Усов Анатолий

КОМДИВ ЖУКОВ.
Халхин-Гол. 1939 год

(Историческая хроника)
Сценарий публикуется в сокращении

I. ИНЦИДЕНТ

Хроника 1939 года.

Массовые шествия, манифестации, военные парады в ведущих столицах агрессивного мира. Берлин. Рим. Токио. Военная техника 1939 года. Огромное количество военных людей 1939 года. Нарастание военного психоза 1939 года - военная истерия, опасность военной угрозы миру...

Бесчинства японских агрессоров на территорий Китая. Подожженные деревни. Закопанные по голову люди. Головы разбиваются выстрелами из винтовок. Китайцы стоят на коленях, руки связаны за спиной. Самурайские мечи срубают их головы - кто лучше с одного лихого удара.

Панорама мирного Халхин-Гола. Неширокая, 130 метров, с быстрым течением река. Непуганые стаи гусей. Заболоченная, гудящая от комаров пойма реки. Густой кустарник по берегам, высокие нетоптанные ногой травы. Косули, Сайгаки. Непуганые стада дзсранов. Чистое ярко-синее небо.

Печальная японская мелодия за кадром. Печальный голос японского солдата, погибшего на Халхин-Голе. Он читает письмо, написанное им через три месяца, в разгар августовских сражений.

Голос за кадром. Читается по-японски, синхронный перевод на русский:

«АРТИЛЛЕРИЯ ПРОТИВНИКА НЕ ПРЕКРАЩАЕТ ОБСТРЕЛА НАШИХ ПОЗИЦИЙ. САМОЛЕТЫ НЕПРЕРЫВНО БОМБЯТ И ОБСТРЕЛИВАЮТ НАС. ИХ ТАНКИ НАВОДЯТ УЖАС. ОТ ИХ ОГНЯ РАЗБИТО ИМУЩЕСТВО, А У ЛЮДЕЙ РАЗДРОБЛЕНЫ ЗУБЫ И РАЗОРВАНЫ ЖИВОТЫ. НАШЕ ПОЛОЖЕНИЕ БЕЗНАДЕЖНО... ТУЧИ ОБВОЛОКЛИ ГОРИЗОНТ... СПАСЕНИЕ ВИДИМ ТОЛЬКО ОТ БОГА... ЗАЧЕМ МЫ ПРИШЛИ СЮДА?...

Голос звучит грустно и жалобно. Его заглушает лихая солдатская песня.

Катят грузовики с солдатами из далекой отсюда Японии.

Граница между Монгольской Народной республикой и Маньчжоу-Го. Границы в прямом понимании нет. Каменный невысокий столбик.

Одна машина останавливается у него. Солдаты смеются.

- Это у них граница.

- Дикари.

Солдаты мочатся на столбик.

Машины идут по долине реки Халхин-Гол. Останавливаются. Одна. Другая. В разных местах. Солдаты выпрыгивают из машин. Идет топографическая съемка местности.

Навстречу машине с японцами мчится верховой пограничный наряд МНР.

- Эй! Эй! Сюда нельзя! Тут Монголия! - предупреждающе кричит старший наряда. - Монгольская Народная республика.

В ответ дружный ружейный огонь. Наряд сбит с лошадей. Один пограничник жив. Откатившись в неглубокий манхан, устанавливает сошки «Дегтярева», открывает прицельный пулеметный огонь. Имя пограничника Жамсурэн.

Японцы прыгают с грузовика, перебежками окружают манхан. Начинается бой.

Кажется, из последних сил бежит запряженный в кочевую монгольскую повозку верблюд. Старуха испуганно вжала голову в плечи. Старик колотит верблюда палкой. Зареванный семилетний мальчик скачет рядом на лошади.

За ними, не спеша, катит грузовик с японскими солдатами. Солдаты смеются, показывают на верблюда, на испуганную монгольскую семью.

Верблюд направо - машина направо, верблюд налево - машина налево, и так - туда-сюда - неспешно, с осознанием силы.

И вот уже солдаты потрошат эту повозку, растаскивают имущество. Ничего, правда, интересного нет - жалкий скарб. Издеваются, смеются над этим.

А вот, пожалуй, и интересное - в глубине повозки прячется девушка лет 15-ти, и до чего хороша! Старик полез защищать - прикладом в зубы. Старухе - в живот, до смерти не разогнется.

Скачет на лошади зареванный мальчик, ведет за собой пограничный наряд. Пограничников всего двое. И эти двое вступают в бой с этими двадцатью.

...7-ая пограничная застава МНР. Тревога.

- Застава в ружье! Седлать коней!

И только пограничники начинают выполнять приказ, налетают японские самолеты. Бомбардировка заставы...

Многоголосье эфира. Писк морзянки. Текст:

«Москва. Ковалеву. Совершенно секретно. Через дежурных НКВД. Ленту изъять. Маньчжурское агентство «Домэй» сообщает о нападении монгольских пограничников и регулярных частей на маньчжурскую территорию, о расправе над мирными жителями. В Маньчжурии разжигается антисоветская и антимонгольская истерия. Император Пу И призывает народ к походу».

Тот, кто был известен как Ковалев, комбриг НКВД, идет по коридорам наркомата внутренних дел, заходит в кабинет наркома.

Интервью Сталина корреспонденту американской газеты. Присутствуют - Молотов, переводчик, фотограф.

Корреспондент. Мировая печать наполнена фактами агрессии и вандализма монгольских пограничников и регулярных частей. Они постоянно нарушают границы независимого государства Маньчжоу-Го, насилуют женщин, убивают детей, угоняют стада, отравляют воду.

Сталин молчит.

Корреспондент. Прогрессивная общественность возмущена и требует обуздать агрессора.

Сталин несуетливо молчит. Корреспондент молчит тоже, начиная ощущать неловкость от этого молчания.

Сталин. Макиавелли сказал: клевещите... клевещите больше, и в чем-то вам скоро поверят... Это хитрый, бесчестный ход... Дружелюбный монгольский народ никогда не был агрессором. Русский народ не оставляет друга в беде... Разговорами о мире миру помочь трудно. Советские войска, расквартированные в Монголии в соответствии с Договором о дружбе и взаимной помощи, выполнят свой интернациональный долг... и помогут обуздать истинного агрессора... Пусть только тогда агрессор пеняет на самого себя...

Сталин посмотрел на Молотова. Молотов встал и объявил:

- Интервью окончено.

Сталин встал. Фотограф сфотографировал его и корреспондента.

Ундэр-Хан, или, как его называли тогда из-за того, что жильем служили землянки, «Копай-город». Здесь на зимних квартирах стоит 11-я танковая бригада.

Военный быт 1939 года.

Грозная боевая техника 30-х годов. Проверяют на чистоту танковые стволы, драят банником. Меняют трак на гусеницах. Перебирают двигатель. Ревет, трогаясь и останавливаясь, проверяя ходовую часть, танк БТ-7.

Подъехала машина с овцами. Монгольские братья привезли стадо на пищу. Красноармейцы остолбенели, увидев за рулем стройную, большеглазую, очень красивую девушку-монголку...

Ленинская комната саперной роты. Здесь сейчас трое: командир роты - ясноглазый, с белым кудрявым чубом молодой старший лейтенант Еремин; сорокалетний политрук, недавно призванный из запаса, орденоносец Рокотов; представитель Особого отдела капитан НКВД Лацис.

- ...Прежде всего, я обязан сделать серьезное замечание - почему у вас не составлен список компрометирующих дел и высказываний? - очень сухо и очень четко говорит Лацис. - ...С оправданиями потом. Пишите: «В случае выступления части на передовые позиции не могут быть допущены... Во избежание ненужных разговоров все это произвести в обстановке полной секретности и неразглашения тайны...»

Еремин согласно кивнул.

- Вы пишите, раз сами ничего не составили, - это, в первую очередь, обязанность политрука, - строго указал Лацис Рокотову. - «Хващевский Александр Дмитриевич, родился - 1918-й, признался - 1938-й. Отец - по национальности - не знает кто. Дядя в 1930 году раскулачен и выслан... Красавцев - красноармеец первого взвода. Всем недоволен. Симулирует. Говорит, что болен. Получая обед, заявляет: «В этих щах виден штаб японской армии. Такую бурду я бы у себя дома и нюхать не стал». 4-го числа 5-го месяца допустил высказывание в бане:

«А у нас так: в собаку плюнешь, в командира попадешь». Предлагается отчислить из РККА по морально-политическим соображениям...» Самый безобразный случай - красноармеец Клочков Иван Ильич, девятнадцать лет. Этим я займусь лично. Пошлите кого-нибудь разыскать его... Но тихо, без привлечения внимания...

По улице Ундэр-Хана идет высокий - метр девяносто - красноармеец, большерукий, с плечами, которые обещают стать шире, с обыкновенным, пока почти мальчишеским русским лицом. Это Ваня Клочков. С ним - товарищи-сослуживцы: один ему по плечо, другой до уха - Славик Кубышкин и Коля Белогуров. Их послали привести в порядок после сезона дождей магазинчик военторга. И тут они увидели стройную, большеглазую и очень красивую монголку-шофера.

Кубышкин подкатил сразу поближе и заговорил быстрой рязанской скороговоркой:

- Как же вы такими большими глазами смотрите на яркое монгольское солнце? Разрешите представиться - саперы. Это почти что младшие командиры. Посмотрите на Ваню, у нас все такие. Одной рукой он поднимает корову. Это Коля Белогуров. Я...

- Эй вы, «младшие командиры»! - позвал от магазинчика начальник военторга интендант III ранга. - Вас, случайно, не ко мне прислали?

Под его руководством они принялись за работу - вычерпывали воду, по колено залившую магазин за сезон дождей. Таскали по два ведра, поглядывали на красавицу монголку.

Все это время за кадром звучит голос Лациса:

- «...До армии работал помощником тракториста в МТС - подтверждается. Поломок не было, ударник: типичная маскировка. Доброволец. Подал заявление в бронетанковую

школу, скрыв свое преступное прошлое, и был ошибочно принят. Однако проверкой и в частных беседах было выявлено и справкой прокурора Славногорского района подтверждено: отец Клочкова - Илья Кириллович, бывший член партии с 1912 года, арестован в 1938 году как активный участник право-троцкистской организации...»

Ленинская комната саперной роты. Лацис продолжает зачитывать Еремину:

- «...Брат - Степан Ильич, 1913-го года, студент техникума, арестован в 1930 году органами НКВД; брат Дмитрий рождения 18-го года, ранее работавший учителем, в ноябре 1938 года снят с работы, скрывается. Мать... где-то прячется, не исключено, с младшим сыном. Клочков не пишет матери, видимо, чтобы не выдавать адрес...»

- Вот это рыбка, - голос Еремина.

- «...На вопрос, как объясняет все это, провокационно ответил: «В НКВД тоже есть враги». Был отчислен из РККА. Однако неизвестно, с помощью чьих грязных рук был переведен в стройбат и заслан в МНР в условия особо важной спецкомандировки, где, видимо, продолжает вести свою враждебную пропаганду... Дядя Клочкова по матери - Токмаков - полковник-белогвардеец, активный пособник генерала Семенова, один из лидеров фашистского белоэмигрантского движения в Маньчжурии...»

- Ого! - голос Еремина. - Вот и причина, почему он пролез сюда.

- «...Казанцев...»

Ваня Клочков, обхватив длинными руками вскрытый бочонок с известью, несет его от склада к магазинчику военторга.

- Солдат!.. Эй, сапер! - окликнул его майор НКВД. - Иди-ка сюда.

Подошел.

- Следуй за мной.

Они зашли за склад.

- Поставь бочонок... Клочков?

- Клочков.

- Иван Ильич?.. Документы!

Майор тщательно просмотрел бумажку, пристально взглянул:

- Узнаешь дядю?

- Нет.

- А отца узнаешь? - Майор показал фотографию 1910-го года, на которой отец Вани - вылитый Ваня сегодня - в тужурке студента-путейца стоял рядом с подпоручиком, который легко угадывался в майоре НКВД. Ваня сразу узнал своего дядю, но молчал, ничем это не обнаруживая. И дядя, глянув на него сквозь пенсне, понял, что Ваня узнал его.

- Как он там? Пода, уже замнаркома?

- Отца арестовали в прошлом году, - сказал Баня.

- Вот как? А мать?

Ваня не ответил.

- Братья?..

- Степана в тридцатом. Дмитрий скрывается...

Ване было 19 лет, одиннадцать из них его самого и его семью неизвестно за что могуче и неласково преследовало государство. Казалось, можно бы уже очерстветь и привыкнуть, и он в какой-то мере привык и жил нормально, когда не думал об этом, но когда думал, его душила обида, что в мире существует такая огромная несправедливость, что она вмешивается в жизнь и, возможно, отнимает ее у самых дорогих и близких ему людей. И бессилие что-либо поправить душило его. Он отвернулся от дяди и, как ни сдерживал себя, заплакал.

В черством, привыкшем ко лжи, закаленном неудачами и борьбой сердце дяди шевельнулась жалость. Он дотронулся ладонью до стриженого затылка племянника и сказал:

- Так и до тебя доберутся... Ничего, малыш, ты не один... Я сейчас в Маньчжурии, неплохо устроен, пошли со мной.

- Вы Токмаков, брат матери?

- Да, брат.

- Нет, - сказал Ваня. - Когда отца арестовывали, он сказал: «Береги мать и служи Родине».

- Какой Родине? Она у тебя есть? Родина там, где тебя хотя бы не гробят.

- Нет, дядя, - сказал Ваня. - Родина там, где родился. Где твой народ.

- И где правит ваш «великий» вождь и «великий» учитель?.. Плевать ему на Россию, он готов ее тысячу раз распять, лишь бы утешить свою сумасшедшую злобу и дьявольское тщеславие!.. Плевать на народ!.. Ослеп, Ванюша?! Этот маньяк уже трижды уничтожил его - в Гражданскую, когда истребил и изгнал лучшие силы России; в коллективизацию, когда выявил и уничтожил самую работоспособную часть сельского населения, И сейчас, когда добивает тех, кто остался, и оболванивает остальных.

- Нет, дядя, - сказал Ваня и подхватил бочонок. - Отец сказал: «Вожди приходят и уходят, а народ и земля, которая этот народ породила, остаются».

- Оба вы дураки и одинаково кончите...Иди, Ваня. С большевистским приветом.

- Подождите, дядя, - спокойно ответил Ваня. - Если вы в Маньчжурии, значит, служите японцам?.. Я должен вас задержать.

- Ошибаешься. Это они мне служат, малыш. Их руками мы наведем порядок в России. И тогда это действительно будет Родина для всех честных русских людей... Ну? Последний раз предлагаю.

Прибежал запыхавшийся красноармеец:

- Товарищ майор, разрешите обратиться к красноармейцу Клочкову! Клочков, тебя ищет командир роты.

- Отойдите, красноармеец. Нам надо договорить.

Красноармеец отошел подальше.

- Я все сказал, - ответил Ваня.

- Надеюсь, ты останешься честным и не донесешь на меня.

Ваня подумал.

- Я не доносчик, - сказал он и побежал в роту.

Майор присел на бочонок. С сожалением смотрел вслед племяннику.

Ленинская комната саперной роты. Поздний вечер. Лацис:

- ...Еще раз спрашиваю - на территорию Монголии в условия особой командировки с какой целью ты затесался: агитация, шпионаж, диверсии? Кому и как передаешь сведения?

- Я уже объяснял: никуда не затесался, послали, служу, - устало отвечал Ваня.

- Нам известно, кому и как ты служишь... Фамилия?! - резко и неожиданно спросил Лацис.

- Чья? - спросил Ваня.

- Я спрашиваю!

- Клочков.

- Имя?

- Иван.

- Почему, поступая в бронетанковую школу, скрыл, что отец и брат арестованы как враги народа?

- Они не враги.

- Опять?! Мне стыдно за тебя, Клочков! - не удержался старший лейтенант Еремин.

- Что делать, - ответил Ваня.

- Жить, как учит товарищ Сталин! - сказал Еремин.

- Так вы же мне не даете. - Как ни старался Ваня не заплакать при них, дыхание свело, подбородок задрожал.

Политрук Рокотов украдкой вздохнул и отвел взгляд.

