворот. Фары упираются в будку и шлагбаум. К остановившейся машине, накинув на голову куртку от дождя, выходит сторож. Сергеев машет ему: свои, и сторож, кивнув, открывает шлагбаум. Машина трогается.

ЖЕНЩИНА. Кажется, собачка, нас с тобою куда-то упекли...

Сергеев продолжает молчать. Любопытство женщины все заметнее сменяется настороженностью. Похоже, что они едут по какому-то городку или поселку — фары высвечивают углы аккуратных белых домиков, аллейки, асфальтовые дорожки. Но окна домиков темны, и всюду мертвое безлюдье.

Наконец, свет фар останавливается на крыльце двухэтажного старинного особняка — и стихает выключенный мотор.

СЕРГЕЕВ. Одну минуту.

Он выходит из машины. Сидя в машине, женщина наблюдает, как Сергеев отпирает маленькую дверцу под крыльцом, исчезает в ней — и появляется вскоре со связкою ключей.

СЕРГЕЕВ. Можно выходить.

ЖЕНЩИНА. С вещами?

Но Сергеев, поднявшись на крыльцо, уже отпирает ключом из связки большую парадную дверь. Он молчит. Женщина берет сумку.

9. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. НОЧЬ.

При свете карманного фонарика они идут какими-то коридорами. Повороты, ступени, перила. Звякнув ключами, Сергеев отпирает очередную дверь. И женщина с собачкой входят за ним в помещение, в котором Сергеев зажигает, наконец, обычный электрический свет.

Это небольшая — гостиная и спальня в алькове — квартира, обшитая светлым деревом. Бар, камин, горка, шкуры на стенах, стол с резными стульями. Электрическая плита в прихожей, дверь в санузел. Широкое зашторенное окно.

Женщина с иронической усмешкой оглядывает помещение.

ЖЕНЩИНА. Понятно. Сбереженное наследие прошлого? База отдыха новой номенклатуры?... Сколько же за это надо платить? И — чем?...

Сергеев открывает холодильник и бар, показывая их содержимое, включает, проверяя, конфорку плиты.

СЕРГЕЕВ. Тем, что свой следующий вопрос вы отложите до утра.

ЖЕНЩИНА. А сегодня — молча в койку?

СЕРГЕЕВ (словно не замечая ее резкости). Сегодня — ужинать и спать. Вы устали. Спокойной ночи.

Он выходит, и за ним щелкает дверь.

Минуту женщина стоит, прислушиваясь, затем на цыпочках переходит к двери. Дергает ручку. Сильнее. Дверь заперта.

За шторами — мокрое стекло и чернильная темень. Только шумит где-то близко море.

10. ГАРАЖ. ИНТЕРЬЕР. НОЧЬ.

При свете фар Сергеев открывает ворота гаража. Загоняет туда свою машину. В большом гараже она не одинока. Здесь два микроавтобуса, грузовик. Бульдозер. Новенький черный «Мерседес».

11. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. УТРО.

На столе недопитый сок, остатки еды в тарелке. Вылизанное блюдце — под столом, возле него спит собачка. Туфли на ковре. Женщина тоже спит, одетая, на нерасстеленной кровати. Светло. Тихо.

Какой-то звук, похожий на голос трубы, пробивается с улицы. Женщина открывает глаза. Прислушивается. В звуке все явственнее угадывается утренний сигнал горна.

Женщина поднимается, отдергивает штору. Свет заливает комнату, за шторой обнаруживается балконная дверь. Открыв ее, женщина выходит на балкон.

Яркое солнце, ясное небо, ослепительно белеющие стандартные спальные корпуса, море за набережной, силуэт Медведь-горы слева, внизу — площадка с высоким флагштоком, и как ночью — ни единого человека. Только Сергеев стоит под балконом.

Женщина стоит на балконе, ошеломленно глядя на это чудо.

А вслед за горном из мощного динамика на столбе грянул Гимн Советского Союза. Завертелась маленькая электролебедка у подножья мачты — и торжественно поползло вверх красное полотнище флага СССР.

— Пионерский лагерь «Ай-Петри» приветствует ребят, приехавших со всех уголков необъятной страны к Черному морю! — звучит бодрый, магнитофонный голос дикторши. — Отличного настроения вам, мальчики и девочки, веселого отдыха и отменного здоровья! А теперь прослушайте распорядок дня...

Сергеев идет к балкону.

— ...подъем, зарядка, пионерская линейка, завтрак, — продолжает вещать дикторша.

«... дружбы народов надежный оплот» — вторит ей текст гимна.

Женщина смотрит с балкона на Сергеева, и лицо у нее счастливое и светлое, как это солнечное утро.

ЖЕНЩИНА. Теперь я могу задать свой вопрос?

СЕРГЕЕВ. Да.

ЖЕНЩИНА. Волшебник, как тебя зовут?

СЕРГЕЕВ. Дмитрий. А вас?

ЖЕНЩИНА. Не может быть! Правда?

СЕРГЕЕВ. Правда, а что?

ЖЕНЩИНА. Ничего. А меня — Анна. Подождите, я сейчас!

И она исчезает за перилами балкона.

12. СТОЛОВАЯ. ИНТЕРЬЕР.УТРО.

В белой блузке, с распущенными волосами, Анна выглядит помолодевшей. Они завтракают за столом, накрытом белоснежной скатертью и сервированным — в отличие от бесконечного ряда других с перевернутыми на них стульями. Огромное помещение столовой пронизывает солнце, за стеклянными стенами — море, гора, кипарисы.

Анна вдруг усмехается недоверчиво.

АННА. Нет, по-моему, на самом деле, я все еще сижу в аэропорту, промокшая, голодная. Задремала под дождь, и мне все это — снится, снится... Это правда — сон?

СЕРГЕЕВ. Пусть — сон, если вам так хочется.

АННА. Пусть. (Она допивает кофе.) Так проще. А что мне еще сегодня должно присниться?

СЕРГЕЕВ. Сны у нас — по распорядку дня.

АННА. Подъем и завтрак уже были, а теперь?

СЕРГЕЕВ. Теперь — экскурсии по интересам. Гурзуф, Ботанический сад, пещеры Чуфут-кале...

АННА. А может быть такой интерес, чтобы отсюда никуда не выезжать?.. А то вдруг я проснусь, а ужасно не хочется.

Сергеев, кивнув, складывает крахмальную салфетку.

СЕРГЕЕВ. Вы готовы?

АННА. Всегда готова! (Она встает, оглядывается.) А куда собачка делась?

СЕРГЕЕВ. Собачки здесь самостоятельные. Найдется.

13. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

Они выходят из столовой.

У входа их ожидает запряженный экипаж — открытое лаковое ландо с пожилым ливрейным возницей на облучке.

— Доброе утро, Анна! — раздается незнакомый мужской, уже «живой» голос из динамиков на столбах. — Карета прошлого приглашает тебя совершить путешествие по стране твоего солнечного пионерского детства. А поможет нам в этом — песня...

«Вместе весело шагать по просторам, — грянул за этим детский хор. — По просторам, по просторам»...

Анна и Сергеев садятся в экипаж.

14. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

Зеленые аллеи, спортплощадки, кварталы светлых корпусов. Стенды, лозунги и скульптуры, так привычные еще недавно и столь странные сегодня. Ни души. Кажется, здесь все вымерло внезапно, и в этом вымершем городке остановилось время.

Коляска медленно едет по асфальтовой дорожке.

АННА. Здесь, правда, что-то изменилось. Ничего не узнаю... Нет, вот эта площадка с эстрадой, кажется, были. Здесь нам, старшим, по вечерам разрешали устраивать танцы... А почему так пустынно? Неужто мы здесь совсем одни?

СЕРГЕЕВ. Это плохо?

АННА. Хорошо... Я очень устала от города и людей. И все же... Я понимаю, что — сон, но — почему?

СЕРГЕЕВ. Вам на сегодня полагался только один вопрос.

АННА. Больше не буду. Не буду. Честное пионерское!

14/а. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

«Я не знаю, где встретиться нам придется с тобой... — несется из динамиков новая пионерская песня. — Глобус вертится. Вертится, словно шар голубой»...

Мимо коляски плывут цветники и газоны, фонарные столбы и — как в городе — дорожные знаки.

Задумавшаяся Анна переводит как-то по особому внимательный взгляд на Сергеева.

АННА. А можно вопрос... не такой, личный?

Сергеев кивает.

АННА. А в детстве — вы здесь бывали?

СЕРГЕЕВ. Бывал. А что?