- Дядю по матери, полковника-белогвардейца, пособника генерала Семенова, когда в последний раз видел?

- Сегодня, - честно ответил Ваня.

- Хихочки строим? - рассердился Лацис. - Сукин ты сын. Отвечать!

- Я ответил, - Ване удалось овладеть собой.

- Вызвать часового, - приказал Лацис и стал быстро писать записку. - Ты еще будешь долго и подробно обо всем рассказывать, уверяю тебя.

Еремин сбегал за часовым. Лацис запечатал записку и листки протокола в пакет.

- Доставить, не привлекая внимания, к старшему лейтенанту Алферову!

- А кто это? - спросил часовой.

- На пакете указано. Сдать вместе с пакетом под одну расписку. Глаз не спускать. Язык держать за зубами. В разговоры с конвоируемым не вступать. Идите!

Часовой вывел Клочкова.

- Вот он - волчий оскал, - сказал Лацис, укладывая оставшиеся бумаги в планшет. Он сурово посмотрел на Еремина и политрука роты Рокотова: - Вот к чему это приводит, когда вовремя не составляют списков компрометирующих дел и высказываний.

- Прошу учесть, я только неделю как принял роту, - виновато объяснил Еремин.

- Разберемся. А вы почему молчите? Это ваша, политрука, обязанность! Прямая!

- Меня только месяц назад отозвали из запаса, - пояснил орденоносец Красного Знамени политрук Рокотов. - В свое время мы не составляли подобных списков.

- Вот и вырастили негодяев. Как учат нас товарищи Ежов и Мехлис? Где не работаем мы, там...

Тут загудел телефон образца 1939 года.

- ...работают наши враги.

- Разрешите взять трубку? - спросил Еремин.

Рокотов вздохнул.

- Берите, - разрешил Лацис и спросил Рокотова: - Я вижу, вам это не очень нравится?

- Тревога! - вскочил Еремин. - Боевая тревога. Роте подъем!

В помещениях роты звенели колоколом боевой тревоги.

- Рота, подъем! Подъем! Строиться в две шеренги!

Бойцы-саперы спешно, в темноте, одевались, расхватывали подсумки, шанцевый инструмент, винтовки, выбегали на построение. Электричества не было, моргали белыми встревоженными языками лампы-десятилинейки.

Они еще не знали, что им предстоит.

- Черт, как темно.

- Где мой подсумок?

- Это чья винтовка?

- Опять по ночам бегать, давно не бегали.

- Хотя бы дождя не было. Саперная рота построилась и равнялась. Командиры склонились над картой, светили фонариками. Командир бригады, будущий Герой Советского Союза Яковлев отдавал приказание командиру роты:

- В этом квадрате. Смотрите - Баин-Ца-ган, Хамар-Даба, вот здесь, к северо-восто-ку^от Хамар-Дабы. Берите с собой всё хозяйство. Вопросы есть?

- Это учение, Михаил Павлович? - спросил командир роты.

- Из штаба корпуса приказали одно - навести переправу грузоподъемностью семь с половиной тонн. Всё. Сориентируетесь по обстановке. - Яковлев шагнул к роте: - Почему все без шинелей? Взять всем шинели!

Сапёры кинулись выполнять приказание. Заревели, подъезжая, грузовики, освещая пространство ярким тревожным светом. К командиру роты подошел Лацис.

- Я с вами, - сказал он и направился к кабине грузовика.

...Грузовики с людьми, хозяйством, телеграфными столбами для переправы, кухней уже тронулись, когда вдруг всполошился комиссар бригады и, поддерживая на боку полевую сумку, побежал за грузовиком, в кабине которого сидел политрук Рокотов.

- Владимир Дмитриевич! Владимир Дмитриевич! Грузовик остановился.

- Вы синие и красные карандаши для оформления боевых листков не забыли?

- Не забыл.

- А как же с докладом, который вам поручили ко Дню Коминтерна?

- Я его передал Воронцову из танковой роты.

- Хорошо. Езжайте.

Грузовик заскрипел передачей, Заревел и тронулся. Красноармейцы дернулись в кузове.

Увидев идущие с зажженными фарами грузовики, Ваня Клочков отнял у своего конвоира винтовку, швырнул за высокий забор и кинулся наутек.

- Стой! - кричал конвоир. - Стой, гад, стрелять буду!

Стрелять было всё же не из чего. За ревом колонны грузовиков, которая шла метрах в семидесяти, никто его не услышал. Да и Ванин след сразу простыл. Конвоир выругался и полез за винтовкой. На него с лаем кинулись злые монгольские псы.

Раскидывая длинные ноги, уже на выезде из КПП, Ваня Клочков нагнал колонну, вцепился в высокий деревянный борт последнего грузовика. Подтянулся. Его подхватили чьи-то руки.

- Держись, японец, Ваня Клочков идет! - сказал родной веселый голос Славы Кубышкина. - Ты чего отстал?

- Ну, совсем раздавил, - беззлобно сказал друг Коля Белогуров.

- Подвинься, ребята. - Ваня сел между ними, вытянул ноги, и стало ему хорошо.

- Такую монголочку мы сегодня видели, глазищи - во! А уж тонкая - в одну гимнастерочку спрятаться можно, - переживал Кубышкин. - Ваня на нее глаза как уставит, а она в слезы...

Комдив Г. Жуков. 1936 г.

- Чего так? - спросил кто-то.

- Да - длинный. Как его в юрте расположить?

Саперы с удовольствием засмеялись.

- Ну ты, рожа, - Ваня обхватил Кубышкина и прижал к себе.

До чего же хорошо быть со своими, вместе.

На выходе из городка им встретились бронеавтомобили монгольского бронедивизиона. С надрывом гудели моторы, снопы света ложились на откинутые крышки верхних люков. В башнях стояли командиры бронемашин, в шлемах и перекрещенных ремнями кожанках, и, подавая команды водителям, кричали по-монгольски.

- Братья-монголы тоже поехали. Держись, ребята, не пропадем, махай есть будем.

В степи дорог много, броневики, развивая скорость, пошли по своей.

...По иронии судьбы Лацис сидел в кабине грузовика, в кузове которого ехал Ваня Клочков, и, пользуясь тусклым светом от щитка приборов, разбирал и дописывал бумаги, вынимая их из полевой сумки. Кобура с ТТ на длинных ремнях лежала у него на коленях. Шофер с интересом поглядывал на это новое в ту пору оружие.

- Скажите, товарищ капитан, говорят, у вас пистолет подарен самим наркомом за меткость стрельбы? - улучив момент, когда Лацис окончил заполнять какую-то «форму», спросил шофер.

- Кто говорит? - скорее по привычке спросил Лацис.

- Ну... говорят, - замялся шофер.

- Зря говорить не станут. - Лацис вынул пистолет и показал надпись. - Будет возможность, продемонстрирую. -

- А ну, песню! - послышалась команда. На грузовиках запели:

На границе тучи ходят хмуро, Край суровый тишиной объят...

Командиры в кабинах пели вместе со всеми. И водители пели тоже.

Штаб 23-й пехотной дивизии. Кабинет командира дивизии.

Кроме командира 23-й ПД генерал-лейтенанта Камацубары, присутствуют начальник штаба дивизии полковник Окамото Токудзо, командир сводного отряда полковник Ямагата, командир разведывательного отряда подполковник Адзума, командир моторизованной роты капитан Ковано.

Говорит Камацубара:

- На нашу дивизию, имеющую справедливую славу непобедимой, выпала честь начать великое дело. Вдохновленные нашей решительной и быстрой победой доблестные императорские войска Квантунской армии начнут наступление по всей советско-маньчжурской границе, и тогда произойдет то, что должно скоро произойти... Приказываю.

Все, кроме Камацубары, встали.

- ...Первое. Положение противника смотрите на приложенной схеме номер шесть... Второе. Дивизия одной своей частью должна уничтожить войска Внешней Монголии в районе Номон-Хан. Командир 64-го пехотного полка объединяет и командует нижеследующим отрядом, образуя сводный отряд Ямагаты... Этот сводный отряд немедленно на автотранспорте перебрасывается в район Номон-Хан-Бурд-Обо для выполнения задач по уничтожению войск Внешней Монголии... В моем обращении к солдатам подчеркнуть почетность этой задачи. Противником являются войска Внешней Монголии. Необходимо совершить марш решительно и бодро... На случай безвыходной обстановки оставить для себя одну пулю, но ни в коем случае не сдаваться в плен...

К полудню, когда все просохло под жарким монгольским солнцем, никого нельзя было узнать под слоем пыли. Она тянулась за колонной на многие километры.

Колонну обстреляли японские самолеты. Их было три - скоростной бомбардировщик и -два истребителя И-97. Колонна остановилась. Саперы рассыпались по степи. Один Лацис остался на месте и стрелял по самолетам из подаренного пистолета - это было красиво, но бесполезно.

- Роте встать! - скомандовал Лацис. Он прошел прямо над ним. Ваня услышал его голос и уткнул голову в землю.

- Патроны в ствол! С колена, по самолетам противника - беглым, огонь! Защелкали частые выстрелы.

- Что ж наши-то соколы, видать, только кожаные пальто мастера носить? - сказал кто-то.

- Кто это сказал? - услышал Лацис. - Я спросил - кто?.. Молчание.

- Жалко, в штабе Квантунской армии не услышали - тут же орденом наградили бы этого шептуна. - Он увидел Ваню Клочкова: - Вы почему без оружия, красноармеец? - К счастью, не узнал под слоем пыли, но упрямо пошел к нему.

«Конец» - подумалось Ване.

- Наши! - закричали вокруг.

В небе появились два устаревших истребителя Й-15 и отвлекли Лациса.

Начался быстротечный воздушный бой. Один И-15 пошел на японцев сверху в резком точном пикировании. Японский истребитель увернулся, короткой очередью разорвал обшивку на крыльях, пробил ветровое стекло.

Второй советский истребитель сближался с противником в опасной лобовой атаке. Казалось, вот-вот столкнутся и оба погибнут. Этого не произошло, японский истребитель неожиданно перевернулся вверх колесами и поднырнул. Наш проскочил вперед, японский тут же зашел ему в хвост и сбил точной очередью.

Кобанову - пилоту уцелевшего советского истребителя - удалось опять набрать высоту и кинуться на японцев. Второй японский пилот тоже, видимо, захотел показать свое умение, подставил Кобанову хвост и так ловко перекладывал самолет с крыла на крыло и вихлял, что Кобанов никак не мог поймать цель в тубус прицела, стрелял, стрелял, все очереди проходили мимо. Наконец японский пилот погасил скорость, Кобанов проскочил вперед. Противник тут же пристроился к хвосту и первой короткой очередью поджег И-15.

Саперы разочарованно перевели дыхание.

У самой земли Кобанов выбросился на парашюте, он действительно был в кожаном пальто и кожаном шлеме.

Японские самолеты еще раз прочесали колонну и потянулись к своей границе.

- Да я в училище только два раза по конусу и стрелял - больше нам не давали, а он вон какой верткий! - окруженный саперами, обиженно кричал Кобанов. - Я - туда, он - сюда, я - сюда, он - туда! Хитрая сука - надо их на пикировании доставать!

Один сапер не удержался и потрогал - из какой кожи пальто.

- Хром, - сообщил он товарищам.

...У роты были потери: разбитый грузовик с телеграфными столбами для строительства моста и один убитый.

На убитого приходили смотреть и пугались. Они были военные люди, но война впервые коснулась их своей страшной реальностью.

Поодаль стояли командиры и вполголоса спорили, не зная, как поступить с телом.

Колонна тронулась.

Ваня Клочков и Славик Кубышкин сидели бок о бок и с жалостью и ужасом смотрели перед собой - у их ног, на шинелях, лежало и покачивалось на рытвинах тело, которое совсем недавно было их товарищем Колей Белогуровым.

На Халхин-Голе - в условиях сопок, барханов, манханов и сыпучих песков, в условиях отсутствия прямой видимости - царил суматошный, плохо управляемый бой. Громыхали орудия. Противно выли японские мины. Сшибались в кавалерийских атаках монгольские и северо-хинганские конники. Лошади рвали копытами телефонные провода, падали. Носились без всадников. Солдаты гибли под неожиданным пулеметным огнем. Монгольские, советские, японские командиры кричали в немые телефонные трубки. Командиры посылали солдат вперед. С криками «Ура!» и «Банзай!» схлестывались в жестоких атаках красноармейцы, цирики и отборные императорские войска. Японская авиация бомбила своих и монгольских кавалеристов...

...Из-за густых кустов вдоль Хайластын-Гола вылетел монгольский кавалерийский эскадрон.

- Японцы! Окружают! - закричали в советском дивизионе.

Поставленные в засаду советские бронеавтомобили БА-10 и ФАИ открыли суматошный огонь. Потом поняли:

- Прекратить! Свои! Монголы! Подскакал комполка, впоследствии легендарный комдив Дандар:

- Что же вы, братья?! - и добавил что-то еще по-монгольски.

- А вы почему тут скачете?! Вы должны там скакать! Мы японца ждем!..

...Командир оперативного отряда полковник Ивенков кричал в телефонную трубку:

- Штурмуйте первую линию окопов противника и, не останавливаясь, захватывайте вторую!..

- Каких окопов?! - кричал на другом конце провода строевой командир. - Тут нет окопов!

- Не сейте панику! - кричал Ивенков. - Выполнять приказ!

- Рота! - вставая, закричал командир и был тут же убит снайпером.

От маньчжуро-монгольской границы прибывали камуфлированные японские грузовики с подкреплением. Солдаты заученно, быстро соскакивали на землю и бежали за своими командирами. Без промедления, тут же вступали в бой.

А другие, кому положено, подчиняясь приказу, останавливались в стороне. Ложились и отдыхали...

...К саперной роте - она расположилась в недоступной для прямого огня ложбине и готовила крупные детали моста - прискакал майор.

- Что, саперы, всё с топорами?! - тараща глаза, прокричал майор. - Где командир?!

- Старший лейтенант Еремин, - подбежал командир роты.

- Немедленно! Переправиться, ударить во фланг прорвавшемуся противнику и смести!

- Имею приказ навести мост, - робея, доложил Еремин.

- Какому черту будет нужен ваш мост - они обошли с фланга, захватили монгольскую батарею и занимают берег!

Подошел твердый, уверенный в себе капитан Лацис:

- Представитель особого отдела капитан НКВД Лацис.

- Майор Скворцов!

- Не сейте панику и не кричите, - негромко, сквозь зубы сказал Лацис.

- Я...

- А то я вами займусь... - Лацис повернулся к Еремину: - Два взвода - туда, остальные остаются здесь. Я поведу в атаку. Первый взвод! Второй взвод! Взять оружие! За мной бегом - марш!..

Саперы подхватили оружие и, разгоряченные предыдущей работой - а уже были готовы две плети моста, - без ранцев, без скаток, без поясов кинулись следом за Лацисом. Клочков подхватил чью-то винтовку и побежал за ними.

- Ванька, моя винтовка! Ванька! - кричали вдогонку.

- Отдам!..

Еремин побежал следом.

Под огнем они переправились через Халхин-Гол, потеряв в реке четвертую часть группы. Оставшиеся влезли на топкий берег. Продрались сквозь кусты и с ходу вступили в бой.

Вначале всё складывалось хорошо.

- Ни шагу назад! Ни шагу! - капитан Лацис останавливал отступающих красноармейцев из сводного батальона Быкова. Стрелял время от времени из именного «ТТ», каждый раз без промаха. - Все в моё подчинение! Все!.. Еремин, обходите слева!.. Вперед!

Японцы, используя складки местности, отходили.

- В штыки, саперы! Вперед! - на своем участке кричал Еремин.

Убитый монгольский наводчик лежал на станине. Увидели невредимую монгольскую пушку. Положили наводчика на шинель.

- Вот это дело поближе, - политрук Рокотов осматривал орудие. - Это не списки вам составлять... Ну-ка, сынки, подтолкните орудие. Так, где там снаряды?

Мимо промчалась длинная фигура Ивана Клочкова. Рокотов не узнал его. А Ваня не останавливался.

Из окопчика появились раненые цирики - два монгольских артиллериста, - принесли снаряды.

- Амар сайну! - Рокотов.

- Сайн байну! - цирики.

- Баяролла! Баяролла! Вуудах! Стрелять будем, - Рокотов показал жестами. Цирики поняли. Передали снаряды. Рокотов умело навел пушку. Увидел в прицел, как на бегу упал какой-то очень высокий боец. Прицелился на пулеметную вспышку и подавил пулемет.

- Асару сайи! - цирики ликовали точному попаданию.

Беглым огнем Рокотов прочесал гребень сопки, где залегли японцы.

- Ура! - закричал Еремин, поднимая красноармейцев в атаку.

- Вперед, за пехотой! - Рокотов и монголы, увязая в песке, покатили перед собой пушчонку.

Там, впереди, началась рукопашная...

...Еремин погиб так.

- Товарищ старший лейтенайт, японца поймали! - прибежал красноармеец.

Это был подпоручик, он стоял, подняв руки и озираясь.

- Офицер, - радовались красноармейцы.

- Вот они хваленые японские самураи! - подбежал Еремин. - Сдаются!

Подпоручик запустил руку за спину, за воротник мундира.

- Чешется, - засмеялись красноармейцы.

Пленный выхватил из-за воротника кителя небольшой пистолет и тремя выстрелами в упор убил старшего лейтенанта Еремина.

Саперы кинулись на него со штыками. Но он успел поцеловать талисман, и, демонстрируя презрение к смерти, с улыбкой положил на затылок руки.

...Японцы упорно лезли вперед. Забрасывали гранатами.

Опять пошла рукопашная. Ваня схватился с маленьким юрким японцем, таким маленьким, что в мирной жизни было бы стыдно и обидеть его. Кто-то саданул японца в спину штыком. Кто-то ударил Ваню прикладом в затылок.

А японцы все лезли, и казалось - уже конец.

Неожиданно в их тылу резко застучал пулемет, кося наступающих, оборачивая их на себя. Это монгольский пограничник Жамсурэн, израненный, полуживой, отходя к своим, в одиночку вступил в бой.

...На Ваню Клочкова кто-то упал сверху.

- Японец? - растерялся Ваня, еще не придя в себя от удара в затылок.

- Хичин, - объяснил Жамсурэн. - Монголи хичин, - он был ранен в голову, в плечо и еле держался. - Умеешь... пулемет?..

- Разберемся, - оживился Ваня. - Извини, перевязать тебя нечем.

- Диск, - пограничник пошевелил спиной, на спине висел ранец.

- Диск так диск. - Ваня взял пулемет, высунулся повыше, японцы уже были метрах в тридцати, опять лезли вперед, теснили наших. - А, диск! - Ваня дал по ним очередь и ни в кого не попал. - Ага, надо пониже. - Дал пониже. - Не нравится гадам наша крепкая дружба!!! - И повел довольно точный пулеметный огонь.

Пользуясь восточным, от границы, ветром, японцы подожгли сухую прошлогоднюю траву - она здесь густа и высока, как кустарник.

Огневой вал пошел на позиции монголо-советских войск. Густой дым выедал глаза. Горящие хлопья садились на тело.

В сумерках саперы начали возводить мост, подтаскивать грузовиками заготовленные на берегу плети. Затюкали топоры. Задолбили кувалды.

По восточному берегу, в темноте, к этому месту просочилось японское подразделение.

- Не стрелять, - приказал японский командир. - Они построят мост, мы его тут же захватим.

Они затаились, комары жрали их беспощадно, хотя и были они в накомарниках.

- Эй! - окликнули сзади.

Японцы обернулись - во весь рост стоял высоченный русский красноармеец с пулеметом.

- Вы не монголы? - спросил он. Японцы вскочили.

Ваня Клочков, а это был он, открыл яростный огонь из «Дегтярева».

Услышав его, саперы побросали топоры, взялись за карабины...

...Бой не прекращался и ночью. По всему плацдарму, то тут, то там, вспыхивала бешеная перестрелка. Крики «Банзай!», «Ура!». Светили ракеты.

Здесь пока было спокойно. Политрук Рокотов обходит - весь в саже - позиции. Прижимая сумку к колену, страдая от боли в левой перебитой кисти, переписывает красноармейцев. Они отличались: саперы как побежали от топоров, так и остались без шинелей, некоторые без ремней. Другие, чье отступление они задержали, уже надевали шинели, ночью в Монголии холодно даже летом.

- Аверьянов... Сергеев... Лапшин, батальон Быкова, - говорили о себе корасноармейцы, сгребая с себя полчища комаров.

- Ну какие у них комары!..

- А днем - оводы...

- Нет, у нас тоже есть, но таких - баба их за ногу...

- Не ленитесь, товарищи, окапывайтесь, - говорил политрук.

- Товарищ политрук, чего нам до сих пор есть не дают? - спросили в другом месте.

- Принесут, товарищи, будет.

- И патронов нет.

- Всё будет.

- Окружат нас ночью эти «банзаи» и всех перережут, - говорили в третьем.

- Не окружат, - подошел Рокотов. - Мы выставили дозоры.

- Товарищ политрук, у нас и танков и самолетов - всего полно. А здесь ничего нет, деремся на кулачках...

Подошел к Ване:

- Молодец, пулеметчик, хорошо показали себя.

- Служу трудовому народу, - Ваня обернулся. Рокотов узнал его и не смог скрыть ужаса.

- Как вы здесь оказались?

- Сбежал, - честно признался Ваня.

- Это еще хуже, - расстроился добрый Рокотов. - Как же ваш отец в такую неприятность попал?.. И братья?..

Ваня пожал плечами.

- Знаете что, напишите обо всем товарищу Сталину и... обратитесь в политотдел... А лучше, я сейчас обойду красноармейцев, проверю дозоры, и мы вместе напишем.

- Спасибо, товарищ политрук, - голос у Вани дрогнул.

- Пока не за что... Вы себя очень хорошо показали, я отмечу в политдонесении и представлю к медали.

- Служу трудовому народу, - губы у Вани предательски задрожали.

- Это вам поможет при разборе дела. Очень поможет.

Рокотов отошел, оставив Ваню Клочкова с радостью и надеждой.

- Командир корпуса перебежал к японцам, - шептали дальше. - Садичков сам видел: дунул на броневике.

- Товарищи, это вредная ложь, - подошел Рокотов.

- Почему ложь? Три маршала из пяти оказались шпионами и врагами народа - чего командиру корпуса отставать?

- Кругом враги, - зябко вздохнул красноармеец, - и троцкисты, и кулаки, и промышленная группа, и военные командиры... А тут еще Германия, Япония, мировой капитал - успевай, Иван, поворачиваться.

Из-за барханов заполыхали яркие огоньки: японские танки с зажженными фарами. Их свет слепил глаза.

- Окружают... танки!

- Держись, ребята! - кричал политрук Рокотов. - Пропускай танки! Отсекай пехоту! Бей танки гранатами сзади!

Показывая пример, он вышел один на один с неказистым японским танком, точно, здоровой рукой, бросил гранату. Сбоку, из другого танка, полоснули его пулеметной очередью...

...И почудился ему в последний момент голос его поздней дочери Катеньки, как она просыпалась утром и звонко, радостно и бестолково кричала: «Па-па-па-па-па-па!» Увидел себя, немолодого, с ней, как он берет ее с кровати на руки и она обнимает его. Пожалел, что будет расти, теперь без отца.

- Катя, маленькая, - заплакал Рокотов и отошел...

Бой не прекратился и утром.

Светило солнце, невидимое за дымами. Белел построенный за ночь мост. Саперы и полроты пулеметно-стрелкового батальона Быкова защищали его от наседавших с севера, вдоль Халхин-Гола, японцев. Желтели остовы подбитых японских танков. Загорались на глазах переправившиеся на восточный берег и не вступившие в бой БА-10 монгольского бронедивизиона.

- Ну, черт возьми! Где свои, где чужие?.. Что за дурацкий приказ! - переживал командир батареи старший лейтенант Воеводин.

Он увидел, что через мост на нашу сторону перебирается броневичок ФАИ. Броневичок застрял на съезде у моста. Из него вылезли какие-то командиры.

Воеводин под шальными пулями кинулся к броневичку.

Около ФАИ нетерпеливо переминался командир 57-го отдельного корпуса комдив Фекленко. Прибежавшие саперы выталкивали броневик.

- Товарищ комдив! - обрадовался Воеводин. - Какие будут приказания?

- Какие вам еще приказания?! - раздражаясь, что он тут застрял, и опасно, и пули летают, и японские минометы пристреливаются к мосту, ответил Фекленко. - Выполняйте свою задачу - громите самурайскую нечисть!

- Есть!.. Как мне громить - ничего не видно. Я в своих попаду.

- Выдвиньте наблюдателей! - рассердился Фекленко.

- Так связи же нет! Пока он бежит туда-сюда - все снова перемешается... Разрешите перейти на тот берег?

- Это вопрос серьезный, - больше всего на свете Фекленко боялся принять самостоятельное решение. - Найдите командира сводного батальона Быкова и получите от него указания.

- Где я его найду? Туда - двадцать километров, сюда - тридцать.

Саперы вытолкнули броневичок на гору, Фекленко с трудом забрался в него и уехал.

Воеводин вскочил на коня. Примчался на батарею.

- Ну как? - спросил политрук. - Разрешили?

- Батарея! Орудия на передки!.. Аллюром! Ма-арш!

Батарея под обстрелом пронеслась по мосту.

- А ну, ребятушки, чесану! - прильнул К панораме наводчик.

Пушки «чесанули» по лезшим к саперам и полуроте японцам.

- Добивайте, мы дальше!

Увязая в сыпучих песках барханов, красноармейцы и лошади тащили пушки вперед, Уже подстрелили одну лошадь. Ее освободили от постромков.

- Еще чуть, ребята! - командовал Воеводин.

Инициатива необходима в любом деле. Старший лейтенант Воеводин вылез на гребень бархана, осмотрелся в бинокль.

Километрах в полутора, в удобной глубокой лощине, притаились неповоротливые, пятнистые штабные машины. Воеводин увидел выставленную охрану. Антенны.

Это был штаб сводного японского отряда полковника Ямагаты. Полковник сидел в одной из машин и говорил по рации с Хайларом, с командиром 23-й ПД генерал-лейтенантом Камацубароя.

Камацубара. Почему не докладываете об уничтожении обнаглевшего противника в Номон-Хане?.. Если вы не сделаете это сегодня вечером, мы будем крайне удивлены и раздосадованы этим.

Ямагата. Доблестные императорские войска в упорном ночном бою заняли все ключевые позиции. Дух противника сломлен. Он понес большие потери. Командование переправляется на западный берег.

Камацубара. Откуда у вас эти данные?

Ямагата. Сегодня на позициях был комдив Фекленко. При нем находился попавший в плен унтер-офицер Исимвэ. Ему удалось убежать дорогой.

Камацубара. Как он мог сдаться в плен?! Это недостойно солдата. Он должен немедленно застрелиться!

Ямагата. Он сделает это. Через сорок минут, согласно плану, я ввожу резерв Ковано и два хинганских кавалерийских полка. К двум часам дня буду иметь честь доложить о полном разгроме вконец обнаглевшего противника на нашем берегу Халха. Все-почтительнейше прошу...

К этому моменту батарея старшего лейтенанта Воеводина была расположена, нацелена. Воеводин отдавал команду:

- По японскому штабу, не останавливаясь, беглым - огонь!

Заколотили орудия. Первые снаряды точно попали в цель. И вторые, и третьи. Вспыхнули штабные машины. Полетели антенны. Закричали раненые. Упали убитые.

...С опозданием, но все же японские части начали наступление. Втянули свежий резерв Ковано и кавалерию. Батарея Воеводина отбивалась в окружении. Бомбили японские самолеты. Отступавшие красноармейцы втянулись на мост.

...Примчались первые грузовики полка Ремизова, проделавшего за 11 дней 1060-километровый марш из Улан-Батора.

- Машины в укрытие! Разворачиваться поротно! Я - майор Ремизов! Принимаю командование на себя! Все части вступают в мое подчинение. Капитан Свешников, поторопите колонну! Майор Козлов...

Началась мощная артподготовка полка Ремизова.

В километре отсюда, в манхане, опаленный взрывной волной, нечистый после переправы вплавь через Халхин-Гол, ползанья по барханам, копоти огневого вала и непрекращавшегося почти сутки боя, Ваня Клочков сдавал санитарам раненого монгольского пограничника Жамсурэна.

- Пулемет, - беспокоился Жамсурэн.

- Отдаю пограничникам, - устало отвечал Ваня.

- Дарга...

- Конечно, начальник, кому еще, - голова у Клочкова время от времени подергивалась после контузии. - Ишь ты, - удивлялся он по этому поводу.

- И ранец... дискы.

- И ранец верну.

- Э... ранец дарю.

- Выздоравливай.

Ваня помог фельдшерам поставить носилки с пограничником в машину и присел неподалеку вытряхнуть из сапог песок.

Здесь лежали красноармейцы, накрытые с головой шинелями и с открытыми, в сапогах, ногами.

- Не помешаю?.. Отдыхаете? - Ваня присел рядом с одним, снял сапог. - Это вы хорошо придумали с шинелями - от комаров... и слепни не кусают...

Красноармейцы молчали и не шевелились. Ваня высыпал песок из сапога, стряхнул портянку.

- А где вы тут ели? - Ваня подтолкнул красноармейца.

Что-то показалось ему не так. Ваня приподнял шинель над его головой - перед ним был убитый. Ваня подхватил сапог, пулемет, в ужасе, помчался отсюда.

- Красноармеец! Вы, с пулеметом!.. Из какой части? - окликнул Ваню военный врач.

- Саперная рота, 11-я танковая бригада, - встав на босую ногу, ответил Ваня. - фамилия?

- Клочков.

- Обувайтесь. Будете сопровождать раненых.

Военврач чиркнул в блокноте: «Боец Клочков командирован сопровождать раненых. Военврач II ранга». Расписался и протянул Ване записку.

- Есть сопровождать раненых! - сказал Ваня.

- Хорошо, - сказал Ваня.

- Ничего хорошего - просачиваются диверсанты, нас уже один раз обстреляли. Фургон и автобус на вашей совести - отправляйтесь.

В санитарном, с крестами, автобусе Ваня увидел девушку - военного фельдшера. И такая это была девушка! Может быть, ничего особенного. Даже наверняка ничего особенного. Но Ване очень понравилась.

- Извините, - сказал Ваяя; - Здравствуйте. - И стал на ступенечку.

- Здравствуйте, - она посмотрела на него и опять склонилась над своими бумажками.

- А вы сами не ранены? - девушка-военфельдшер присмотрелась к нему, и такие у нее были хорошие лицо и глаза, смотри такая всю жизнь - и это будет хорошая жизнь. - Что-то у вас черные круги под глазами. Вы, случайно, головой не ударились?

- Вроде не ударялся, - улыбнулся Ваня. - Грязный вот только, вы меня извините.

- Ничего, - улыбнулась она и углубилась в бумаги.

Вот и весь разговор... Скоро налетел самолет, обстрелял по бокам и перед самым капотом. Пошел на второй заход.

- Не останавливай! - кричал Ваня водителю. - В стоящего легче попасть!.. - И полез с пулеметом на крышу.

Он увидел - это был не единственный самолет - высоко в небе в глубь Монголии плыла целая армада самолетов противника: истребителей и бомбардировщиков.

Ваня пристроился спиной на тряской крыше автобуса. Монгольский ранец на спине был очень кстати. Прицелился в заходящий в атаку самолет - в самый круг, в самое стекло кабины пилота. Автобус тряхнуло на рытвине, Ваню сбросило с крыши. Он никак не мог встать.

Воздух сотрясался от мощного гула моторов плывущей в небе армады. Казалось, она закрыла и небо и солнце.

...Эту армаду видели на посту ВНОС.

- «Ленинград»! «Ленинград»! Я - «Киев»! - наблюдая армаду, кричал в трубку наблюдатель поста. - Наблюдаю...

...Аэродром в Баян-Тумене.

- «Киев»... «Киев»... Я - «Ленинград», - отвечал дежурный, отсюда был виден весь аэродром и то, что на нем делалось - ремонт вышедшей из строя техники, покраска, отладка двигателей. - Опять обрыв...