АННА. Ничего, просто интересно. Я была в тот год, когда полетел в космос Гагарин. Все об этом только и говорили. Он казался неземным, как человек с другой планеты. И, представляете, моя смена уже кончается, и Гагарин вдруг прилетает сюда, в лагерь!

СЕРГЕЕВ. Двадцать седьмого августа.

АННА. Откуда вы знаете?

СЕРГЕЕВ. А в семь часов, после торжественной линейки, весь лагерь сфотографировался с ним на память.

АННА. Вы тоже были в тот год?

Вместо ответа Сергеев останавливает экипаж, выходит, помогает Анне выйти и ведет за собой.

15. ХОЛЛ ГЛАВНОГО КОРПУСА. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ.

Анна и Сергеев стоят перед фотографией во всю стену, где Гагарина окружило множество ребят — сотни голов в белых шапочках амфитеатром уходят в гору.

АННА. Нет, увы... меня тоже здесь не видно... Я далеко стояла. Где-то вон там... Мы опоздали, прибежали последними, с одним мальчиком, с которым дружили. Теперь бы я, конечно, его не узнала... А звали его, между прочим, тоже, как вас. (Она снова внимательно смотри на Сергеева) Димой...

16. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

Экипаж едет по набережной.

АННА. Для меня это был страшный год, я приехала сюда в диком раздрызге, на грани нервного срыва. Да, и в двенадцать лет такое бывает... Мы жили с отчимом — отца я не помню — и страшно ненавидели друг друга. Он был художник, неудачный, пил, дом был всегда полон каких-то подонков, его дружков. Мать не выдержала, болела, умерла как раз в 61-м, зимой. Тут же появилась другая женщина, я убежала из дома, жила по подругам... А, тошно вспоминать. И тут вдруг, как подарок небес, эта путевка. Море, солнце, лица счастливых детей. Меня все это так оглушило, казалось невероятным, я все ждала какого-то обмана, подвоха, всех сторонилась. И тут он появился. Дима. Как светлый лучик. Он был старше, такой спокойный, добрый. Надежный. Опекал, защищал. Воспитывал. Когда я что-то делала правильно, он говорил: «ты молодец, Анита». Это был фильм такой тогда. А я отвечала: «как скажешь, Аурелио». Это тоже был такой фильм. Больше мы никогда не виделись... Вам скучно? (Анна разводит руками с легкой виноватой улыбкой). История первой любви!

Остаются за бортом коляски голые остовы тентов, груды лодок и морских велосипедов. Крепкий старик в тельняшке красит изящную яхту, поднятую на козлы.

Некоторое время они едут молча, пока музыка в динамике не стиихает и не щелкает включившийся микрофон:

— Мы надеемся, Анна, что прогулка навеяла тебе теплые воспоминания. Жаль только, что холодно и неласково осеннее море. Но морской воздух и шум прибоя, уютные кресла и чашечка кофе на пляже — ждут тебя. Добро пожаловать!

Впереди на набережной, после унылой череды сложенных на зиму лежаков, открывается площадка. На ней, как в туристической рекламе — белый столик и белые кресла под ярким тентом и почтительно ожидающий официант в белом смокинге. Экипаж останавливается.

— Приятного аппетита, Анна! — желает динамик.

17. РАДИОРУБКА. ИНТЕРЬЕР. УТРО.

Лохматый человек в очках, сидящий у широкого окна перед микрофоном, опускает от глаз бинокль, выключает микрофон и тоже деловито принимается за еду: ломоть хлеба с колбасой запивает чаем из кружки. Жуя, запускает магнитофон.

18. НАБЕРЕЖНАЯ. НАТУРА. УТРО.

«Вот хорошо, и тихо и просторно, — звучит под гитару голос Визбора. — Ни города, ни шума, ни звонков»...

На столике бокалы, фрукты. Официант ставит чашечки с кофе и, отступив, исчезает.

Сергеев снимает салфетку с ведерка, в котором открывается запотевшая бутылка шампанского.

АННА. А вдруг нас засекут?

СЕРГЕЕВ. Кто?

АННА. Пионервожатый.

СЕРГЕЕВ. Его нет.

АННА. А его дух? Ведь духи прошлого не исчезают, они витают над нами, я чувствую. И все видят...

СЕРГЕЕВ. Они поймут и простят. (Он откупоривает бутылку, наливает бокалы, поднимает своей.) За ваше возвращение!

Анна послушно берет бокал.

АННА. Как скажешь, Аурелио.

Вместе с Сергеевым она выпивает бокал до дна. Сергеев смотрит на нее улыбаясь.

«... ветрам открыты на четыре стороны, — звенит гитара, — мачта сосны и парус облаков»...

СЕРГЕЕВ. Ты молодец, Анита.

Анна тоже долгим взглядом отвечает Сергееву.

АННА. Значит, Дима — это были вы?

СЕРГЕЕВ. Значит, я.

АННА. А я с самого утра догадалась. Ведь иначе не могло быть во сне! Если бы это были не вы — разве я встретила бы вас в аэропорту? Разве вы привезли бы меня сюда?

СЕРГЕЕВ. Просто я знал, что вы приедете.

АННА. А я знала, что случится что-то необыкновенное. Поэтому, наверное, меня так и потянуло сюда... Мне что-то будто подсказывало все время: в Крым, в Крым! Господи... где же вы были все эти тридцать лет?

СЕРГЕЕВ. Ждал вас здесь каждую осень.

АННА. И дождались так поздно... Налейте. (Она поднимает наполненный бокал.) За то, что поздно — все равно лучше, чем никогда!

19. ТЕРРИТОРИИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО — ДЕНЬ. МОНТАЖ..

Под праздничные мелодии, несущиеся над лагерем, Сергеев и Анна

— купаются в холодных волнах. И Анна никак не хочет вылезать, несмотря на протесты Сергеева, а потом он ее, весело дрожащую, растирает сухим полотенцем и отогревает рюмкой спиртного в затишке на солнце.

— оказываются на асфальтовой площадке, где множество детских полустертых рисунков цветными мелками, и Анна добавляет к ним новый,свой: солнечный круг, небо вокруг,

— скачут в коляске, причем Анна с восхищенным ужасом сама управляет с облучка лошадью,

— играют в спорткомплексе в пинг-понг, и Анна, завершив победным ударом партию, ликующе вздымает руки жестом триумфатора.

Из динамиков троекратно разносится туш.

Под его звуки возница экипажа торжественно водружает на плечо Анне алую ленту, возводит ее на пьедестал почета.

Пожилой, с печальным лицом фотограф изготовился с фотоаппаратом для съемки.

Заметив его и нахмурившись, Анна шагает вниз с пьедестала.

АННА. Нет, нет.

СЕРГЕЕВ. Это традиция — фото победителя для стенда чемпионов.

АННА. Нет... я на чемпиона не выгляжу, вся растрепанная, мокрая... (она отходит в сторону) И что-то я... очень устала.

И Сергеев, увидев, как Анна поднесла руку ко лбу, как подкосились ее колени и как она начала медленно оседать — едва успевает подскочить и подхватить ее.

Анна лежит на траве, он держит ее голову на коленях. Подбегают Возница и Фотограф.

АННА. Голова закружилась... уже ничего...

СЕРГЕЕВ. Скорая будет здесь через минуту.

АННА. Нет, не надо. Просто вино и солнце... это пройдет очень скоро. Я знаю. Только мне нужно немножко побыть одной. Отдохнуть... Это же непосильно — столько волшебства за один день!..

Сергеев кивает Вознице, тот бросается к лошади и разворачивает экипаж.

20. КОМНАТА СЕРГЕЕВА. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ.

Сергеев входит в комнату. Это что-то вроде конторы, но кровать, предметы нехитрого холостяцкого обихода свидетельствуют, что здесь все-таки — жилище. Сергеев снимает рубашку, нажимает клавишу телефона-селектора на столе.

— Радиорубка, — отзывается селектор.

СЕРГЕЕВ. Это я.

ГОЛОС РАДИСТА. Ну?

СЕРГЕЕВ. Вроде, ничего. Уснула.

ГОЛОС РАДИСТА. Может, колыбельную запустить?

СЕРГЕЕВ. Не нужно. Запусти полную тишину.

Он ложится на кровать. Задумчиво смотрит в потолок, заложив руки под голову. Улыбается — словно удивленно — своим мыслям.

21. ПЛОЩАДКА С ЭСТРАДОЙ. НАТУРА.ВЕЧЕР.

Над площадкой холодно горит дежурная лампа.

Сергеев с сигаретой сидит в полумраке. Крошечную дорожку на черной морской воде чертит фонарик невидимого судна.