...Пост ВНОС.

- Девяносто пять бомбардировщиков и пятьдесят истребителей противника. Слышите?.. Не слышит... Обрыв!

...Они подхватили катушку с проводом и побежали по линии. Довольно скоро нашли обрыв. Стали быстро соединять.

Их тщательно, не спеша, подловили на мушку своих карабинов два японца из диверсионной группы.

- Огонь, - тихо сказал один. Почти одновременно ударили выстрелы.

Оба связиста были убиты одинаково - в голову - с расстояния в 12 метров.

Диверсанты подхватили отрезанный конец провода и побежали с ним, чтобы отхватить куски подлиннее.

...Армада разделилась на три неравные части. Одна пошла на Баин-Тумен, вторая на Баин-Нур. Третья - на Тамцаг-Булак.

- Самолеты противника! - запоздало закричали на аэродроме в Баин-Тумене.

Истребители попытались взлететь. У семнадцати не запустились моторы. Взлетели три. Их сразу сбили. Началась жестокая бомбардировка аэродрома. Разлетались в щепки, горели складские помещения, истребители, бомбардировщики. Полыхали бензозаправщики и цистерны с горючим...

Москва. Кабинет Сталина. В кабинете, кроме хозяина кабинета, присутствуют нарком обороны Ворошилов, первый заместитель наркома обороны Тимошенко, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пономаренко, нарком НКВД Берия.

Сталин был очень недоволен тем, как складываются события на Халхин-Голе.

- Что там у вас происходит? Разве мы что-то жалеем для нашей армии? Почему она не выполняет свои задачи? Кто там у вас командует войсками?

- Комдив Фекленко, - доложил Ворошилов.

- Кто такой этот Фекленко? Что он собой представляет?

- Извините, товарищ Сталин, не могу сейчас точно ответить на ваш вопрос, лично не знаком с Фекленко и не знаю, что он собой представляет, - доложил Ворошилов.

- Что же это такое? Люди воюют, а ты не представляешь себе, кто у тебя там воюет, кто командует войсками? Когда кончится подобное безобразие?

- Я сам поеду, товарищ Сталин, и разберусь на месте, - загорелся Ворошилов.

- Пограничные инциденты не должны решаться наркомами обороны, - твердо сказал Сталин.

- Туда надо послать лихого кавалерийского рубаку, - предложил Ворошилов.

- Разве они бьют наших кавалеристов своими кавалеристами? - спросил Сталин. - Нельзя смотреть только назад. Даже ты сегодня приехал в Кремль не на коне, а на «ЗИС-101». Пришло время моторов, и тот, кто не хочет увидеть это, рискует не увидеть ничего... Мы должны показать буржуазному миру, что у нас есть не только сабли, что мы умеем обращаться не только с ними. Я думаю, это не только пограничная провокация. Налицо желание пощупать нас, может быть, перед большой войной. Не исключено, что она может начаться с этого. И мы должны так, наконец, ответить японским милитаристам, чтобы у них навсегда отпала охота нападать на нас... Есть ли среди наших молодых, но опытных командиров такой драчун, такой сильный товарищ... или уже никого не осталось? - Сталин так посмотрел на присутствующего здесь Берия, что у другого ослабли бы ноги. У Сталина были желтоватые, «рысьи» глаза.

Берия ответил открытым преданным взглядом. За густыми, ухоженными усами Сталина едва заметно проскользнула удовлетворенная улыбка.

- У меня есть такая кандидатура - комдив Жуков, - сказал Тимошенко.

- Кто это? Почему не знаю? - сказал Сталин.

- Это тот самый Жуков, товарищ Сталин, который в 37-ом послал вам и мне телеграмму о том, что его несправедливо привлекают к партийной ответственности, - доложил Ворошилов.

И. Сталин, В. Молотов, К. Ворошилов. 1936 г.

- Ну и чем дело кончилось?

- Ничем: поторопились, для привлечения к партийной ответственности оснований не было.

- Разве можно спешить в таком важном деле?

- Учтем, товарищ Сталин, - сказал Ворошилов.

- Человек решительный, справится, - сказал Тимошенко.

- Чем он сейчас занимается? - спросил Сталин.

- Заместитель командующего Белорусским военным округом по кавалерии, - доложил Тимошенко.

- Опять лихой кавалерийский рубака, - недовольно сказал Сталин. - Способен ли он увидеть что-нибудь дальше конской гривы?

- Он - честный, товарищ Сталин. Не побоится увидеть и доложить правду, - сказал Тимошенко.

Сталин мельком и, как показалось Тимошенко, с недоверчивой усмешкой в глубине недобрых всепроникающих глаз глянул на Тимошенко.

- Для поставленной вами задачи это хорошая кандидатура, - подтвердил Пономаренко.

Сталин вздохнул и посмотрел в честные преданные глаза Берия.

- А что скажет совесть партии - НКВД? - с еле уловимой иронией спросил Сталин.

Берия, которого два дня назад по личной рекомендации Сталина III сессия Верховного Совета СССР утвердила Народным комиссаром НКВД, ответил очень умело:

- Совесть партии скажет так, как учит вождь партии товарищ Сталин.

У всех установились серьезные, соответствующие моменту и слову лица.

- Пусть едет... потом посмотрим, - сказал Сталин.

Заместитель командующего Белорусским военным округом по кавалерии комдив Жуков находился в полевой поездке по округу. Недовольный подготовкой бойцов, он показывал им, как надо пользоваться конем и оружием: он проскакал, рубя шашкой с обоих махов торчащие по обеим сторонам прутья, потом завалил коня, сдернул с плеча карабин и, лежа за конем, как за бруствером, с пяти выстрелов поразил четыре мишени.

- Ну, хотя бы вот так. Хуже - нельзя, - прискакав к исходной, со спокойной твердой суровостью сказал Жуков командирам и бойцам. - Повторите. Начнем с вас, командир полка.

Пузатый командир полка встревоженно засопел и налился кровью.

А от штаба уже скакал нарочный:

- Товарищ комдив, срочно к телефону - член военного совета Сусайков.

- А жаль, - уходя, сказал Жуков пузатому командиру.

Жуков сел в «эмку». Шофер, зная приверженность комдива к быстрой езде, погнал машину, будто на соревнованиях по скорости.

...Член военного совета Сусайков был краток, он сказал Жукову по телефону:

- Георгий Константинович, завтра утром ты должен быть в Москве, в приемной у Ворошилова.

В те времена подобные вызовы означали многое, с них начинались страшные, необъяснимые повороты в судьбах репрессированных: Блюхера, Тухачевского, Якира, Егорова и многих других. С них начинались непонятные взлеты многих не известных никому доселе людей.

Жуков спросил коротко:

- Шашку брать?

- Обо всем ты узнаешь раньше меня. Извини, Георгий Константинович, дела, - холодновато ответил Сусайков и повесил трубку. - Неужели и он?.. - сказал он себе.

Жена Жукова, как и многие женщины, предполагала плохое и уже успела наплакаться.

Жуков сказал напоследок:

- Если что не так, скажешь дочкам, когда вырастут, на отце не было ни вины, ни позора... Вслед не крести, в окно не смотри - я этого не люблю...

И все же жена перекрестила Жукова в спину и, отодвинув уголок шторы, смотрела в окно.

Садясь в машину, Жуков заметил это, недовольно вздохнул и коротко приказал водителю:

- Быстро!

Жуков приехал в Москву ранним утром. У вагона его встречал высокий широкоплечий капитан в ладно сидевшей на нем форме. Они представились друг другу и быстро пошли к выходу.

По громкоговорителям передавали речь Молотова. Капитан сказал Жукову:

- На сессии Верховного Совета.

- «...Остановило ли агрессию Мюнхенское соглашение? Нисколько. От сентября 1938-го года прошло немного времени, а в марте 1939-го Германия уже покончила с существованием Чехословакии... Провал политики невмешательства стал очевиден. Между тем, страны-агрессоры продолжают придерживаться своей политики. Германия отняла у Литовской республики Мемель и Мемельскую область... В апреле Италия покончила с независимым государством - Албанией. Германия и Италия пошли дальше. На днях опубликован заключенный между ними военно-политический договор. Этот договор имеет в своей основе наступательный характер...

...Теперь о пограничных войсках. Кажется, уже пора понять, кому следует, что советское правительство не будет терпеть никаких провокаций со стороны японо-маньчжурских воинских частей на своих границах. Сейчас об этом надо напомнить и в отношении границ МНР. По существующему между СССР и Монгольской Народной Республикой договору о взаимопомощи, мы считаем своей обязанностью оказывать Монгольской Народной Республике должную помощь в охране ее границ. Мы серьезно относимся к таким вещам, как договор о взаимопомощи, который подписан советским правительством. Я должен предупредить, что границу Монгольской Народной Республики, в силу заключенного между нами договора о взаимопомощи, мы будем защищать так же решительно, как и свою собственную границу». Бурные аплодисменты.

Жуков медленно шел по перрону. Его обгоняли приехавшие белорусским поездом пассажиры с корзинами и деревянными чемоданами; носильщики, у которых не было тогда никаких колясок, и они всё волокли на себе; дети с родителями и дети-делегаты с вожатыми, горном и барабанным боем.

И только военные замедляли шаг у репродукторов, прислушиваясь к речи Молотова, больше других понимая, что это касается их лично.

Наркомат обороны. Кабинет Ворошилова. Они виделись впервые и, естественно, присматривались друг к другу - легендарный маршал и никому не известный комдив.

- Главная ваша задача, - говорил Ворошилов, - разобраться во всем, что там произошло, происходит и может произойти... У нас есть подозрение, что нам сообщают неправду или не всю правду. И мы никак не можем понять, что там на самом деле:

то ли пограничный инцидент, какие бывают там почти каждый месяц, - и тогда мы должны быть предельно осторожны, чтобы не раздуть его в войну... То ли готовится большая война - и тогда мы не имеем права проворонить начало. То ли они хотят привлечь внимание здесь, чтобы мы стянули сюда войска, а сами накинутся где-нибудь там. - Ворошилов показал на карте советско-маньчжурскую границу, Восточно-Сибирскую железнодорожную магистраль, где она близко подходила к границе, как они перережут ее и как в результате этого отпадет вся Восточная Сибирь и весь Дальний Восток. Он пошутил: - Одним словом, иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. - И сказал очень серьезно: - В недельный срок доложите свои выводы и соображения. Примите необходимые меры, если таковые потребуются... Справитесь?

- Справлюсь, товарищ маршал, - спокойно и уверенно ответил Жуков.

Ответ, а главное, спокойная, уверенная интонация понравились Ворошилову. Жуков смотрел на него без всякого подобострастия, с которым обычно смотрели на него подчиненные, а спокойно и твердо, как ровня, и это тоже понравилось Ворошилову. Как понравилось и то, что он невысокого роста, широкогруд, не называет его по имени-отчеству.

- Вас горячо рекомендовал Тимошенко. Чем ты ему в душу влез? - переходя вдруг на доверительное «ты», спросил Ворошилов.

Жуков не пошел на доверительный тон, а спокойно и просто сказал:

- Не знаю.

Этот ответ понравился Ворошилову, хотя где-то в глубине души кольнула обида. Он нажал кнопку вызова помощника и сказал, снова переходя на «вы»:

- Самолет для вас будет подготовлен на Центральном аэродроме к шестнадцати часам. Зайдите к Смородинову, получите у него необходимые материалы и договоритесь о связи с Генштабом. К самолету прибудет в ваше распоряжение небольшая группа офицеров-специалистов. - Ворошилов обратился к тихо вошедшему и ожидавшему своего череда Р. П. Хмельницкому, состоявшему при нем для особых поручений: - Чемодан для дальней поездки товарищу Жукову подготовлен?

- Подготовлен, - сказал Хмельницкий.

- До свидания, желаю успеха. И будьте предельно внимательны: Монголия - суверенное государство. Проявляйте тактичность, грамотность. Не дай вам бог как-то обидеть национальные чувства народа... «Бог», сами понимаете, я употребляю иносказательно, как атеист. - Ворошилов подал Жукову руку, но простился холодно, вероятно, все же осталась обида от нежелания или неумения Жукова пойти на сближение.

Дважды Герой Советского Союза комкор авиации Я. Смушкевич

На аэродроме Жукова поджидала группа офицеров с такими же, как у него, чемоданчиками. Жуков поздоровался с каждым за руку и широким, решительным шагом, не оглядываясь, направился к самолету.

Монголия. Аэродром.

Легендарный военный летчик, еврей по национальности, герой Испании, известный там как «генерал Дуглас», Герой Советского Союза, орденоносец, заместитель командующего Военно-Воздушными силами РККА 37-летний комкор Яков Владимирович Смушкевич мало походил на военного человека. Здесь, на Халхин-Голе, он постоянно носил серые коверкотовые штаны, тапочки, серую коверкотовую гимнастерку, ходил, опираясь на две палки. В отличие от других, ордена каждый день не надевал, не носил также фуражку, не боясь из-за густой, вьющейся шапки темных волос солнечного удара. Был он спокоен, доброжелателен, на лице - оттенок виноватого выражения, как будто он извинялся за ту славу, которая ему тогда сопутствовала.

- Не тебе я обязан своим назначением? - спросил Жуков.

- Не буду скрывать, дал телеграмму Тимошенко, чтобы прислали тебя, - спокойно улыбнулся Смушкевич.

- Не знаю, благодарить или хаять. - Жуков все оглядывал аэродром, разбитую технику, сожженные склады - следы жестокой японской бомбардировки 29-го мая.

- Окончим и разберемся.

- Это привез из Испании?.. - Жуков кивнул на ноги и клюшки Смушкевича.

- Разбился месяц назад при аварийной посадке.

- Болит?

- Слушай, если ты хочешь спросить, как тут дела, и просто подбираешься издалека, Все равно ничего не скажу. Считаю - осмотрись сам, потом обменяемся впечатлениями.

- Считаю так же, - согласился Жуков. - Аэродром далеко расположен от места боевых действий.

- Придет техника и подвинем, - согласился Смушкевич. - Пока, сам видишь, нечего двигать. Как там у нас, в Белоруссии?

- Потом расскажу. Ты давно здесь?

- Четыре дня. Кого-нибудь из общих знакомых арестовали?

- В этом году троих, - ответил Жуков.

- Под тебя не копали?

- В 37-ом, когда ты был в Испании, хотели исключить из партии.

- Понятно, - не удивился Смушкевич. - За что?

- Потеря бдительности, политическая близорукость - не разоблачил врагов народа Уборевича и Тухачевского... Начала одна паршивенькая газетенка... Ладно, поехал, ждут.

- Хорошо, что теперь вместо Ежова поставили товарища Берия, - все-таки не аппаратчик, из Президиума Верховного Совета... - Смушкевич не мог предположить, что через два года «товарищ Берия» отдаст приказ о его аресте.

- Поехал, - Жуков пожал руку Смушкевичу. - Хорошо все-таки товарища встретить.

Смушкевич ничего не ответил, но улыбнулся так, что стало видно, он - товарищ Жукову.

- Надеюсь, при тебе такое не повторится, - Жуков кивнул на перепаханный бомбами аэродром, на разбитую технику.

- Возможно, - улыбнулся Смушкевич. - Завтра прилетают наши лучшие летчики - двадцать два Героя Советского Союза - участники боев в Испании и в Китае. Обучим местных пилотов... В воздухе не повторится. А с землей, Егор, разбирайся - вон твои герои переминаются.

Они козырнули друг другу. Жуков пошел к автомобилям, у которых действительно переминались с ноги на ногу поджидавшие его комдив Фекленко, комбриг Кущев, полковник Ивенков - начальство 57-го особого корпуса.

Штаб 57-го особого корпуса. Тамцаг-Булак.

- Всё, что вы сейчас мне сообщили, одни пустые места и общие рассуждения, - по

своему обыкновению откровенно, не боясь обидеть, сказал Жуков. - Какие силы у японцев в районе событий? Где они? Чем конкретно располагают? Что намерены сделать? До сих пор неизвестно.

- Обстановка действительно еще недостаточно нами изучена, - примирительно сказал начальник штаба комбриг Кущев.

- Посмотрим, как вам всё сразу станет известно, - обиженно и недовольно заметил командир 57-го ОК комдив Фекленко.

- Вопрос второй, - твердо и спокойно продолжил Жуков. - Почему двадцать девятого не развили успеха? Почему не разгромили противника? Почему дали возможность отойти за границу и отвели свои войска на западный берег?

Фекленко оскорбленно вздохнул. Жуков повернулся к нему:

- Как вы считаете, не трудно ли за сто двадцать километров от поля боя управлять войсками?

- Вы не знаете наших условий. Район событий не подготовлен в оперативном отношении. Впереди нет ни одного километра телефонно-телеграфных линий, нет подготовленного командного пункта, посадочных площадок, - миролюбиво ответил Фекленко.

- Что сделано для того, чтобы было? - тут же уточнил Жуков.

- Думаем послать за лесоматериалами и приступить к оборудованию КП.

- Вы думаете или вы послали? - настойчиво уточнил Жуков.

- Пошлем, - недовольно ответил Фекленко. - Туда надо всё завозить - каждый гвоздик, каждую досточку, каждое бревно - и всё за семьсот пятьдесят километров. А эти косоглазые такой подлый народ - сегодня полезли здесь, завтра там, а послезавтра вообще черт знает где...

Жуков поморщился, когда Фекленко сказал «косоглазые». Фекленко заметил это.

- Что же касается «поля боя», поздновато приехали повоевать, Георгий Константинович... Метким ворошиловским залпом, крепким сталинским кулаком япошки вышвырнуты с братской монгольской земли... Что вы всё морщитесь, у вас зубы болят?

- Зубы у меня железные. А вот когда, рассуждая о противнике, унижают пренебрежением, все-таки начинают болеть. Это не презрение к врагу и уж, конечно, не лихость - это недооценка. А в итоге - ошибки, просчеты, как у вас.

- Что ж вы жучите всё меня? - Фекленко покраснел от обиды и негодования. - В званиях мы, кажется, одинаковы: вы - комдив, я - комдив. И по должности вас надо мной еще никто не поставил.

Жуков надел фуражку, по старой туркестанской привычке надвинул козырек на самые брови, прикрыв этим необыкновенно светлые, необыкновенно пронзительные, суровые, властные глаза:

- Ладно, товарищ комдив, не в званиях нам надо бы мериться. Мы - солдаты, наше дело долг исполнять, от врага не бегать.

- Подождите, вы с дороги, не завтракали. - Начштаба комбриг Кущев открыл дверь в смежную с кабинетом комнату. - По русскому обычаю, товарищ Жуков.

Жуков глянул на стоявший там не роскошно, но крепко сервированный стол и сказал с упрямством и сожалением:

- Некогда тут обычаи соблюдать. - Он повернулся к Фекленко: - Поехали, Николай Васильевич, вместе на Халхин-Гол.

- Я не могу, меня в любую минуту могут вызвать к аппарату из Москвы, - не глядя на него, что-то перебирая у себя на столе, ответил Фекленко.

- Разрешите мне вместе с вами? - спросил незаметно вошедший во время разговора комиссар корпуса бригадный комиссар Никишев.

- Вот-вот, его и берите, Михаил Семенович у нас любит поездить, - хмуро сказал Фекленко.

- Комиссар корпуса полковой комиссар Никишев, - представился Никишев.

- Комдив Жуков, - уже на ходу, потому что крепко задумался, представился Жуков.

- Почему нельзя по-хорошему?.. Почему обязательно себя показать? - когда Жуков и Никишев вышли из кабинета, обиженно говорил Фекленко. - До чего наглый, отвратительный тип! Обеспечьте охрану, а то еще убьют его ненароком... А свалят потом на Фекленко...

Кущев вышел выполнять приказание.

Жуков посмотрел на часы и недовольно сказал:

- Всё. Поехали.

- Без охраны нельзя, Георгий Константинович, - сказал Никишев, нетерпеливо поглядывая на выход из штаба. - Просачиваются диверсанты - границы как таковой нет. Сейчас я потороплю.

- Не суетитесь, каждый должен заниматься своим делом, - твердо возразил Жуков. - Что за человек ваш командир корпуса?

Никишев помялся и нейтрально ответил:

- Хороший человек.

Жуков остро посмотрел на него. Никишев выдержал взгляд.

- Мы с вами не барышни... Территория дружественная. И военных действий, как говорят, давно нет. Если едете, поехали.

Тут он увидел Ваню Клочкова и несколько удивился. Никишеву стало стыдно перед новым человеком, что по Тамцаг-Булаку, рядом со штабом, разгуливает такой солдат - длинный, как каланча, и от этого сразу заметный, простоволосый, в обтрепанной, опаленной форме, с пулеметом в руках. Да еще подергивает головой, как лошадь.

Ваня Клочков как раз остановился неподалеку и, устало тряхнув головой, спросил у шофера:

- Браток, где у вас этот... политотдел?..

- Товарищ красноармеец, - окликнул Никишев. - Подойдите... Вы почему в таком затрапезном виде?

- Да вот, - нелепо и виновато сказал Ваня, - не во что переодеться. Жуков не выдержал и засмеялся:

- Вот он пусть с нами и едет. Это и будет наша охрана. Садитесь, больше не жду.

...Поехали. Следом тронулся автомобиль с группой офицеров-штабистов, приехавших с Жуковым из Москвы.

- Сколько у вас тут патронов! - Ваня увидел коробки с винтовочными патронами. - Можно заправиться?

- Заправляйтесь, - Жуков обернулся. - Были в боях?

- Чуть-чуть. Один день, - сказал Ваня, открывая диск.

- Ну и каков японец-солдат? - спросил Жуков.

- Нормальный солдат. Не отпихнешь, не попятится, - набивая патронами диск, ответил Ваня Клочков.

- Пихать приходится тяжело? - спросил Жуков.

- Нормально, - сосредоточиваясь на деле, ответил Ваня.

- Любите рассказать, - сказал Жуков. - Жалко, что мы все-таки не поели.

Ваня вынул из монгольского ранца пересохший кусок монгольского хлеба и сушеного монгольского мяса, завернутые в монгольскую газету. Развернул. Осторожно постучал Жукова по плечу:

- Угощайтесь, товарищ комдив. Жуков оглянулся, посмотрел на Ваню, и суровые его глаза потеплели.

- Спасибо, боец... Не годится командиру объедать своих подчиненных... Что это вы так странно экипированы?

- Это? - лицо Вани расплылось в широкой улыбке. - Это один друг - монгол - подарил... Жамсурэн... Пулемет, правда, надо вернуть.

- Дружите, значит, с монголами?

- У нас сложились дружеские, истинно братские отношения, - вступил Никишев.

- Женился бы на монголке? - Жуков обернулся.

- Ну так! - сказал Ваня. - Только теперь... - Он вздохнул, вспомнив девушку-военфельдшера.

- А я бы женился! - вдруг заволновался шофер. - Ух, товарищ комдив, как бы я сразу женился!

Дивизионный комиссар М. Никишев и дважды Герой Советского Союза летчик С. Грицевец

- Вы на дорогу смотрите, - строго сказал Жуков.

- Да я эти дороги - во! - Шофер закрыл глаза и откинул с руля руки. - Тут куда ни поедешь - везде ровно.

- Прекратить, вы не в цирке, - строго сказал Никишев.

- Стоп! - вдруг сказал Жуков. - Что там такое?

- Бомбили двадцать седьмого, - объяснил Никишев. - Сбросили двенадцать бомб, из них четыре камуфлета.

- Почему не докладывали?

- Не успели, наверное, - объяснил Никишев.

- Они еще аэродром в Баин-Тумене в этот день разбомбили, - сказал Ваня, снаряжая уже второй запасной диск. - И на Баин-Нуре... И автобус с ранеными.

Жуков строго посмотрел на Никишева.

- Вы можете, наконец, быстро ехать?!

- Еще как! - вздрогнул шофер, поправил пилотку и так погнал, выехав из Тамцаг.-Булака, что Жуков удовлетворенно хмыкнул.

...Степь после майских дождей была радостна и зелена. Трава поднялась высоко. Рдели цветы. Постоянно попадались стада степных оленей. Устраивали гонку с машиной. Перебегали дорогу.

- Сайгаки? - спросил Жуков.

- Они зовут их козлы, - объяснил Никишев.

По бокам дороги удивленными столбиками вставали зверьки.

- Тушканчики?.. Хомяки? - спросил Жуков.

- Они зовут - тарбаганы, - объяснил Никишев.

Взлетали орлы с огромными, в полтора метра, крыльями.

...Нагнали застрявшую в солончаке грузовую машину с деревянной будкой на кузове. У колес беспомощно копалась с лопатой монгольская девушка - водитель грузовика.

- Товарищ комдив! - загорелся шофер. - Разрешите помочь братскому трудовому народу?

Жуков посмотрел на часы:

- Пятнадцать минут - помогите.

...Офицеры оперативной группы, ехавшие с Жуковым из Москвы, не жалея щегольских командирских сапог, выталкивали грузовик из солончака.

Жуков и Никишев стояли несколько в стороне.

- Ну что, Михаил Семенович, пришло время серьезно поговорить, - строго сказал Жуков.

И тут налетели два самолета - чужие по силуэту, с красными чужими кругами на крыльях.

- Рассредоточиться! - приказал Жуков. Все кинулись группами в разные стороны. Рядом с Жуковым и Никишевым бухнулись с разбега шофер и монгольская девушка - водитель грузовика. Она была хорошенькая, с негрубой матовой кожей, со здоровым смуглым румянцем, с немаленькими, красивого монгольского разреза глазами.

- А?.. Товарищ комдив? - спросил про нее шофер. - Дуламхамон.

- Хороша, - согласился Жуков.

- А вам сколько лет, товарищ комдив?

- Отвлекаетесь много, - осадил Жуков.

...Ваня Клочков остался рядом с машинами. Спокойно положил у ног запасные диски. Взвел затвор. Самолеты пошли на атаку. Ваня сплюнул и, дождавшись момента, открыл встречный огонь из «Дегтярева».

Летчик видел его длинную, неуклюжую фигуру, острый пульсирующий огонек из ствола, подвел под него прицел, боковым зрением заметил, что несколько пуль из «Дегтярева» попали в крыло, рассвирепел и открыл огонь из обоих «Виккерсов».

Пули прошлись рядом с Ваней дважды пробив переднее левое крыло «ЗИСа».

Началась дуэль. Самолеты один за другим заходили на атаку. Ваня стоял как заговоренный и стрелял в них. По его примеру вот уже все офицеры, осмелев, поднялись и палили со всех сторон из пистолетов.

Самолеты стреляли в Клочкова, сбросили три бомбы. А он спокойно менял диски и встречал их огнем.

Бомба упала в грузовую машину - во все стороны полетели буханки хлеба. Одна из них угодила Жукову по голове.

- Ну вот... Хлебом нас встретили. Соли еще не хватает, - сказал Жуков.

Не поняв, думая, что он обращается к ней, девушка-монголка посмотрела на Жукова спокойным твердым взглядом, в глазах стояли слезы из-за потери грузовика.

- Такой у русских обычай - встречать хлебом-солью, - объяснил Жуков. - Переведите.

- Не научился, - сказал Никишев.

А Ваня стоял и встречал самолеты огнем. Одна очередь ему удалась.

Пули попали в масляный радиатор и пробили ветровое стекло. Летчик испуганно дернулся, сбросил наугад последнюю бомбу. Сделал «горку» и пошел к себе. Второй пошел следом.

Жуков и сопровождающие радовались этой победе.

- Мерзкая штука война, а людей собирает хороших, - сказал Жуков про них про всех. Обнял плачущую монголку: - Не плачь, дочка, купим другую.

- Вдоль дороги необходимо отрыть щели, - быстро, решительно подходя к машине, приказывал Жуков своему порученцу. Сказал Клочкову: - Молодец, красноармеец!.. И смотрите-ка - цел!..

- Это еще не тот случай, товарищ комдив, чтобы меня скопытить, - сказал Ваня, протирая затвор «Дегтярева».

- А вот это не надо. Судьба, знаешь, какая? Услышит, подумает: многовато дала - заберет половину... Как звать?

- Иван Клочков.

- Молодец, красноармеец Клочков, - Жуков пожал Ване руку, - не дал произвести прицельное бомбометание и отманил на себя.

- Служу трудовому народу, - спокойно и твердо сказал Ваня.

От Тамцаг-Булака примчались бронеавтомобиль БА-10 и полуторка со счетверенным станковым пулеметом и полувзводом красноармейцев.

- Командир комендантского взвода лейтенант Петраков, - подбежал лейтенант. - Еле...

- Умейте всё сделать вовремя, - обрезал Жуков. - Соберите хлеб, там его люди ждут. Клочков, садитесь в бронеавтомобиль и смотрите внимательно по сторонам. Вы садитесь с шофером, - это порученцу.

Сам сел на заднее сиденье с Никишевым. Поднял стекло, отгораживающее от водителя и порученца. Заткнул пробкой переговорную трубку. Строгим, не терпящим возражения голосом сказал Никишеву:

- Докладывайте, что тут у вас происходит.

Машины поехали. Никишев заговорил:

- Недостатков у нас больше, чем может показаться на первый взгляд. Главное - неготовность и неумение вести целенаправленные боевые действия. Наверх сообщается только то, что приятно услышать. Любая реалистическая оценка считается пессимизмом и разложенчеством. Второе... разведка. Ведение глубинной пешей разведки и авиаразведки запрещены приказом Генштаба во избежение обвинения нас в агрессивности... Вы увидите, без разведки мы здесь - слепые котята. Тогда как противник летает над нами, как хочет, и видит у нас все, что хочет... Третье - связь... В условиях боя проводная связь неустойчива, провода горят, рвутся, гусеницами, снарядами, копытами лошадей, вырезаются диверсантами.

- Радиосвязь? - уточнил Жуков.

- Радиосвязь на территории Монголии строжайше запрещена приказом наркома НКВД от 37-го года - во избежание радиоперехвата противником.

Жуков вынул пробку из переговорной трубы и приказал порученцу:

- Запишите: всем радистам немедленно начать подготовку. Через неделю проверю... Вы можете, наконец, быстро ехать?!

Шофер вздрогнул, поправил пилотку, и они помчались еще быстрее.

- Четвертое - управление... Процветают ложь, очковтирательство, угодничество...

Автомобили, их было теперь четыре, на предельной скорости мчались по отполированной степной дороге - шахматный порядок, достаточное расстояние, чтобы не пылить друг на друга и не попасть под одну бомбу.

В открытом люке БА-10 стоял Ваня Клочков. Сжимал в руках пулемет, заботливо обмотанный тряпицей от шейки приклада и до ствола, чтобы в затвор не попала пыль, и зорко смотрел по сторонам, охраняя появившегося на Халхин-Голе нового человека. В ушах свистел воздух, рвал волосы. На душе было празднично, казалось ему, что с приездом этого твердого, уверенного в своей правоте человека все хорошо и нормально устроится и на Халхин-Голе, и в его, Ваниной, жизни. Он был готов умереть за него в эту минуту.

Жуков стоял на вершине Баин-Цагана и рассматривал местность в бинокль. Он сразу увидел все: панораму мирной, на первый взгляд, долины реки Халхин-Гол; и отроги Хин-Гана, закрывающие собой любые попытки рассмотреть, что прячется в них; и голые степи нашего тыла, позволяющие рассмотреть все на многие километры.

Невдалеке от него остановился бронеавтомобиль. С пулеметом в руках в открытом люке БА-10 стоял Ваня Клочков. Он зорко осматривался вокруг, охраняя Жукова.

- Лихо, - сказал Жуков.

- Там отроги Хин-Гана, их территория, - пояснил Никишев.

- Вижу, - сердито сказал Жуков. - Ловко выбрали место, мы их не видим, а сами как на ладони...

- Они имеют возможность скрытно сосредоточивать войска, мы этой возможности не имеем, - подтвердил Никишев. - К тому же, у них почти вплотную подходят две железнодорожные ветки, в любой момент могут подвезти все, что хотят. А у нас до ближайшей железной дороги восемьсот пятьдесят километров.

- Знаю я это, - недовольно сказал Жуков. - Как называется эта возвышенность?

- Баин-Цаган.