Длинная тень приближается и останавливается у ног Сергеева.

АННА. А собачка так и не вернулась.

Сергеев бросает сигарету и встает.

АННА. Зато вы, как всегда, точны. Мы назначали наши свидания за час до отбоя здесь, на танцах... Помните?

Вместо ответа он протягивает ей руку.

СЕРГЕЕВ. Разрешите?

Анна склоняет голову. Сергеев берет ее руку, обнимает за талию. Над площадкой начинает тихо звучать вальс. И неярко, высвечивая танцующую пару, разгорается прожектор на мачте.

Сергеев держит Анну нежно и бережно, она послушна и легка. Ее глаза испытующе глядят на Сергеева.

АННА. Вы успели научиться вальсу?.. Не помните? Как вы называли все это дряхлым нафталином и признавали только твист и рок? Тогда их танцевали украдкой, в уголочке. Разучились?

Сергеев останавливается, меняет позицию — для твиста.

АННА. А музыка?

СЕРГЕЕВ. Приложится.

И точно, едва они делают первые движения, вальс осекается, что-то хрипит в динамике — и из него ударяет твист.

Они танцуют поначалу несколько неловко, но вскоре осваиваются, и танец выходит складным, веселым, он все затейливее усложняется за счет неожиданных и забавных импровизаций.

И свет с мачты — тоже пускается в импровизации, меняясь с белого на желтый, с желтого на красный, высвечивая пестрым мельканием -

— пару немолодых людей, так не по-взрослому резвящихся на пустой танцплощадке...

22. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ ВОЗЛЕ ОСОБНЯКА. НАТУРА. ВЕЧЕР.

Сергеев и Анна идут по дорожке.

АННА. Повелитель музыки, света и времени! а вы помните, как мы познакомились?

СЕРГЕЕВ. Конечно. Вы стояли под дождем, я подъехал и сказал: садитесь.

АННА (качает головой). Нет... это было не так. Я страшно завидовала всем, кому давали объявлялки по радио: «Катя Иванова, тебя у ворот ждут родители»... А кто ко мне мог приехать? И вдруг однажды я слышу: «Аня, тебя ждут у ворот». Я побежала. А там стоял он.

СЕРГЕЕВ. С букетом цветов.

АННА. Нет. С огромной гроздью винограда.

СЕРГЕЕВ (грустно). Значит, это был не я.

АННА. Значит, не вы...

Они останавливаются у крыльца особняка.

АННА. Просто теперь он перевоплотился в вас. Когда снова стал мне очень, очень нужен...

Не отводя глаз, она смотрит на Сергеева. И он смотрит на Анну. Подается вперед. Осторожно обняв, наклоняется к ее лицу...

«Союз нерушимый республик свободных»... — вдруг во всю мощь обрушивается с неба гимн Советского Союза.

Они ошалело застывают. Ползет по мачте вниз красный флаг.

Глядя на растерянное лицо Сергеева, Анна не может удержаться от смеха и хохочет. Приветливо помахав рукой, она шагает на крыльцо.

СЕРГЕЕВ. Вы уходите?..

АННА. Отбой! Распорядок дня надо чтить. Спасибо вам! Спокойной ночи!

Анна скрывается в дверях. Сергеев быстро входит в дверку под крыльцом, берет в комнатке, где висят ключи, трубку телефона.

СЕРГЕЕВ. Сдурел?.. Не знаю. Что хочешь, только не это.

Он снова выходит на улицу. Гимн уже стих. Зажглось окно над балконом, но балкон пуст. Сергеев медленно бредет от дома по дорожке.

«Ты у меня одна, словно в ночи луна... — возникает тихо в динамике песня под гитару. — ...Словно в году весна, словно в степи сосна»...

ГОЛОС АННЫ. Дима!

Сергеев быстро оборачивается. Анна стоит на балконе, улыбается ему, и улыбка у нее светлая, и такая уже знакомая.

АННА. Не грустите! До завтра!..

23. РАДИОРУБКА. ИНТЕРЬЕР. НОЧЬ.

Сергеев стоит у окна. Отсюда виден весь ночной лагерь, освещенный луной, пики кипарисов, танцплощадка, серебрящееся море.

За его спиной в радиорубке, большой комнате, исполняющей по совместительству роль клуба или кают-компании, оживленно, шумно и накурено. Здесь мы видим людей, которых уже встречали в течение дня.

Кипятится лохматый Радист.

РАДИСТ. Я действовал точно по программе, десять часов — отбой, откуда я знал, что — такой момент? Спасибо бы сказали — у меня за день язык опух!

Тот, кого мы видели в роли официанта, отзывается с дивана:

ОФИЦИАНТ. Опух — от бездарности! «Карета прошлого»... «И поможет вам песня»... Какая пошлость!

РАДИСТ. Знаешь, повещай-ка весь день! Это тебе не — подай, прими, пошел вон!

Возница, теперь он в майке, нарезав на столе хлеб и колбасу, разливает портвейн по стаканам.

ВОЗНИЦА. Кончай, коллеги, духовное. Съестное готово.

Все, кроме Сергеева, подтягиваются к столу. Возница, положив еды в пакет, протягивает его и остаток портвейна в бутылке Официанту.

ВОЗНИЦА. Отнеси. А то он озверел там на своем шлагбауме.

ОФИЦИАНТ. Я что теперь, всю жизнь буду лакеем?!

ВОЗНИЦА. Крест, старик, надо нести до конца. (Выпивая). Я вот сегодня извозчик и согласен пить, как извозчик.

РАДИСТ. Подождите напиваться, обсудим программу на завтра.

Старый моряк в тельняшке появляется в дверях.

МОРЯК. Сурика мне завтра точно не хватит. Охра на исходе, белила я на кровные купил. (Садится к столу). Бон аппетит, господа.

ВОЗНИЦА (Сергееву). Кстати, профессор, за лошадь и колымагу знаешь, сколько музей содрал? Ты слышишь?

СЕРГЕЕВ (От окна). Слышу.

МОРЯК. Сварщику надо платить, там коррозия днище проела. (Поднимает стакан). Прозит!

ВОЗНИЦА (закусывая). Да, братцы, вот уж кукушка-то пролетела над нашим гнездом.

РАДИСТ. И прекрасно! И замечательно! А то бы продолжали подыхать тут от тоски и дикости!..

ФОТОГРАФ (мечтательно). Я ее обязательно сниму... Такое летящее, такое звенящее лицо! Как песня.

ОФИЦИАНТ (он все медлит с пакетом и бутылкой у порога). Только если профессор будет тянуть в таком же темпе, шеф вернется в свой апартамент и всю песню испортит.

Сергеев поворачивается от окна.

СЕРГЕЕВ. Вот что, ребята, давайте так. Шутки по этому поводу впредь отменяются.

Компания притихает.

ВОЗНИЦА. Что, старик? Так ушибло? Серьезно?..

Сергеев, не отвечая, берет куртку, надевает.

РАДИСТ. И слава Богу! А кто же, из нас, братцы, не мечтает, чтобы его на старости лет ушибло, хоть немножечко? Дима, ты не представляешь, как мы уважаем твои возвышенные чувства! Выпьем за наше общее святое дело!

СЕРГЕЕВ. Я за рулем.

Он забирает у Официанта пакет и бутылку и выходит из комнаты.

24. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. ПРОХОДНАЯ. НОЧЬ.

Машина Сергеева подъезжает к сторожке, высвечивая фарами шлагбаум. Сергеев сигналит несколько раз, пока не появляется заспанный, дикого вида, сторож. Он глядит на Сергеева удивленно.

СТОРОЖ. Куда тебя несет?

Сергеев протягивает ему в окно пакет и бутылку.

СЕРГЕЕВ. Народ прислал. Отпирай.

25. ЯЛТА. АВТОВОКЗАЛ. НАТУРА. НОЧЬ.

Машина подъезжает к автовокзалу. Пусто. Такси нет. Несколько ожидающих фигур. Одна из них, с чемоданом, в надежде устремляется к машине. Не веря счастью, садится в раскрытую Сергеевым дверцу.

26. КУТУЗОВСКИЙ ПЕРЕВАЛ. НАТУРА. НОЧЬ.

Сергеев останавливает машину с пассажиром еще до того, как милиционер успевает поднять свой жезл. Выходит, идет к освещенному, гремящему музыкой кафе.

Спустя некоторое время выходит из него, запихивая бумажник в карман. Садится в машину. Машина трогается, и красные ее огоньки исчезают в ночи.

27. ЯЛТА. РЫНОК. НАТУРА. РАССВЕТ.

К рынку, еще запертому, подъезжает запыленная машина Сергеева. Он выходит, открывает багажник. Высыпавшие за Сергеевым кавказцы начинают выгружать ящики с бананами. Просто удивительно, сколько ящиков и кавказцев уместилось в машине. Пока выгружаются ящики, один из торговцев обстоятельно отсчитывает Сергееву купюры.

28. ТЕРРИТОРИИЯ ЛАГЕРЯ. ПРОХОДНАЯ. НАТУРА. РАССВЕТ.

Машина Сергеева стоит перед шлагбаумом.

Сторож, снова разбуженный, выходит из сторожки, открывает шлагбаум, но машина не трогается. Удивленный сторож подходит к ней и заглядывает внутрь.

Сергеев спит, обхватив руль. Рядом на сиденье спит знакомая белая собачка.

29. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

Громко и чисто разносится горн, исполняя сигнал побудки. Звучит Гимн.

Поднимается флаг Советского Союза.

Раздвинув шторы, Анна выходит на балкон. День снова солнечный и ясный.

Внизу, глядя на Анну, стоят Сергеев и собачка.

30. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. УТРО.

Грязная мыльная вода стекает по ванной — Анна моет собачку. Та не оказывает ни малейшего сопротивления.

АННА. Теперь сама не захочешь убегать. Ты теперь собака мытая, приличная, положение обязывает!

Отложив душ, она передает собачку Сергееву, стоящему с развернутым полотенцем. Процесс вытирания продолжается уже в комнате.

С улицы доносится горн, зовущий к завтраку.

АННА (нерешительно). У меня сегодня маленькая просьба по распорядку дня, можно?

Сергеев достает из кармана и надевает собачке ошейник.

СЕРГЕЕВ. Можно.

АННА. Если положено личное время — можно мне съездить в Ялту? Я объясню, в чем дело... Там, на почте — письмо до востребования, от подруги, она же моего адреса не знает, а мне нужно знать, когда она уезжает, потому что я оставила ей ключи от своей квартиры, и... (Анна смолкает, увидев, как Сергеев терпеливо слушает, и улыбается виновато) В общем, очень нужно. Можно?

31. ЯЛТА. УЛИЦЫ ВОЗЛЕ НАБЕРЕЖНОЙ. ДЕНЬ.

Сергеев паркует машину недалеко от почтамта. Выходит, открывает дверь, выпуская Анну и выпрыгнувшую за ней следом собачку.

АННА. Я быстро!

Анна перебегает сквер и скрывается в здании почтамта.

Сергеев отходит к скамейке и садится, собачка располагается у его ног.

Несмотря на мертвый сезон, набережная шумна и оживленна. Люди тусуются у бесконечных ларьков, грохочут аттракционы, пищат и тренькают игровые автоматы, призывают к действию со всех сторон наскоро созданные рекламы и плакаты.

«Харе Кришна, харе Кришна»... — доносится откуда-то монотонный речитатив под звон колокольчиков.

Вскоре взгляду Сергеева открывается и сама процессия, привычная сегодня среди прочих явлений уличной жизни. Однако, на этот раз есть в ней и что-то нерядовое.

Над бритыми головами кришнаитов покачивается украшенный цветами портрет бородача в чалме. А шагающий в хвосте колонны человек выкрикивает что-то по-русски, обращая мегафон к группкам любопытных.

«...освободит от дурной кармы, — слышит Сергеев, — приведя вашу прану в гармонию с сознанием, согласно учению Махариши Аюрведы, древнейшей из Раджи-йог!.. Ваше исцеление от любой болезни — это ваше желание и вера»...

Неожиданно собачка поднимается и деловито семенит за процессией.

СЕРГЕЕВ. Эй, ты, как тебя!... Каштанка! Назад!

«...и поможет вам обрести их великий Гуру — исцелитель Рашихари из Мадраса, — слышится удаляющийся мегафон, — прибывающий всего на один день в Ялту...»

«Харе, Кришна, харе, харе»... — удивляются колокольчики.

Сергеев встает и направляется за собачкой. Но рядом с ним вдруг возникает взволнованная, запыхавшаяся Анна.

АННА. Быстрее, прошу вас, в машину...

Ухватив за руку, она тянет за собой недоумевающего Сергеева, распахивает дверь, садится. Лицо у нее бледное и серьезное.

АННА. Умоляю, скорее отсюда. Я потом объясню...

Сергеев садится тоже, и машина трогается.

Она еще не успевает скрыться из виду, когда в сквере стремительно появляется и, заметив ее отъезд, спешит к своей машине бородач в глухом плаще.

32. УЛИЦЫ ЯЛТЫ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Сергеев и Анна в машине. Анна беспрерывно оглядывается.

АННА. Кажется... нет, вон она, вон...

Сергеев смотрит в зеркальце.

СЕРГЕЕВ. Которая?

АННА. Вон та, красная... я в марках не разбираюсь...

Красный «Форд-скорпио» действительно, пытается догнать их, тычась в уличном потоке направо и налево и временами пропадая за автобусами.

СЕРГЕЕВ. Ясно.

Он прибавляет газ, резко отрывается вперед, обходит троллейбус. Проскакивает зажегшийся красный свет, оглядывается — «Скорпио» застрял среди грузовиков у светофора. Сергеев резко сворачивает в улочку, ведущую в гору.

Некоторое время, со знанием географии, Сергеев петляет по кривым и узким горным улочкам, скатывается по какому-то немыслимой крутизны проезду среди виноградников — и оказывается на Нижнем шоссе. Едет теперь спокойно и неторопливо.

АННА (облегченно). Господи... стоит только появиться на людях...

СЕРГЕЕВ. Что-нибудь серьезное?

АННА. Да ерунда полная... но неприятная. Случайно столкнулась с этим мужчиной. Он давно меня преследует. Хотя я не давала ему никаких оснований и поводов. Но ему что-то, видите ли, показалось. Вы знаете, у каждой женщины есть свой сумасшедший, как в каждом городе — свой городской. Вот уж не думала здесь встретить... (Она косится на молчащего Сергеева). Ну что вы сурово молчите?.. Естественно, я не вчера родилась.

СЕРГЕЕВ. Для суровости я тоже ровным счетом не имею никаких оснований.

АННА (помолчав). Вы — имеете. Хотя бы потому что вон как рисковали из-за меня, по горам крутили. Ну не молчите, ну улыбнитесь!.. Ну, Дима! И поедем скорее обратно. Я уже так соскучилась по нашему «Ай-Петрику»!..

Сергеев снова сворачивает с шоссе, на дорожку, ведущую к морю. Но впереди ни шлагбаума, ни светлых корпусов — какие-то прибрежные сараи, ржавые днища суден, уходящий в море мол.

АННА (обреченно). Я поняла. Я провинилась — и вы исключаете меня из лагеря. Хотя я, честное пионерское, ни в чем не виновата...

Машина останавливается у мола, Сергеев выходит и открывает дверцу Анны.

АННА (выходя). ...а вы вовсе не добрый волшебник, а злой, жестокий и несправедливый... (И вдруг она останавливается.) Боже... что же это?

СЕРГЕЕВ. От погони лучше всего уходить в сторону моря.

Возле мола чуть покачивается на волне изящная, белоснежная моторная яхта, и цветные флажки полощутся на мачте, и команда — старый моряк в тельняшке, но теперь в фуражке капитана, и матрос (бывший Официант) стоят в ожидании на палубе. И название яхты золотом сверкает на носу: «АНИТА»...

Анна глядит на яхту заворожено. Потом, обернувшись к Сергееву, обнимает его и целует.

Они всходят на яхту, капитан исчезает в рубке, матрос убирает канат.

АННА. А собачку мы опять потеряли...

СЕРГЕЕВ. Опять найдем.

Вспенив винтами воду, «Анита» отваливает от мола.

33. ЯХТА В МОРЕ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Нос яхты рассекает волны.

Мягко тарахтит мотор. Тихая музыка. Сергеев и Анна с биноклем стоят у борта.

Плывет вдали берег — горы, скалы, зелень, дома, дворцы.

СЕРГЕЕВ. Левее — белое здание — Ливадия, царский дворец. А выше — дворец эмира бухарского. Видите?

АННА. Да. А это — то самое «Ласточкино гнездо» ?

СЕРГЕЕВ. Хотите, причалим?

АННА. Нет. (Она опускает бинокль.) Здесь так хорошо. Никакой толпы... Одна вода, такая безмолвная, бездонная... Глубокая?

СЕРГЕЕВ. Эта яхта — не сон. Не исчезнет, можете не бояться.