- Красив монгольский язык. Почему вы так рьяно высунулись с «дружескими, истинно братскими отношениями» - были какие-то осложнения?

- Осложнений не было, был стыд. Наша артиллерия дважды обстреляла монгольскую конницу - двадцать восьмого мая и двадцать девятого - один раз с большими потерями.

- «Меткими ворошиловскими стрелками»? - желчно уточнил Жуков.

- Правда, они ничего - улыбаются, как улыбались... И один раз - свою роту на правом фланге. Все - из-за отсутствия налаженной связи и безграмотного управления боем.

- Ловко вы тут начинаете, - недовольно сказал Жуков и быстрым решительным шагом направился к автомобилю. - Попытаемся проскочить на восточный берег...

НП батареи Воеводина.

Жуков прильнул к окулярам мощного перископа, всмотрелся в ту сторону, в отроги Хин-Гана.

За сопками, за горами, как за стеной - ничего не видно, чем они там занимаются? Блеснуло оттуда стекло то ли бинокля, то ли перископа. Всмотрелся - нет, не видно. Мелькнула крытая брезентом кабина машины. Всмотрелся - нет, больше пока ничего.

Прошелся панорамой по долине Халхин-Гола: мир, покой, десятки красноармейцев удят рыбу.

Боковым зрением Жуков увидел Ваню Клочкова, он стоял неподалеку, с пулеметом в руках, охранял его, Жукова. Сказал тому, кто находился рядом:

- Оденьте моего красноармейца. Командир побежал выполнять приказание. Жуков еще раз прошелся панорамой по всей долине, сделал пометки в своем рабочем блокноте и на своей карте.

Поговорил с Воеводиным, когда тот подбежал к нему, оставив старшего лейтенанта НКВД Воротничкова с развернутым планшетом, записывающего что-то, видимо, с его слов.

- А вы почему такой грустный? - еще раз быстрым и зорким взглядом осматривая батарею и оставаясь довольным царившим на батарее порядком, спрашивал Жуков. - Обнаружили и уничтожили штаб группы и этим, можно сказать, опрокинули наступление - и такой кислый вид?.. А что будет, если вдруг разгромите штаб Квантунской армии - слезами зальетесь?

Воеводин, казалось, не заметил юмора и хорошего расположения начальства.

- Да вот, потерял орудие прямым попаданием бомбы - теперь не знаю, как отчитываться: Халхин-Гол перешел самовольно, нарушив приказ... Ведут следствие, боюсь, попаду под суд.

Жуков еще ниже надвинул фуражку.

- Конечно, вы ничего бы не потеряли, если бы сидели дома за печкой, - непонятным для Воеводина тоном сказал Жуков. - Только враг был бы уже там!

Жуков повернулся к своим:

- Пишите, Никишев: за командирскую смекалку, решительность, инициативность, а также за те результаты, к которым это все привело, представить старшего лейтенанта Воеводина к ордену Боевого Красного Знамени. - Повернулся к Воеводину: - А вы оформите наградные на отличившихся в бою красноармейцев.

- Во! - по-детски обрадовался Воеводин. - Теперь хоть и воевать можно!.. А этот как - особист?

Жуков посмотрел на старшего лейтенанта НКВД Воротничкова и сказал очень спокойно и очень твердо:

- А этот пусть из этого сделает выводы. Старший лейтенант Воротничков побелел от обиды:

- Извините, товарищ комдив, но я все-таки подчиняюсь по своему ведомству. Жуков ответил так же спокойно:

- Ну, здесь-то, в боевых условиях, ты будешь подчиняться мне.

Воротничков, обиженно поджав губы, принялся убирать бумаги в планшет.

Жуков показал Воеводину на прощанье:

- Там у тебя танкоопасное направление.

- Товарищ комдив, это место пристреляно, - доложил Воеводин.

- Ну! - Жуков был рад. - Зарабатывай второй орден, я за хорошее не скуплюсь, - крепко, по-мужски пожал руку. Когда садились в машину, Никишев сказал Жукову про старшего лейтенанта НКВД:

- Георгий Константинович, не надо обострять отношений с этим народом.

- Да знаю... а не могу. - Жуков коротко хохотнул. - Не люблю я, дурак, бездельников.

Никишев впервые увидел, что у него не только суровые, но иногда и веселые глаза. Он сказал ему в тон:

- А вы ведь еще не приступили к командованию.

- Значит, за все будешь отвечать ты. - Жуков выглянул из машины и строгим, не терпящим возражения голосом позвал старшего лейтенанта НКВД: - Товарищ старший лейтенант, будете сопровождать нас. Садитесь в ту машину. - Жуков подмигнул Никишеву.

Воротничков покраснел от удовольствия и кинулся выполнять поручение.

Шофер погнал машину, знал требования комдива.

Позиции полка Ремизова. Жукову здесь нравится: порядок, траншеи, грамотно, хорошо оборудованные позиции.

Примчался на мотоцикле майор Ремизов:

- Командир 149-го моторизованного стрелкового полка майор Ремизов.

- Жуков, - Жуков приложил к козырьку ладонь и протянул потом руку Ремизову. - Докладывайте о противнике.

Ремизов доложил откровенно:

- Надежный солдат. Без приказа не отступает. Дерется до последнего, в плен не сдается, последнюю пулю бережет для себя. Опытный - трехлетняя война в Китае. Не боится рукопашного боя. Хорошо маскируется. Владеет гранатой. Прекрасно и моментально окапывается. Бруствер на окопе не делает, от этого окоп не заметен. Хорошо подготовлен к ведению ночного боя.

- Ну, вы совсем запугали меня, - сказал Жуков, в душе радуясь, что у этого командира здоровый, трезвый подход к противнику. - Все говорят, что они «япошки» и, вообще, пустячок.

- Плюньте тому в лицо и потом не креститесь, - спокойно ответил Ремизов.

- Ну, вы же их тут разбили? - уточнил Жуков.

- Честно говоря, мы их здесь не разбили. Мы задавили их. На двадцать девятое мая, когда я подошел, у нас стало двойное превосходство в штыках, тройное в пулеметах и артиллерии и абсолютное превосходство в броне. Однако мы почему-то дали возможность противнику эвакуироваться, а сами почему-то отошли на западный берег.

- Это вредительство! - загорелся Воротничков.

- Вы почему здесь? - сурово спросил Жуков.

- Вы приказали сопровождать - сопровождаю, - без тени робости ответил Воротничков.

- Сопровождать сопровождайте, а выводы буду делать я. - Жуков повернулся к Ремизову, спросил прямо: - А вы почему не разгромили сами?

- Товарищ комдив, я - майор, мне приказывает полковник. Я подчиняюсь.

- Ну так вот, с сего дня будьте любезны проявлять командирскую инициативу, - твердо сказал Жуков. - Я приказываю.

- Есть. Это я с удовольствием.

- Эта высота - монгольская территория? - Жуков показал на недалекую высоту, занятую японцами.

- Так точно.

- И не скучно с противником бок о бок сидеть?

- Честно говоря, скучновато, - сказал Ремизов.

- Ну так вот, тщательно, командирской разведкой определите линию обороны - каждый окоп, каждую пулеметную точку, места отхода... И проведите, наконец, грамотную операцию! Не отпихнуть - разгромить! И выйти к государственной границе!.. Задача понятна?

- Так точно.

- Выполняйте, - Жуков сел в машину, поехали дальше.

Ваня Клочков догнал бронеавтомобиль, вскочил на ходу. Встал в башне, зорко смотрел по сторонам, охраняя Жукова.

Жуков приехал на Халхин-Гол с хлебом. Его раздавали бойцам - русским и монголам. Ваня Клочков был рядом.

Ничего не говорило о том, что предстоят бои. Мирный бивуак. На берегу Халхин-Гола сидят красноармейцы и ловят рыбу.

Один из них прохаживается с удочкой, забрасывает ее то там, то тут, а сам зорко смотрит по сторонам. Он в красноармейской форме, как и все здесь. Это Завойкин, в прошлом есаул банды Унгерна.

О майских боях говорят желтеющие вдали остовы японских танков. Два сожженных советских броневика. Воронки от бомб.

Жуков разговаривает с цириками и красноармейцами.

- Как воюете, товарищи красноармейцы? Как вас кормят?

- Воюем вроде бы ничего. Кормят хуже. Рыбку ловим.

- Запишите, - велит Жуков своему порученцу и говорит красноармейцам: - Если хоть один день не будет горячей пищи, сразу ко мне.

- Я этим займусь, - негромко, не привлекая ничьего внимания, говорит Никишев Жукову.

- Есть ли возможность помыться? Белье постирать?

- Да вот - река.

- Запишите, - велит порученцу.

- Я этим займусь, - опять говорит полковой комиссар Никишев.

- Где отдыхаете, спите? - спрашивает Жуков.

- Завернемся в шинель - и под кустик.

- Что ж окопы себе не отрыли и блиндажи?

- Никто не приказывал.

- Отрыть, проверю сегодня вечером.

- Товарищ комдив, может, вообще отсюда пора - все вроде кончилось, - говорит красноармеец. - Комар лупит, спасенья нет.

Жукова тоже немилосердно «лупил» комар.

- Проверю сегодня вечером, - напомнил Жуков. - Впредь, товарищ красноармеец, распоряжения командира не оговаривать.

Жуков сказал это спокойно, но так твердо, что красноармеец вскочил:

- Есть!

- Всякую ловлю рыбы немедленно прекратить. Тщательно проверить личность каждого рыбака.

Никишев, придерживая пистолет, побежал выполнять приказание.

Тут на Ваню Клочкова накинулся закадычный товарищ Славик Кубышкин.

- Ванька, черт длинный!.. Живой, фитилюга? - Славик чуть не плакал от радости.

- Славик! Здорово! - Ваня обхватил товарища, оторвал от земли.

- Слушай, ты теперь при начальстве - как там оно: кончилось это или опять начнется? - желая, чтоб кончилось, спросил Кубышкин.

- Как там наши? - спросил Ваня.

- А нет почти никого...

- Как... никого?

- Все почти полегли. На третий день он пошел вдоль реки, чтобы окружить нас - все наши полегли... у моста...

- А Лацис? - с понятным и стыдным интересом спросил Ваня.

- Который из НКВД? Ух, садил по гадам из пистолета... Бомбой... почти на моих глазах...

И, как ни стыдно было признать это, Ваня ощутил облегчение, почти радость, услышав о гибели Лациса. Они опять обнялись с Кубышкиным и запели:

Броня крепка, и танки наши быстры!

И наши люди мужеством полны!..

Их громкое пение услышал Жуков:

- Ну, если без команды поют красноармейцы, значит будет все хорошо.

...Вдали, в отрогах Хин-Гана, закрывающих от посторонних глаз все, что происходит на той стороне, поднимается японский аэростат с наблюдателями.

II. БАИН-ЦАГАН

Москва. Наркомат обороны.

В кабинет Ворошилова спешно входит начальник Генштаба Тимошенко:

- Товарищ нарком, от Жукова.

Ворошилов быстро прочитал расшифрованную телеграмму и тут же вызвал своего

порученца Хмельницкого.

- Садитесь за параллельный аппарат и стенографируйте - я буду говорить с товарищем Сталиным.

Хмельницкий сел за столик с параллельным телефонным аппаратом, приготовил остро очиненные карандаши и бумагу.

Ворошилов не без радости набрал короткий номер.

- Слушаю, - сказал Сталин. Хмельницкий застенографировал.

- Товарищ Сталин, это беспокоит вас Ворошилов.

Хмельницкий застенографировал.

- Слушаю вас, товарищ Ворошилов.

Хмельницкий застенографировал.

- Получено важное сообщение из Монголии, от Жукова.

- Приезжайте, поговорим.

К дому в Кремле, где был кабинет Сталина, подъехали две машины - с Ворошиловым и Тимошенко. Ворошилов и Тимошенко вышли из автомобилей и спешно поднялись по ступеням...

Кабинет Сталина.

- А не празднует ли товарищ Жуков труса?- остро спросил Сталин. - Не овладели ли им при виде противника панические настроения?

- Извините, товарищ Сталин, - сказал Тимошенко, - товарищем Жуковым всегда владеет только одно настроение - наголову разгромить врага.

Сталин недоверчиво скользнул по Тимошенко прищуренными глазами.

- Слова, - с презрением сказал он, - это только слова. А вот товарищ Штерн сообщает, что в результате героических действий наших красноармейцев и монгольских цириков японские самураи отброшены за границу и прекратили активные боевые действия. - Сталин осмотрел всех. - Новый человек всегда имеет тенденцию плохо говорить о старом. Чтобы показать, как он лично необходим. Как необходимо его личное участие... В отличие от товарища Жукова товарищ Штерн известный военачальник - четырежды орденоносец, герой Испании и Хасана - кому в этом случае мы больше обязаны доверять?- опасные, «рысьи» глаза Сталина некстати остановились на Кулике, заместителе наркома обороны.

- Учтем, товарищ Сталин, - тут же ответил Кулик.

- «Учтем-учтем», что-то вы полюбили рассуждать, как бухгалтер, я не хочу обижать профессию, - неприязненно бросил Сталин и показал на Тимошенко: - Говорите вы.

- Товарищ Сталин, вы знаете цену Штерну как военачальнику. Товарищ Жуков еще не имел возможности проявить себя в этом качестве. Он изучил обстановку. Считает, что готовится мощное нападение. Что это не пограничный конфликт. На наш взгляд, толково обосновал.

- Читал, - презрительно сказал Сталин, расшифрованная телеграмма лежала на его столе.

- И потом - не следует забывать, мы просеяли восемнадцать кандидатур, нам больше некого было послать в Монголию... Или мы доверяем ему, или не доверяем - но слушать нам больше некого.

- Почему не говорите о главном?- опасно спросил Сталин.

Все насторожились. Сталин дал волю гневу:

- Что он там себе позволяет?!. Почему нарушил государственную границу?.. Как смеет допускать подобные провокаторские действия?!

Ответил опять Тимошенко:

- Там была такая высота - отметка «триста сорок четыре». Она находится на территории дружественной нам Монголии. Была занята противником. Жуков приказал Ремизову взять высоту и выйти к государственной границе... Майор Ремизов приказ выполнил. Однако рванулся вперед со своим полком - далеко вглубь, - не заметив, как перешел госграницу. Японцы сразу бросили на него большие силы. Жуков, выручая полк, подтянул бронебригаду, которая с двух сторон подошла к Ремизову и расперла проход...

- Ну и чем дело кончилось?- обнаруживая охвативший его азарт, спросил Сталин.

- Мы приказали отвести войска на территорию Монголии.

- Таким только позволь, они весь мир завоюют, - недовольный неизвестно каким из двух обстоятельств сказал Сталин. - Ремизова - под суд. И опубликовать в печати. Весь мир должен знать, что мы не агрессоры.

Сталин зло посмотрел на Берия. Берия ответил честным, преданным взглядом. В глубине суровых сталинских глаз появились улыбка и даже какой-то намек на привязанность.

- Ну и что там требует, этот Жуков?- спросил Сталин, хотя всё и хорошо запомнил с первого раза.

- Товарищ Жуков обращается с просьбой незамедлительно и серьезно усилить авиационные части, прислать не менее трех кадровых стрелковых дивизий и одной танковой бригады. И значительно укрепить артиллерию.

- Что это значит: «незамедлительно усилить» и «значительно укрепить»? - раздраженно спросил Сталин, скуповатый, как и всякий нормальный хозяин. - Не думает ли он, что мы намерены послать ему все наши войска? Чтобы он скакал там - туда-сюда - через границу? Что он там, вообще, позволяет? Или вообразил, что этот пустяк - самое главное дело в мире?.. Мы его быстро поправим.

- Вот именно, - преданно поддержал Берия.

- Что нам еще сообщают? - Сталин посмотрел на Берия.

Берия развернул свою папку и стал читать:

- «Товарищ Жуков склонен преувеличивать достоинства противника, что может, особенно когда это идет от командира, деморализовать дух армии».

В те годы это было страшное обвинение. Все угнетенно молчали.

- Так, пятого - шестого - тридцать девятого он заявил: «Японцы...» - продолжал Берия.

- А не пытается ли он сам разжечь там войну, чтобы показать себя? - не дослушав его, остро спросил Сталин.

Вступил Ворошилов:

- С Сахалина сообщают, товарищ Сталин, к острову подошли военные корабли. Японские концессионеры, явно ожидая нападения, тут же начали перекрашивать свои нефтяные хранилища, предназначенные для сбора и хранения нефти, в оранжевый цвет.

- Тогда как наши?.. - уточнил Сталин.

- Имеют такой же, как и раньше японские, зеленый.

Сталин посмотрел на Берия и строго спросил по-грузински:

- Почему это сообщают военные, а не НКВД?

- Учитель, - уважительно, по-грузински ответил Берия, - у меня есть такое же донесение. Надо быть мудрым: мало ли кто что и в какой цвет красит?

- Глупо, Лаврентий, - по-грузински сказал Сталин.

Сказал Молотов:

- Япония вновь обратилась к Гитлеру с предложением оформить военную сторону союза оси «Берлин-Рим-Токио»... Цель, товарищи, при этом одна: начать самим и следом втравить Германию.

Сталин задумался и сказал:

- Телеграфируйте товарищу Жукову - пусть принимает командование... Мы его будем поддерживать. Вы, военные, будете отвечать за него головой.

Тут под конец разговора Поскребышев открыл дверь, появился всесоюзный староста, Председатель Президиума Верховного Совета М. И. Калинин. Он вошел в кабинет, мелко ступая старческими ногами, близоруко щурясь на всех из-за пенсне. При его появлении все поднялись.

- Иосиф Виссарионович, нельзя же, понимаешь ли, так - у меня сидят стахановцы - передовики угольной индустрии - и думают: неужели не увидим товарища Сталина, нашего любимого вождя и учителя? Неужели у него не найдется для нас минуты?.. Здравствуйте, товарищи.

- Здравствуйте, Михаил Иванович, - вразнобой, с уважением ответил каждый.

- Хорошо, - сказал Сталин, не скрывая удовлетворения от того, что сказал Калинин. - Сам приду...

- Товарищи военные могут быть свободны, - сказал Сталин и, не дожидаясь, когда они все выйдут из кабинета, повернулся к Молотову: - Как складываются дела на переговорах с Англией и Францией?

Ворошилов и Тимошенко задержались, выходя из здания, где находился кабинет Сталина.

- Тогда надо будет усилить его Штерном, - озабоченно говорил Ворошилов. - Послать - кто там у нас как-то свободен? Послать начальника артиллерии РККА Воронова - пусть улучшит управление артогнем. По броне - Павлова и... видимо, Кулика?

- Жуков упрямый, - возразил Тимошенко. - Он вряд ли потерпит над собой опекунство.

- Что значит «упрямый»?.. Я вас спрашиваю, что это значит - «упрямый»?!

- Это значит одно, Климент Ефремыч, - упрямый, - - упрямо сказал Тимошенко. - И потом, он просил помощи не в командовании, а в войсках.

- Что значит «в войсках»?! Ты хорошо знаешь, где все войска. Западную границу защищать надо? Гитлер, того гляди, развяжет войну. Восточную - надо? Сам знаешь, какие у японцев планы... Надо менять Жукова, - сказал Ворошилов.

- Будем глупо выглядеть перед товарищем Сталиным, - сказал Тимошенко. - Только назначили, и сразу менять.

- Выполняйте указание товарища Сталина, - вздохнул Ворошилов, видя все это время, что шофер его автомобиля протирает стекло, а сам старается услышать, о чем они говорят. - Это ваш любимчик, будете отвечать за него головой... Ремизова - под трибунал... Берия почему-то о Жукове слышать не может...

- Лаврентий Палыч - совесть партии. А совесть всегда должна быть начеку, - не радуясь, что он опять за все отвечает, вздохнул Тимошенко.

Ворошилов сел в машину и сказал шоферу, зная, что он служит у Берия:

- Вот что я хочу сказать тебе: Лаврентий Павлович - совесть сталинской партии большевиков-ленинцев. А совесть - всегда начеку... В наркомат.

Монголия. Позиции полка Ремизова.

- Я приказал, я отвечу, - сказал Жуков Ремизову. - Михаил Семенович, как ты считаешь, если мы представим майора Ремизова за грамотно проведенную операцию, за проявленное личное мужество к ордену Ленина?

- Считаю, правильно, - поддержал Никишев. - Что же это за командир, который в бою ни вправо, ни влево, ни вперед, ни назад - ни на что без указки сверху решиться не может?

- Извини, майор, орден, видимо, тебе не дадут, но над трибуналом задумаются. - Жуков осмотрел позиции полка Ремизова, невольно вздохнул: - Жидко у нас с обороной. Сил мало, а участок большой.

- Зато у нас цель чиста - сами ни к кому не лезем, а полезут - спуску не дадим!

- Так-то так, - Жуков протянул Ремизову ладонь. - Служи, как служил, майор... Надеюсь, все-таки пронесет.

...Машина с Жуковым тронулась. Ваня Клочков догнал броневичок ФАИ, вскочил на ходу, застыл в башне, прижимая к себе «Дегтярев», зорко смотрел по сторонам, охраняя Жукова.

Никишев остался в полку.

В машине Жуков и Воротничков были одни, без свидетелей. Жуков поднял стекло, отгораживающее от водителя, заткнул переговорную трубку.

- Ну что, старший лейтенант, доносишь на меня по своему наркомату? - спросил Жуков.

Воротничков покрылся белыми и красными пятнами.

- Не красней, говори.

- Сведения, конечно, даю... Так это хоть я, а то другой бы давал...

Первым, узнав об утверждении Жукова командиром 57-го ОК, примчался на Халхин-Гол Штерн. Жизнерадостный, крепкий, орденоносный, счастливый в своей молодости и постоянно сопутствующей удаче. Герой Испании и Хасана тридцатидевятилетний командарм II ранга Григорий Михайлович Штерн смахнул белоснежным платком невидимую пыль с зеркально блестящих сапог, сбежал по лесенке с самолета. Самолет был огромен - тяжелый бомбардировщик ТБ-3. Кроме самого себя, Штерн привез боеприпасы и интенданта Гетмана.

- Гетман! Быстро машину под задницу. Узнай, где этот Жуков. Прикажи разгружать самолет.

Румяный и тоже жизнерадостный интендант III ранга Гетман побежал выполнять приказание.

Штерн упер руку в бок, огляделся по сторонам:

- Эх, степь ты монгольская, ни конца тебе нет, ни края...

Гетман был прекрасный организатор - тут же подлетела машина, самолет уже разгружали. Они сели в машину и помчались искать Жукова.

Жуков у остовов двух сожженных пушечных бронеавтомобилей БА-10. Говорит с командиром и политруком бронедивизиона:

- Так хорошо или плохо - что вы всё мнетесь?

- Ну да... не хочу порочить самую передовую в мире советскую технику! - растерянно и, как ему показалось, находчиво отвечал командир бронедивизиона капитан Симаков.

- Говорите же дело, - приказал Жуков.

- Она намного лучше японской!.. - теряясь под его жестким и строгим взглядом, отвечал командир. - Но как бы сказать - горят, это не я говорю, это все видели.

- Тьфу! - в сердцах сказал Жуков.

- Разрешите мне? - вступил политрук. - Бензобак у БА-10 нехорошо расположен - доступен для каждой шальной пули, отсюда легкое загорание. Загоревшийся бензин льется на экипаж, экипаж тоже горит. А так, действительно, броня, вооружение, мощность выше, чем у противника.

- Это можно исправить? - спросил Жуков.

- Если бы бензобак был под днищем - тогда и попасть тяжелей. А попали - горящий бензин льется на землю, люди целы.

- Кругом вредительство! - покраснев от досады, сказал старший лейтенант НКВД Воротничков, который все еще сопровождал Жукова.

Жуков строго посмотрел на него и спросил политрука:

- Возможно переставить в наших условиях?

- Если развернуть мастерские с автогеном... и достать помпы...

- Запишите, - приказал Жуков своему порученцу.

Уходя, спросил командира бронедивизиона:

- Как вас зовут?

- Капитан Симаков, - стыдясь, ответил тот.

- Не старайтесь с неправдой хорошо выглядеть перед начальством - я этого не пойму, - сказал Жуков.

- Слушаюсь, - виновато сказал Симаков. - Разрешите идти?

- Подождите. Карту. Порученец подал Жукову карту.

- Смотрите сюда. Вот это - самое опасное направление, - показал Жуков. - Передвиньте сюда часть пушечных бронеавтомобилей. По обе стороны. Заройте их в капониры и ждите.

- Разрешите выполнять?

- Не сейчас, ночью, и чтобы никто не видел. Тщательно замаскируйте. И никаких хождений вокруг! Выполняйте!

Жуков решительным шагом направился к автомобилю. Старший лейтенант НКВД Воротничков шагал рядом.

- Сколько раз вам говорил, будете лезть, когда не спрашивают, прогоню, - строго говорил Жуков.

Воротничков побелел от досады.

- Что вы все - то краснеете, то белеете?- недовольно спросил Жуков, садясь в машину.

- Я вредительство ненавижу! - пылко ответил Воротничков.

- Гимнастику надо делать, водой обтираться.

Воротничков едва не задохнулся от желания возразить, однако сдержался.

- Слушаюсь, - сказал он.

Тут и нашел их Штерн, примчался на сияющем, будто не поднималась шлейфом густая монгольская пыль, автомобиле. Он стряхнул белоснежным платочком невидимую пыль с блестящих сапог, бросил его под сиденье и вышел из машины сияющий в своей молодости, удаче, в своих многочисленных орденах и ладно сидящей форме командарма II ранга.

- Ну и навел ты шорох в Москве!.. Что ты меня в Чите не дождался? Я же велел передать: я в Даурии, вернусь вечером - что-то японцы там намечаются, - дружелюбно и весело сказал Штерн.

Жуков встал «смирно» и сказал как младший по званию старшему:

- Извините, спешил, товарищ командарм II ранга.

- Давай без чинов, - дружелюбно предложил Штерн.

- Давай, - согласился Жуков, который был на четыре года старше Штерна и на два звания младше. - И давай раз и навсегда определим и разграничим наши обязанности.

- Слушай, ты серьезный мужик, - сказал Штерн. - Ну, давай... Говори, что знаешь.

Жуков не пошел на шутливый тон.

- Войска здесь доверены мне. Командую ими здесь я, - упрямо и твердо сказал Жуков.

- Любишь командовать. А умеешь? - шутливо кольнул Штерн, поблескивая своими четырьмя орденами и одной медалью против жуковских двух и одной медали.

И опять Жуков не пошел на шутливый тон:

- Ваша задача как командующего обеспечивать наш тыл, снабжать всем необходимым. В том случае, если военные действия перебросятся на другие участки и начнется война, мой корпус входит в ваше непосредственное подчинение, я - тоже. Но только в том случае. А пока действую самостоятельно, подчиняюсь только Москве, иных взаимоотношений не потерплю... А теперь, если хочешь, можем чуть-чуть пошутить.

- Теперь я уже не хочу, - дружелюбно и весело откликнулся Штерн. - Эй, Готман!.. Гетман!.. Беги сюда.

Из машины Штерна выкатился невысокий, круглый, румяный и молодой Готман с пузатым портфелем в руках.

- Знакомьтесь: этот сердитый - Жуков, этот веселый - Готман, такой же еврей, как я... Ты, Готман, останешься здесь, будешь моими печальными глазами и будешь служить Жукову так же, как служишь мне. Я буду, в основном, в Чите, буду выталкивать через Борзю всё, что станет тебе поступать. Готман будет мотаться здесь и крутить, чтобы ничего не терялось и не задерживалось на этом восьмисоткилометровом бездорожном пути. Мой лучший снабженец, только не посылай в атаку, это - не его... Подожди! Давай познакомимся хоть с тобой, как люди. Штерн Григорий Михайлович, - Штерн протянул Жукову руку, - как говорят, Герой Испании и Хасана, а на самом деле просто веселый честный еврей.

- Комдив Жуков.

- Пошли куда-нибудь обговорим детали, комдив Жуков.

Жуков показал рукой на землянку. Они пошагали к землянке.

- Необходимо добавить грузовых машин, на первый случай хотя бы пятьсот, - говорит Жуков.

- Готман! Он раздевает нас догола!

- Не дашь, буду обращаться в Москву, - упрямо сказал Жуков.

- Для друга-то - всё отдам!

Ваня Клочков шел сзади, в 15-ти метрах, с ручным пулеметом, охраняя Жукова.

Штерн, сам очень низенький, даже ниже Жукова, все оглядывал в изумлении его длиннющую, в коротковатом обмундировании фигуру, с махоньким в таких руках пулеметом.

И каждый раз Ваня останавливался, вытягивался «смирно» и козырял. И каждый раз Штерн вынужденно козырял в ответ. Наконец он не выдержал и спросил:

- Кто это такой?

- Товарищ. Можно сказать, друг, - сказал Жуков.

...В землянке Готман вытащил из портфеля убийственную кучу планов и графиков - детально разработанный план снабжения 57-го особого корпуса - и подвинул Жукову.

- Мне это не надо, - сердито сказал Жуков. - Я этим ничего не заткну. Мне войска нужны. У меня линия обороны вытянута тонкой ниточкой. Если он начнет сразу здесь, здесь и здесь, мне останется только бежать.

- Ну, если ты за этим приехал... Авиация к тебе идет от меня и из центра, - сказал Штерн.

- Пехоты - комар наплакал. А у тебя кадровые дивизии, по всей границе без дела стоят, дай хоть одну.

- У меня стоят и будут стоять. Там ж/д, тоннели, СССР, перережет - отпал ДВК и вся Сибирь. Так что, разберемся в бумагах и жди, Егорушка, - так тебя мама звала?- что пошлет Москва, без ее команды я пары валенок не отдам... Настоящая война будет там, у меня. А у тебя, извини, только юмор и проба сил...

Жуков упрямо сжал губы.

...Позже, садясь в машину, Штерн сказал о Жукове:

- Цепкий мужик. Окончится здесь, заберу к себе, нечего ему пропадать. Служи ему честно, Готман.

Штаб Квантунской армии. Кабинет командующего генерала Уэдэ.

На стене за спиной генерала Уэдэ красное полотнище, обозначающее высокий ранг хозяина кабинета. В углу деревянная стойка с самурайским мечом. В кабинете - цвет командования Квантунской армии - генералитет и старшие офицеры.

Уэдэ:

- План составлен прекрасно. Ошибки плохих майских боев учтены. Теперь каждый будет знать, что обязан делать каждый день, каждый час нашего решающего наступления. Это блестящая работа штаба, я утверждаю его...

Присутствующие в кабинете штабисты встают, в почтении склоняют головы. Надо бы запомнить их, через два с половиной месяца они будут вынуждены покончить жизнь харакири.

- ...Превосходство в силах значительное. Мы сосредоточиваем лучшие императорские войска, имеющие опыт победоносной войны в Китае. Противник вял, неразумен, до сих пор не подтянул подкрепления из России и будет наказан за это. Новый командующий пятьдесят седьмым корпусом Жуков, в традициях русского национального характера, спит как медведь в берлоге...

Легкое, презрительное оживление среди присутствующих.

- ...Операцию провести решительно, быстро. Руководить так, чтобы господствовала инициатива в боевой обстановке. Ни на минуту мы не должны забывать, как важно всё это. Вдохновленное победой армии, осторожное, вконец обуржуазившееся правительство в Токио будет вынуждено начать войну с этим дурацким наглеющим конгломератом под названием СССР... как было в войне с Китаем. После нашей победы здесь общественное мнение не простит правительству промедления... Хитрая Германия перестанет лукавить и заигрывать с СССР. Боясь опоздать, она срочно нападет с запада, и тогда совместными усилиями существованию огромного и бессмысленного государства будет положен конец. Япония станет хозяином в Азии и сможет выполнить свою великую миссию - установить мир, справедливость, порядок... Вот к чему приведет наша победа. Вы должны помнить об этом каждую минуту вашей борьбы и усиливать свои действия...

Почтительно склоняют головы генерал-лейтенанты Камацубара, Ясуока, генерал-майор Кобаяси, старшие офицеры Сковывающей и Ударной групп.