Они идут вдоль борта, мимо салона с круглыми окошками; выходят на нос, где под тентом — плетеные кресла.

АННА (садясь). А могу я задавать вопросы?

Сергеев накидывает на нее плед и садится тоже.

СЕРГЕЕВ. Конечно.

АННА. Сколько — сегодня?

СЕРГЕЕВ. Сколько хотите.

АННА. Три — чтобы не быть назойливой. Скажите... Почему вчера вы не сразу признались, что вы — не он?

Сергеев достает сигарету.

СЕРГЕЕВ. Вам этого хотелось. Я не прав?..

АННА. Правы.

СЕРГЕЕВ (чиркая зажигалкой). У меня к вам тоже есть вопрос.

АННА. Да ну?.. Это что-то необычное. Я слушаю, слушаю!

Но зажигалка у Сергеева все не загорается, сигарета не раскуривается, и вопроса нет. Анна улыбается.

АННА. Я знаю ваш вопрос. О человеке у почтамта? Да?

СЕРГЕЕВ (хмуро). Я хотел спросить, можно ли закурить.

АННА. Человек у почтамта — совсем не то, о чем вы думаете. Правда. И вообще я совершенно свободная, одинокая женщина. Вопрос закрыт? (Она смотрит на Сергеева.) А вы? Это мой второй вопрос.

СЕРГЕЕВ. Слишком свободный.

АННА. Как это?

СЕРГЕЕВ. Если свобода — богатство, то я владею им в избытке. И не знаю, кому отдать лишнее.

Он, наконец, закуривает. Анна продолжает взглядом изучать Сергеева. В нем, действительно, сегодня что-то необычное, и непрочна его вчерашняя невозмутимость.

АННА. У вас, я вижу, все в избытке: и свобода и возможности и средства... и этот огромный, пустой, мертвый лагерь. Зачем он вам?.. Третий вопрос.

СЕРГЕЕВ. Этот мертвый лагерь — единственное место, где я чувствую себя живым. Потому что в живом городе я чувствую себя мертвым.

Анна задумчиво кивает.

АННА. Я понимаю. И вы, как Оле-Лукойе, раскрываете свой зонтик над случайно приблудившимися к вам путниками, чтобы им снились волшебные сны.

СЕРГЕЕВ. Это не должно быть им обидно.

АННА. Это бесценно... Вы даже не представляете себе, что это для них значит, дорогой мой волшебник!..

34. ЯХТА В МОРЕ. НАТУРА. ЗАКАТ.

Кругом — открытое море. «Анита» стоит на якоре.

У борта — Сергеев и Анна со спиннингами.

Леска Сергеева дернулась и раскручивается. Анна наблюдает, как, вертя катушку, он вытаскивает, наконец, блеснувшую золотом в лучах заката рыбку.

Низкий, басистый гудок отвлекает их внимание от ловли.

Огромный красавец-теплоход, приближаясь, движется по акватории. Немыслимых обводов, невиданной, суперсовременной формы.

Смотрит на него с восхищением матрос-официант, смотрит уважительно моряк-капитан. Смотрят Сергеев и Анна.

Теплоход проходит очень близко, слышно его ровное, уверенное дыхание. Видны иностранные флаги и золотые надписи на бортах, роскошная жизнь идет на освещенных палубах.

Теплоход удаляется — и на мощной волне, ударившей от проплывшей горы, как лодочка закачалась яхта.

Анна провожает теплоход взглядом, ежится.

АННА. Холодно что-то стало...

35. ЯХТА В МОРЕ. НАТУРА. ВЕЧЕР.

«Анита» с зажженными огоньками плывет в густеющих сумерках.

Анна и Сергеев сидят в крохотном баре у кормы.

Матрос-официант — теперь он бармен — готовит пару коктейлей, поглядывая на маленький телевизор, где вещает диктор Новостей.

«...Лидер самопровозглашенной республики Ичкерия в эксклюзивном интервью агентству Интерфакс заявил»...

СЕРГЕЕВ. Можете отдохнуть в каюте.

АННА. Уже теплее. Я хочу выпить.

Бармен ставит перед ними коктейли, Сергеев кивает, и бармен, прежде чем уйти и приглушить телевизор, задерживается — дослушать следующее сообщение:

«... нашумевшего «ограбления века». Как нам сообщили в пресс-центре МВД, организаторы этой финансовой афёры — двое мужчин и женщина, действовали под чужими именами и в настоящее время находятся в розыске. Напоминаем, что преступной группе удалось получить от доверчивых вкладчиков свыше трехсот миллиардов рублей... Далее в нашем выпуске»...

Бармен убирает звук и уходит.

Переведя взгляд на Сергеева, Анна тянет коктейль.

АННА. Вы часом не из этой группы? Яхты, экипажи, недвижимость. Признавайтесь, я никому не скажу.

СЕРГЕЕВ. Я же волшебник, мне это денег не стоит.

АННА. С такими миллиардами я бы тоже творила чудеса.

СЕРГЕЕВ. Завидуете той женщине?

Анна качает головой.

АННА. Нет. Для этого надо прожить другую жизнь... (помолчав). Однажды я лежала больная, около окна, было лето, и вот на раме из личинки вдруг вылупился мотылек. Такой еще влажный. Бабочка-однодневка. Он заполз в угол и сел там, расправив крылышки. Так просидел до вечера. А вечером умер.

СЕРГЕЕВ. И не летал?

АННА. Не догадался. Он думал, что сидеть на раме — это и есть жизнь.

СЕРГЕЕВ. А может просто не знал, что он бабочка-однодневка? И думал, что впереди еще целая вечность?

АННА. Это, в сущности, одно и то же... Главное, что вечер приходит внезапно, и вдруг понимаешь, о чем не догадывался всю жизнь. Как мотылек — о том, что должен летать... Знаете, почему мне так хотелось поверить, что это были вы? Потому что оказалось, что я самая обыкновенная слабая женщина, которой больше всего нужен защитник и хозяин... а хозяин пропал, а может его и вовсе не было. И вот я хожу и заглядываю всем в глаза — как та собачка: ты кто? Эй, человек! ты не хозяин ли?..

Анна умолкает, увидев, с каким взволнованным пониманием слушает ее Сергеев. Улыбается.

АННА. Вот какая жалобная история! А мы вот с вами так хорошо, оказывается, понимаем друг друга, почти родственные души — и почему-то до сих пор на «вы». (Она поднимает бокал.) Давайте — на «ты»!

Они пьют брудершафт и целуются.

Поцеловав, Сергеев не отпускает Анну, глядит в ее вдруг повлажневшие глаза.

АННА (тихо). Ты не хозяин?..

Боль и нежность захлестывают Сергеева, он порывисто прижимает Анну к себе и целует, горячо, долго...

Наконец, они размыкают объятия.

Яхта, сбавляя обороты, разворачивается у смутно виднеющегося берега.

И вдруг берег ярко вспыхивает множеством огней. Светятся гирлянды лампочек между деревьями, горят фонари набережной. Режут тьму прожектора, высвечивая причал, мачту с флагом и площадку под нею — на которой все ярче разгорается, большой костер.

36. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. НОЧЬ.

Сергеев и Анна — зрители — сидят на почётных местах у костра.

На “сцене”, в свете прожектора — выступающие, все в белых рубашках и пионерских галстуках, включая даже мрачного Сторожа от шлагбаума.

РАДИСТ (он с аккордеоном). И в заключение праздничного концерта — кантата-оратория в честь Королевы нашего костра! И!..

Он раздвигает меха и поёт вместе с Официантом на мотив некогда популярной песни “Рула”.

• У моря, как в сказке,
• На крае земли,
• Анютины глазки
• У нас расцвели...

— Анюта, Анита, Анита, Анюта... — подхватывает хор.

Сергеев глядит на Анну и встречается с её счастливым, благодарным взглядом. Вариации хора на тему “Анюты-Аниты” продолжается за кадром.

РАДИСТ (с заключительным аккордом). Ну а теперь, Королева — достойно ли наше талантливое, но проголодавшееся звено сесть к костру?

АННА (хлопая в ладоши). Достойно, достойно!..

37. ТАМ ЖЕ, НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ СПУСТЯ.

У костра смех, пустеющие бутылки, печёная картошка, согретая выпитым атмосфера.

АННА. Я и не знала, мальчики, что вы такие активные! Вы все молчали. Я даже думала, вы разговаривать не умеете.

ВОЗНИЦА. Мы, скажу по секрету, и писать умеем.

ОФИЦИАНТ. Кое-кто даже — докторские.

РАДИСТ. И читать.

ОФИЦИАНТ. Некоторые.

РАДИСТ. Зато на трех языках.

ВОЗНИЦА. Друзья, что за счеты — при Королеве! Анна, мы ждем вашего слова!

АННА. Что же мне сказать... речь — я не умею...

СЕРГЕЕВ. Дело Королевы — повелевать.

АННА. Ну, хорошо... Тогда... объявляю игру в желания! Так бывало у костра раньше. Каждый, по кругу, должен рассказать о своей самой заветной мечте. Ты?

Все оборачиваются к Официанту, который по кругу — первый.

ОФИЦИАНТ. Триста миллиардов хочу.

ВОЗНИЦА. Это он телевизора насмотрелся. Что до меня — как второй по кругу, сообщаю: всем доволен. Хочу, чтобы все было статус кво.

МОРЯК (он третий). Статус кво, коллега, было, когда такие костры здесь жгли каждый день. Когда миллиарды были только — киловатт, а море было чистым и прозрачным, как мечта юного пионера...

СТОРОЖ (неожиданно). Я бы вообще это море к чёртовой матери заасфальтировал.

АННА. Зачем?

СТОРОЖ. А хрена в нём? Одни холерные вибрионы. Машины бы ездили, и флот с Украиной делить не надо.

АННА. Ты?

Фотограф мнётся, отводит глаза и молчит.

ОФИЦИАНТ. Он умрет — не скажет.

ФОТОГРАФ. Нет, скажу... (Анне) У вас такое лицо... вы сами не знаете, какое у вас лицо! И если можно, я бы сделал с него свой самый лучший в жизни снимок... Чтобы когда вас здесь не будет, и мы расстанемся...

РАДИСТ. К чёрту расставания! Пусть всегда будут только встречи!..

Остался один Сергеев, и Анна молча поворачивает лицо к нему.

Сергеев встает.

СЕРГЕЕВ. А я хочу, чтобы Анна, встречу с которой мне здесь подарила судьба, стала перед Богом, людьми и законом — моей женой.

Становится очень тихо. Все смотрят на Анну.

Анна медленно поднимается.

АННА. Как скажешь, Аурелио...

38. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. РАННИЙ РАССВЕТ.

Анна и Сергеев стоят рядом, освещенные восходом и отблесками костра.

Поодаль стоят притихшие обитатели лагеря.

Впереди них — Возница в хламиде, наподобие мантии.

ВОЗНИЦА. Браки свершаются на небесах, закон их закрепляет, а мы всего лишь люди. И перед нами вы, Анна и Дмитрий, уже муж и жена. Желаем вам счастья. И по обычаю древней Тавриды, где вы встретились — венчаем виноградной лозой и солнцем в бокале.

Сергеев подводит Анну к Вознице. Тот берет из рук Радиста два венка и надевает их жениху и невесте. Затем передает Сергееву бокал золотистого вина — тот выпивает свою половину, и вторую половину выпивает Анна.

ВОЗНИЦА. Прощай, Дима. Теперь тебе в нашей холостой банде не место. Бери его, Анна. Люби и уважай, как мы.

Под «свадебный марш», грянувший с аккордеона, подъезжает черный «Мерседес», украшенный лентами и куклой на бампере.

Официант, вышедший из машины, открывает дверцу. Молодые садятся в машину, и «Мерседес» медленно трогается. Процессия идет следом.

Путь недалек, и вскоре «Мерседес» останавливается у крыльца особняка. Молодые выходят. Моряк распахивает двери. Сергеев поднимает Анну на руки и вносит в дом. Двери за ними закрываются.

Возница кладет руку на плечо печальному Фотографу.

ВОЗНИЦА. Не грусти, маэстро. Пошли. Там осталось.

39. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. РАССВЕТ.

Два венка лежат рядом на диване.

Анна сидит в кресле. Сергеев — на кончике стола, в другом конце комнаты. Какая-то мучительная, тоскливая тишина вошла в комнату с рассветом.

АННА. Простите меня.

Сергеев поднимает голову.

АННА. Я не могла удержаться... не могла отказать себе в этом празднике. У меня их не так много было, еще меньше осталось. Я не должна была так заигрываться. Это жестоко. Простите меня.

СЕРГЕЕВ. Я не играл.

Он медлит секунду, поднимается, идет к выходу.

Анна глядит вслед, и на лице ее — след отчаянной душевной маеты. Она поднимается.

АННА. Да подожди... куда же ты? такой глупый, нелепый... взрослый человек!..

40. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. УТРО.

Дотлевают последние угли на пепелище костра.

Солнце уже высоко, но не раздается привычный горн, не поднят флаг, не звучит музыка в динамиках. Полная тишина и пустота вокруг.

41. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. УТРО.

Солнце едва угадывается за занавешенный шторой.

Разбросанная одежда, сползший на пол край одеяла. Голова Анны лежит на плече Сергеева.

Анна открывает глаза. Смотрит на Сергеева.

Сергеев улыбается и целует ее.

СЕРГЕЕВ. Не сон. Снов и чудес больше не будет.

АННА. А что — будет?

СЕРГЕЕВ. Обыкновенная жизнь. Теперь я снова знаю, зачем живу.

АННА. А я до сих пор ничего о тебе не знаю...

СЕРГЕЕВ. А моя история очень простая. Таких тысячи в наше время. Когда кругом черт-те что, и все ценности сместились. И ни труды всей жизни, ни ученые степени, ни знания ничего не значат. Представь, идут автогонки, по старым, добрым правилам. И вдруг — крутой непредвиденный поворот, и все, кто не смог в него вписаться — летят за обочину. А гонка продолжается, уже совсем по другим правилам. А ты сидишь на обломках и знаешь, что жизнь кончена, потому что все отдал этой гонке и не подумал ни о доме, ни о душе, ни о тихой пристани. Но тут появляется старый товарищ, он давно понял, что гонки призрачны и купил себе по случаю... ну, скажем, большой старый гараж...

АННА. У моря... Он называется «Ай-Петри».

СЕРГЕЕВ. Да. И зовет тебя отсидеться на время, ну, скажем, сторожем... Вместе с другими, такими же потерянными. И вот ты начинаешь привыкать к этой тихой, уютной жизни без цели и смысла, где можешь сам себе сочинять любые сказки... Этот лагерь, правда — сон, потому что сон кончится, как только новый хозяин перестроит его под какой-нибудь крымский Лас-Вегас. Но он нам будет уже не нужен. Мы нашли друг друга, раз и навсегда. (Он смотрит на печально молчащую Анну). Не так?..

Анна качает головой.

АННА. И ты знаешь, почему. «Навсегда» — у меня нет. У меня есть только «недолго»... Принять такую жертву я не имею права...

СЕРГЕЕВ. Ты выздоровеешь. Вот здесь я весь мир на голову поставлю, чтобы сделать чудо!

АННА. Последнее чудо сгорело в костре...

Сергеев поворачивает лицо Анны к себе, смотрит ей прямо в глаза.

СЕРГЕЕВ. Мне нужно знать только одно...

Глаза Анны наполняются слезами.

АННА. Да, люблю. Люблю... (Она плачет, уткнувшись в плечо Сергееву.) Родной, долгожданный, единственный... Люблю, люблю! и самое страшное, что ничего, ничего не могу с собой поделать!..

Сергеев гладит и целует ее голову.

СЕРГЕЕВ. Ты только обещай мне верить и слушаться.

АННА. Да...

СЕРГЕЕВ. И все будет хорошо. Скажи это сама.

АННА. Да. Будет. (Она поднимает глаза, всхлипывая и силясь улыбнуться.) Да. Да!..

42. ШОССЕ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Машина Сергеева мчится по шоссе.

Вид Сергеева необычен: он в импозантном костюме и галстуке. Спешит, выжимая газ.

43. ЯЛТА. ЛЕТНИЙ ТЕАТР. НАТУРА. ДЕНЬ.

Сергеев останавливает машину у здания театра. С афиш возле театра сурово смотрит великий Гуру Рашихари из Мадраса. Пикеты кришнантов позвякивают колокольчиками. «Космические» мелодии из репродукторов. Густая толпа за билетами в кассу.

Пробравшись сквозь толпу, Сергеев входит в театр со служебного входа.

44. ЛЕТНИЙ ТЕАТР. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ.

Через вестибюль, убранный гирляндами цветов и щитами с мистическими знаками, Сергеев проходит в комнату, сплошь заклеенную афишами Гуру. Здесь трещат телефоны, суетятся с бумагами хорошенькие секретарши, и всем этим руководит розовощекий, корректный молодой блондин. Он замечает Сергеева.

БЛОНДИН. Простите, что вы хотели?

СЕРГЕЕВ. С кем я говорю?

БЛОНДИН. Я менеджер крымских сеансов Учителя.

Сергеев чуть отводит его в сторону.

СЕРГЕЕВ. Мне нужно поговорить с Учителем.

Молодой человек усмехается вежливо и снисходительно.

БЛОНДИН. За редким исключением, Гуру Рашихари говорит с людьми только со сцены.

СЕРГЕЕВ. Что нужно сделать, чтобы стать редким исключением? Я заплачу, столько, сколько это стоит.

Блондин оценивающе оглядывает фигуру Сергеева.

БЛОНДИН. Законы Аюрведы не позволяют Гуру брать денег. Ну, правда, если это будет пожертвование с благотворительной целью...

СЕРГЕЕВ. Сколько?

БЛОНДИН. Во всяком случае, за сумму пожертвования, и, желательно, в валюте — мне не должно быть стыдно перед Учителем...

СЕРГЕЕВ. Сколько?

БЛОНДИН (прямо и откровенно). Штука.

45. ЯЛТА. АВТОВОКЗАЛ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Машина Сергеева стоит среди множества такси и жмущихся в сторонке частников.

Разгар дня, пассажиров много. Машины отъезжают ежеминутно, после недолгой торговли. К Сергееву тоже часто заглядывают через окно, но, видимо, получают отказ и отходят.

Сергеев в машине. Он отрешен и собран. Качая головой на очередную просьбу, он высматривает «клиента». Но их — кавказцев, нарядных дам и деловых людей — тотчас расхватывают бывалые. Лишь один, вдрезину пьяный потенциальный клиент, на вид новый русский (украинский? крымский? — назовём его просто Пассажир), с кейсом и бутылкой «Смирнофф» в руке безуспешно мотыляется между машинами. Его никто не хочет брать.

Красное, потное лицо возникает в окне и у Сергеева. Но, не успевает Сергеев закрыть свое стекло, как, Пассажир распахивает заднюю дверцу и плюхается на сиденье.

ПАССАЖИР. Симфр.. аэрпр... поехали.

СЕРГЕЕВ. Не по пути.

ПАССАЖИР. Ты человек или нет?.. Поехали!

Сергеев, обернувшись, открывает заднюю дверь.

СЕРГЕЕВ. Вылезай.

ПАССАЖИР. Мне... самолет ждет! Ты врубаешься, командир? Плачу... слыхал, баксы, грины...

СЕРГЕЕВ. Покажи.

Пассажир долго роется по карманам, вытаскивая отовсюду комки и пачки купюр. Денег много, в основном доллары.

ПАССАЖИР. Сколько хочешь? Сколько скажешь — столько и плачу.

СЕРГЕЕВ. Сколько скажу — не потянешь.

ПАССАЖИР. Обидеть решил?.. Сколько?

СЕРГЕЕВ. Штука.

ПАССАЖИР (не моргнув). Забито.

Подумав, Сергеев закрывает дверцу. Заводит мотор.

ПАССАЖИР. Командир, а ты — человек!

Отъезжая, Сергеев оглядывается. Пассажир уже спит, завалясь на бок и похрапывая.

46. ГОРНОЕ ШОССЕ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Машина Сергеева несется по шоссе.

Сергеев за рулем. Курит.

ГОЛОС ПАССАЖИРА. Брось курить...

Сергеев смотрит в зеркальце — Пассажир проснулся, его лицо стало несколько осмысленнее. Сергеев выбрасывает сигарету.

ПАССАЖИР. Минералки нет?

СЕРГЕЕВ. Нет.

Пассажир кряхтит, устраиваясь удобнее.

ПАССАЖИР. Порядочных людей возишь, а минералки нет... Але? Слышишь, чего говорю?

СЕРГЕЕВ. Слышу.

ПАССАЖИР. Значит, должен сказать: вас понял, у первого ларька тормозну. (Пьет водку из горла.) Приходится вон чего пить...

СЕРГЕЕВ. Может, хватит?

Пассажир пьет еще и с интересом смотрит на Сергеева.

ПАССАЖИР. Дед, а ты наглый! Здесь я командир, понял? Молчишь... Не нравится! Гордый, да? А чего тогда калымишь? Тогда надо дома сидеть. А то — штуку... На хрена тебе — штука? Тебе внуков пора нянчить! Шучу. (Смеется.) Тормози, вон ларек.

Сергеев останавливается у придорожного ларька. Выходит, покупает пластмассовую «бомбу» с минералкой. Возвращается. Губы его сжаты.

Машина мчится снова, дорога взбирается все выше в гору.

Пассажир жадно пьет, протягивает бутыль Сергееву.

ПАССАЖИР. На.

Сергеев молча качает головой.

ПАССАЖИР. Брезгуешь. Баксами — не брезгуешь! (Он снова шарит по карманам, доставая деньги, нетвердыми движениями складывая их в пачку.) А!.. загорелись зырки! Ты лучше на дорогу смотри. А я пока еще погляжу, чего ты стоишь.

Дорога близится к перевалу.

Молчание Сергеева и «Смирнофф», к которому Пассажир снова начал часто прикладываться, все более заводят его и бесят.

ПАССАЖИР. Раззявил пасть — штуку. Ты за сто баксов мне пятки целовать должен... Гордый. А за водичкой-то как побежал? Красная цена на твоем драндулете — полсотни... карбованцев! (хохочет.) Забито? Не согласен? Храбрый. А что ты обо мне знаешь, дед? Соглашайся, пока я добрый. А то — рассержусь. Шнур — на шею, самого в канаву, а машина внучатам только во сне будет сниться. (Снова хохочет, довольный собой.) Ладно. Жизнь тебе подарю — и мы в расчете...

Он смолкает, увидев, как Сергеев вдруг крутанул рулем.

Машина съезжает с виража в аварийный «карман» и тормозит на гравии. Сергеев протягивает руку в «бардачок».

СЕРГЕЕВ. Вылезай.

Моргая, Пассажир замирает под направленным на него дулом револьвера.

ПАССАЖИР. Охренел?..

СЕРГЕЕВ. Быстро.

ПАССАЖИР. Шуток не понимаешь?..

Но тем не менее, он вылезает.

СЕРГЕЕВ. Руки.

На глазах трезвея, Пассажир поднимает руки. Сергеев достает пачку из его кармана.

ПАССАЖИР. Э, дядя... может, пошутили, хватит...

СЕРГЕЕВ. Стоять!

Пассажир протрезвел совсем, его мелко трясет, не то с отходняка, не то со страха.

ПАССАЖИР. Ну, врубился, врубился... ошибка вышла... Все бери... только учти, мне жить надо...

Не опуская револьвера, Сергеев отсчитывает купюры. Остаток пачки сует обратно в карман Пассажира.

Он садится в машину, выбрасывает кейс, трогается, взметнув гравий — и уезжает.

Пассажир ошалело стоит в опустевшем «кармане».

47. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Машина Сергеева подъезжает к шлагбауму. Сергеев нетерпеливо сигналит. Безответно. Выйдя, Сергеев заглядывает в незапертую дверь сторожки. Сторож храпит, и пьяный сон его непробуден. Сергеев сам нажимает кнопку.

Шлагбаум открывается.

48. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. НАТУРА. ДЕНЬ.

Машина подъезжает к особняку.

С крыльца приветливо виляет Сергееву хвостом возвратившаяся странница — белая собачка. Улыбнувшись ей, Сергеев подхватывает собачку на руки и входит в дом.

49. СТАРЫЙ ОСОБНЯК. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ.

С собачкой на руках Сергеев быстро идет по коридорам особняка, взбегает по лестнице. Секунду задержавшись у порога, чтобы справиться с улыбкой, непривычно разгулявшейся на губах, Сергеев открывает дверь в квартиру.

Никого. Сергеев опускает собачку на пол, выходит на балкон. Пустые шезлонги. Пустынная площадка с флагштоком перед домом.

Он возвращается в комнату. И теперь, уже более внимательным взглядом, замечает, что застелена кровать, всюду чисто прибрано. Здесь все, как было ДО... Никаких ее вещей, никаких следов пребывания Анны...

50. РАДИОРУБКА. ИНТЕРЬЕР. ДЕНЬ.

Сергеев трясет спящего Радиста. Тот с трудом разлепляет глаза, поднимает голову.

СЕРГЕЕВ. Где она?..

Радист дико смотрит на Сергеева и, похоже, плохо понимает, о чем речь.

Спят кто где вповалку Возница, Фотограф и Официант. Пустые бутылки на столе.

Сергеев отпускает Радиста и выходит из рубки.

51. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Безмолвны набережная... пляж... танцплощадка... пепелище костра...

52. ЯЛТА. АВТОВОКЗАЛ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Пробиваясь сквозь толпу, сквозь переплетенные хвосты очередей на автобусы, троллейбус и такси, Сергеев оглядывается вокруг с отчаянной надеждой. Но Анны здесь нет...

53. СИМФЕРОПОЛЬ. ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ВОКЗАЛ. НАТУРА. ВЕЧЕР.

... нет ее и на перроне, где состав готовится к отправлению; не видно в окнах вагонов, куда безуспешно заглядывает Сергеев...

54. СИМФЕРОПОЛЬ. АЭРОПОРТ. ИНТЕРЬЕР. ВЕЧЕР.

... и в толкучке зала ожидания аэропорта.

В этом месиве людей и багажа, среди какафонии голосов, музыки с телеэкранов, радиообъявлений, он нашел бы ее, непременно нашел бы — потому что желал этого так, как ничего и никогда не желал на свете... Если бы только она была в аэропорту.

Но Анны не было и здесь.

55. СИМФЕРОПОЛЬ. АЭРОПОРТ. НАТУРА. НОЧЬ.

Сергеев сидит в машине, уже бесцельно, бессмысленно, словно закоченев.

Снова, как два дня назад, моросит дождь.

Снова расплывается в нем свет фонаря. Но пуст сегодня этот ореол, и никакая тень с зонтиком в нем не возникает. Холодное световое пятно на мокром асфальте...

56. КУТУЗОВСКИЙ ПЕРЕВАЛ. НАТУРА. НОЧЬ.

Жезл милиционера загорается перед подъезжающей к посту ГАИ машиной.

Сергеев останавливается, устало опускает стекло.

МИЛИЦИОНЕР (с обычным радушием). Доброго здоровьечка!

СЕРГЕЕВ. Я без пассажира.

МИЛИЦИОНЕР. Это как раз то, что и нужно. Секундочку...

Он машет бритоголовому качку, тот заходит в кафе и тотчас снова выходит. Вслед за ним появляется Хозяин перевала, ведя за собой двоих мужчин в плащах и с чемоданчиками в руках.

Предупредительно забегая вперед, он подводит мужчин к машине.

ХОЗЯИН (узнав Сергеева). А! Москвич! Оба глаза еще целы? (Он наклоняется к окну, говорит тихо, непререкаемо.) Возьмешь двоих, понял? Отвезешь, куда скажут. Хорошие деньги получишь. И забудешь. Ты очень хорошо понял?

СЕРГЕЕВ. Понял.

Пассажиры садятся на заднее сиденье, качок — на переднее. Почти не пряча от Сергеева, поправляет ствол короткого автомата под курткой.

Никакого выражения на лице Сергеева, ни удивления, ни страха. Он трогает машину, оставляя позади светлый перевал и проваливаясь в ночь.

57. ГОРНОЕ ШОССЕ. НАТУРА. РАННИЙ РАССВЕТ.

Они едут. Полное молчание в машине. Неподвижны пассажиры на заднем сиденье.

Впереди, в сером полумраке, обозначаются редкие огоньки. Мелькнул голубой указательный знак. Один из пассажиров трогает качка за плечо.

КАЧОК (Сергееву). Свернешь на Алушту.

Сергеев поворачивает машину. Дорога, ведущая вниз. Развилка. Вопросительный взгляд Сергеева.

КАЧОК. Направо.

58. УЛИЦЫ АЛУШТЫ. НАТУРА. РАННИЙ РАССВЕТ

Дома с еще черными, спящими окнами, узкая петляющая под гору улочка старого города. Домик с палисадником и одним горящим окном.

КАЧОК. Стой.

Он выходит из остановившейся машины и скрывается за калиткой. Сергеев тоже хочет выйти.

1 ПАССАЖИР. Куда?

СЕРГЕЕВ. Фары протереть.

1 ПАССАЖИР. Сиди.

Сами пассажиры по-прежнему сидят неподвижно, как изваяния. Освещается крыльцо, в двери появляются две черные тени. Бросив на них равнодушный взгляд, Сергеев вдруг застывает.

К машине, в сопровождении качка со своей дорожной сумкой и сложенным зонтиком — идет Анна.

Лишь на мгновение Анна замедляет шаг, неожиданно увидев знакомую машину и Сергеева. И — как будто не было этого мгновения. У нее уверенные, властные движения и жесткое, незнакомое лицо. Она садится на заднее сиденье. Зато для Сергеева это оглушительное мгновение растянулось в вечность...

КАЧОК. Заснул? (сев рядом с Сергеевым, хлопает дверью.) Поехали.

59. ГОРНОЕ ШОССЕ. НАТУРА. РАССВЕТ.

Ниже шоссе уже замелькали кипарисы, дорога стала оживляться, засветилось тусклое море.

Сквозь пелену оцепенения до Сергеева временами доносятся тихие обрывочные фразы с заднего сиденья:

— ...и нет связи. Уже хотели дать отбой.

— Не вышло. Здесь «борода» кружил.

— Он вас узнал?

— Смутно. Хотел убедиться.

— И как?

— Ушла... в сторону моря.

И снова молчание и дорога.

1 ПАССАЖИР. Задали вы нам нервов...

АННА. У вас нервы не слабые.

1 ПАССАЖИР. Но — целых два дня неизвестности...

Анна глядит на бегущую впереди дорогу и затылок Сергеева, и голос ее мягчает, снова становится знакомым.

АННА. Имеет женщина право хоть два дня прожить так, как не смогла прожить всю жизнь...

Пассажиры молчат, не уяснив смысла фразы.

И одному Сергееву понятно, что эти слова обращены не к ним, а к нему.

60. ЯЛТА. ПРИЧАЛ. НАТУРА. УТРО.

Качок велит остановиться, недоезжая причала.

У причала стоит красавец теплоход, тот самый, встреченный в море. Его труба тихонечко дымит; горят, несмотря на утро, все огни, с палуб доносится тихая музыка. У трапа — пограничники в зеленых фуражках.

Все сидят в машине. 2-й пассажир смотрит на часы. Тянутся минуты.

2 ПАССАЖИР. Пора.

Пассажиры выходят разом, с обеих сторон машины. Анна задерживается — снова на мгновение. Ровно настолько, чтобы встретиться глазами с Сергеевым, и в глазах ее — немой вскрик любви и отчаяния, благодарности и невозможности, прощания и прощения... И лицо Анны исчезает.

Три фигуры быстро идут к теплоходу. Проходят через оцепление, подходят к трапу.

Напряженно глядит качок, держа руку под курткой.

Но все трое уже поднимаются по трапу.

Матросы готовят трап к подъему.

Три фигуры — на палубе. Голова Анны, а может это показалось Сергееву, повернулась в его сторону — и скрылась.

Трап идет вверх. Грянул марш. Провожающие и просто любопытные в толпе машут с берега. Теплоход отчаливает, и все шире полоса вспененной воды между ним и причалом.

Качок облегченно расслабившись, достает сигареты.

Теплоход удаляется, сияя огнями, отраженными в воде — как светящийся НЛО из далеких миров.

61. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Сергеев с собачкой, присевшей у его ног, стоит на набережной лагеря, глядя в море.

Море пустынно.

Звучит под гитару песня Визбора:

• Лето село в зарю,
• За сентябрь, за погоду,
• Лето пало на юг,
• Лето кануло в воду.
• От него лишь следы
• К небу, ввысь, убегают -
• Фиолетовый дым,
• Наше лето сжигают...

62. ТЕРРИТОРИЯ ЛАГЕРЯ. НАТУРА. ДЕНЬ.

Песня звучит из динамика над танцплощадкой.

А внизу — рокочущая суета техники: бульдозеры, краны, экскаваторы с эмблемами и надписями иностранных фирм. Обломки сметенных строений, свежевзрытая земля.

Сергеев с дорожной сумкой идет по лагерю. Собачка семенит за ним.

Лысый Шеф, окруженный рабочими в фирменных касках, командует работами. Подняв отвал, красавец бульдозер движется к танцплощадке.

Сергеев останавливается, обернувшись, смотрит.

• ... словно два журавля
• По небесному морю,
• Словно два косаря
• По широкому полю,
• Мы по лету прошли,
• Только губы горели,
• И над нами неслись...

Взревев, бульдозер налегает на конструкции, и эстрада танцплощадки медленно обрушивается — вместе со смолкшим динамиком.

Москва, 1999 г.

.