- ...Для того, чтобы весь мир тут же узнал о нашей победе, приглашаю в район боевых действий военных корреспондентов ведущих газет Италии, Германии, Японии, Маньчжоу-Го. Приглашаю также военных атташе Германии, Италии в Токио. Встретить на высоком уровне - это важно. Общее руководство операцией поручаю генералу Камацубаре Мититаро...

Камацубара встал, почтительно склонил голову. Из-за полуприкрытых век с удовлетворением глянул на генералов Ясуоку и Кобаяси. Они тоже почтительно склонили головы, хотя и чувствовали себя обделенными.

- Мы заманим пятьдесят седьмой корпус в мешок и задавим, как стаю обезумевших крыс... Посидим, подумаем, всё ли учли... Пристально посмотрим друг на друга, заразимся друг от друга энергией для осуществления нашего плана...

Генералы и старшие офицеры смотрели, думали, заражались.

- С нами император и бог! - встал генерал Уэдэ.

Все встали.

...И вот уже японские войска сгружаются с недалеких от места предстоящих боев железнодорожных веток и начинают движение к месту сосредоточения.

Их было немало, и это были хорошо обученные, закаленные трехлетней войной в Китае войска. У многих солдат на штыках винтовок национальные - белые с красным кругом посередине - флажки, исписанные иероглифами родственников и друзей в те далекие времена, когда родственники и друзья, желая солдатам удачи, провожали этих солдат, бывших тогда новобранцами, в армию и записывали свои пожелания на флажках. Эти флажки показывают, что теперь это солдаты-победители, имеющие право не прятать их в ранцах.

Много машин. Много техники. Много артиллерии. Много конницы.

Негромко командуют командиры.

Солдаты четко и слаженно проводят разгрузку.

На западном склоне Хамар-Дабы специально выделенный взвод бегает с большими полотнищами, выстилает из них огромнейшую стрелу, острие которой показывает направление, откуда, судя по донесениям постов СНИС, приближались самолеты противника.

Два звена «Чаек», ориентируясь по направлению выстланной стрелы, точно вышли на японские самолеты.

Над Баин-Нуром вскипает ожесточенный воздушный бой.

Советские и японские сбитые самолеты падают в озеро. Взламывают камыши. Вспугивают стаи гусей, уток. Взорвавшись в толще воды, поднимают мощные водяные столбы, на поверхность всплывают косяки оглушенной рыбы.

Самолетов становится все больше и больше, вот их уже более ста, и с обеих сторон участвуют лучшие летчики.

Один из самолетов, подбитый Героем Советского Союза Лакеевым, ярко и пестро раскрашен. Это означает, что его пилот - один из лучших японских ассов. Ему не удалось дотянуть горящий самолет до своей границы, пришлось выброситься на парашюте. Дул сильный восточный ветер, парашют тянуло на монгольскую территорию. Он приземлился в камышах. К нему со всех сторон подбегали, продираясь через камыши, монгольские цирики.

Пилотом оказался полковник Тыэра. Он отстреливался из пистолета до последнего патрона, убил трех цириков.

- Не стрелять! Брать живым! - командовал дарга.

Полковник Тыэра сел на землю в самурайскую позу. Когда подбежали цирики, вынул тесак, взрезал круговым движением живот, вырвал печень, с презрением бросил в лицо врагам. Застыл с презрительным выражением на лице, ожидая смерти.

Жуков примчался на полевой аэродром, уставленный муляжами военной техники, встречать Богданова, прибывшего к нему начальником штаба корпуса.

Комбриг Богданов был невысок, сутуловат, всегда задумчив. Умные рассеянные глаза за круглыми стеклами очков в металлической оправе. Ступал мягко, неуверенно.

- Наконец-то, комбриг! - Жуков обнял старого, со времен многолетней совместной службы в Слуцком гарнизоне, товарища.

- Дашь неделю на ознакомление с обстановкой? - тихим ровным голосом спросил Богданов.

- Не дам ни часу. Похоже, вот-вот начнется. И похоже, на этот раз не слабо начнется.

- Чем я должен заняться в первую очередь?

- Организацией командного пункта на Хамар-Дабе. Чтобы была хорошая связь со всеми частями. Чтобы дублировать делегатами. Чтобы была возможность руководить каждым моментом боя. - Жуков вынул из планшета японскую карту. - Второе - изучи вот это. Точна до ужаса. Взята в мае в разгромленном штабе. Думаешь, что здесь написано? «Проход вьючных лошадей возможен»... Здесь - «вследствие наличия дождей в пределах десяти метров от этой высоты движение груженых машин невозможно»... И так далее. Это их стрелки, проводили тактические занятия.

- Это твои.

- На них не обращай внимания. Подумай, какими путями начнется наступление, у меня есть соображения, вечером сверим.

В небе нарастал стрекот авиационного двигателя.

- Судя по силуэту - японский разведчик тихим, ровным голосом предупредил Богданов.

- Я приказал не сбивать. Пусть выглядывавет - пока нам нечего прятать...

- Так плохо? - вглядываясь в карту, спросил Богданов

- С авиацией ничего - подтягиваем. С броней - хорошо. И броня хорошая, танки лучше японских, ставлю один к четырем. Пехота - только пока обещают - всего две тысячи человек. Артиллерия, смешно сказать, двадцать четыре ствола на плацдарме.

Герой Советского Союза летчик И. Лакеев

- Все войска на западной границе... - Богданов поднял от карты подслеповатые, за очками, глаза: - Почему не двигаешь танковую бригаду и 24-й полк к плацдарму?

- Там голо, как на ладошке, - с девушкой негде спрятаться, не то что с танком. А за рекой... пока ну его к черту. Пусть лучше думает, что я дрыхну тут и, вообще, недоносок. Я даже приказал распространять слухи, будто я алкоголик.

- А если Москва поверит? - серьезно сказал Богданов.

- Эх, Миша... Москва теперь только слезам не верит. - Жуков вспомнил о своих обидах, своих опасениях и невольно вздохнул. - Никого там больше не арестовали?

- Перед отъездом слышал, Горюнова.

- Значит, не остановилось при новом наркоме Берия... Я, грешным делом, думал

меня вызывают в Москву тоже, чтобы арестовать - жена наревелась. р

- У меня тоже, - признался Богданов.

- Ладно, наше дело не охать - Отчизне служить. Ты прямо на Хамар-Дабу, это твоя машина. А мне надо в Тамцаг. Москва каждый вечер отчеты запрашивает, а войск пока что не шлет. Новый орден у тебя за что?

- За Испанию.

- Поздравляю.

Они козырнули друг другу. Поспешили к машинам.

- Красноармеец Клочков, ну-ка, сыпани ему напоследок!.. Для достоверности...

- Есть сыпануть!- Ваня прыгнул в полуторку к счетверенному станковому пулемету, отодвинул наводчика и уже на ходу «сыпанул» по самолету-разведчику, тот сразу кинулся в облачность.

У машины Жуков обернулся к Воротничкову:

- Можешь стукнуть по своему наркомату: Богданов - «дружок», в германскую, как и Жуков, - «унтер».

Воротничков покрылся белыми и красными пятнами.

- Вы прогоните меня, а подначивать хватит.

- Понадобится, прогоню, - сказал Жуков.

Жуков примчался в Тамцаг-Булак и увидел кавалькаду автомашин, кавалерийский эскадрон цириков - в Тамцаг-Булак приехал руководитель монгольского государства маршал Хорлогийн Чойбалсан.

С ним было много командиров с яркими монгольскими знаками отличия. Дисциплинированному Ване Клочкову приходилось всё вытягиваться и козырять. Он чуть замешкался, телохранитель маршала, человек огромной физической силы, легко приподнял его и переставил, пропуская маршала.

- Говорят, если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе, - на правильном русском языке сказал Чойбалсан. - Здравствуйте, «гора» Жуков, - он произнес «гора» так, что можно было подумать «Георгий» и разницу отнести за счет акцента.

Но Жуков понял, сказано было «гора», и наподобие Воротничкова покрылся белыми и красными пятнами.

- Извините, закрутился, товарищ маршал. - Жуков вскинул ладонь к фуражке и представился: - Комдив Жуков.

Чойбалсан протянул ладонь и представился:

- Чойбалсан.

Чойбалсан спокойно и твердо смотрел на Жукова, стараясь сразу понять, что это за человек и нравится ли ему этот человек.

Жуков тоже не суетился.

- Как показывают себя наши монгольские войска? - спросил Чойбалсан, уверенный, впрочем, что ответ будет политичным и однозначным.

- Во время майских боев меня здесь не было. При мне у них не было возможности проявить себя. Будущее покажет, - без всякой политики, спокойно и серьезно ответил Жуков.

Чойбалсан решил, нравится.

- Вы думаете, майскими боями это не кончилось? - спросил Чойбалсан.

- Думаю, нет.

- Я тоже так думаю, - вздохнул Чойбалсан и представил Жукову Лхагвасурэна: - Вот этот молодой человек - Лхагвасурэн... Он еще молодой, но уже грамотный и уже толковый... Окончил Военно-политическую академию имени Ленина в Москве. Лхагвасурэн, будешь всегда при товарище Жукове, будешь во всем помогать и будешь во всем учиться.

- Чему у меня учиться? - искренне удивился Жуков. - Сам в таком качестве первый раз воевать собрался.

Чойбалсан опять подумал, да, нравится.

- Скромность - это всегда хорошо, - похвалил Чойбалсан. - Товарищ Сталин не пришлет мне плохого начальника... Дружат ли наши солдаты между собой, как дружили товарищ Ленин и Сухэ-Батор?

- Дружат, товарищ маршал, - сказал Никишев.

- Это очень важный момент, потому что это главный момент - дружба наших братских народов. - Чойбалсан повернул голову к Лхагвасурэну: - Лхагвасурэн, дай карту.

Лхагвасурэн развернул перед маршалом карту.

- Покажите свой план, - предложил Чойбалсан.

- План у меня прост, - Жуков показал по карте, - прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить удар из глубины.

- Хороший план, - подумав, сказал Чойбалсан. - В этом аймаке я родился... это мои родные места... Хороший план.

- Только сил для его осуществления пока маловато, - признался Жуков.

- Мы проведем мобилизацию по всем аймакам. Весь наш народ встанет на защиту своей Родины... Правда, наш народ небольшой - всего шестьсот тысяч человек, включая стариков и детей... но если понадобится, встанут и старики, и дети...

Лхагвасурэн с уважением к старшему, свойственным на востоке, вслушивался в каждое слово маршала. Он был очень молодой человек - на 16 лет моложе Жукова и намного страше по званию - корпусным комиссаром.

В Хаилар прибыли военные атташе и военные корреспонденты. Их встречал адъютант штаба Камацубары майор кавалерии Суд-зуки Дзенка.

Вышколенные шоферы предупредительно распахивали дверцы перед дорогими гостями. Колонна легковых автомобилей тронулась в район боевых действий.

Командарм II ранга Г. Штерн, Маршал МНР X. Чойбалсан, комкор Г. Жуков

В ту же сторону идут и идут войска. Военные атташе и военные корреспонденты поражены их количеством.

- Что показывают эти флажки? - спрашивает итальянский военный корреспондент, имея в виду флажки на штыках некоторых солдат.

- Эти флажки показывают, что эти солдаты - герои войны в Китае, - отвечает Судзуки Дзенка.

- Так много героев?

- В императорской армии все солдаты - герои, - отвечает Судзуки Дзенка.

Военный атташе Германии увидел в колонне новейшие зенитные полуавтоматы немецкого производства. Попросил Судзукb остановиться. Показал на свастику. Сел перед всеми в удобное кресло, покрутил стволами. Показал, что ими можно пользоваться и в горизонтальной наводке. Не удержался, дал несколько выстрелов в сторону гор. Видно, как за два километра отсюда взметнулся щебень. Все очень довольны.

Их встречали на высоком уровне. Они сидели в «фуро».

Облачившись в кимоно, пили традиционный японский чай. Его приносили гейши, очаровательные славные девочки.

Судзуки Дзенка показывал глазами - можно, можно. Можно и по-другому, не только чай пить.

Вечером, после связи с Москвой, Жуков вышел на улицу дохнуть свежего воздуха. Ваня Клочков вскочил с приступки, вытянулся «смирно» и козырнул.

- Ну что, красноармеец Клочков, пора оформлять документы... Звание тебе дадим - «младшего командира». - Жуков присел на крыльцо. - Будешь служить при мне?

Ваня вздохнул.

- Товарищ комдив... устал при начальстве - тут командир, там командир, целый день козыряю - голова кружится. А так вы мне нравитесь. Да и нападать на вас вроде не нападают...

- Что же ты хочешь? - спросил Жуков. Ваня опять вздохнул.

- Отпустите меня, товарищ комдив.

- Ты тоже мне нравишься, - не без обиды ответил Жуков. - Вольному - воля... Какие-нибудь будут просьбы? Давай самые главные.

Ваня замялся. Тут бы ему сказать о своем главном деле, и он хотел било сказать и даже придумал, как сказать, но по известной привычке русского человека не жаловаться, когда действительно тяжело, и нелюбви взгромождать свои неприятности на других, сказал, довольно долго помявшись:

- Просьб нет.

- Служи, как служишь.

- Только я хотел бы не в саперы, а в строй.

- Пойдешь к Ремизову?

- К товарищу майору Ремизову?.. Каждый не глядя пойдет.

- Иди, - подавляя вздох, сказал Жуков. - Понадобится помощь, обращайся, я у тебя в долгу.

Они козырнули друг другу. Потом Жуков протянул руку. Иван пожал ее, поправил пулемет на плече и пошел, тоже не ощущая в общем-то облегчения. Жалея расставаться с Жуковым.

Жуков проводил его грустным взглядом, чувствуя, что с его уходом будет чего-то ему не хватать и думая, не старость ли это.

- Если он оглянется, разобью здесь японца, - сказал себе Жуков.

Ваня, как назло, шел не оглядываясь. Вот поворот за бархан, за которым будет уже не видно. Ваня оглянулся, остановился и долго махал рукой. Жукова охватила радость.

Тут из-за юрты выскочил раздосадованный старший лейтенант НКВД Воротничков:

- Товарищ комдив, у связистов обнаружено большое вредительство - начальник склада товарищ Мякишев...

- Слушай, как ты мне уже надоел! - в сердцах сказал Жуков.

- Я безобразия ненавижу! - Воротничков покрылся белыми и красными пятнами.

- И все-таки я к тебе привязался, - сказал Жуков.

- Ну так... - растерялся Воротничков, - я тоже...

- Оформляйся ко мне адъютантом.

- Не пожалеете... я, знаете, как стреляю?!

- Стрелять, видимо, тебе не придется. А вот чай завари и давай-ка покрепче. Карту вести умеешь?

- Учился.

- Подучись еще. Вынеси мне баян. Петь умеешь?

Воротничков опять покрылся белыми и красными пятнами и, стыдясь, признался:

- Умею.

«Умею» - это не то слово. Воротничков пел, как настоящий певец. Жуков играл на баяне, удивлялся, как здорово Воротничков поет, и вторил ему тенором. Увидел, как над Тамцаг-Булаком в облаках мелькнул японский самолет-разведчик, кинулся в юрту, приказал по телефону:

- Корзину и Смушкевичу - разведчиков не сбивать!..

Генерал-лейтенант Камацубара посетил воинские подразделения, которым предназначалось сегодня начать наступление. Это были опытные и дисциплинированные императорские войска, закаленные войной в Китае.

...Части Сковывающей центральной груп

пы под командованием генерал-лейтенанта Ясуоки - в сопровождении самого Ясуоки.

...Авангардный отряд - 4-ый танковый полк - его сопровождал командир полка полковник Тамада.

Танкисты стояли «на караул» перед знаменем рядом со своими маленькими, будто игрушечными танками. Офицеры внушали им:

- Мы должны идти по пути воинов, и только таким образом, раньше или позже, достигнем своей цели. Сегодня день всеобщего наступления, небо нам благоприятствует. Приложим все усилия, чтобы уничтожить противника...

Грустная японская музыка. Лица танкистов, которым суждено умереть в этих маленьких железных коробках.

...В сопровождении Ясуоки и полковника Кимуры - пехотный полк Кимуры. Солдаты стояли «на караул» перед своим знаменем. Офицеры внушали им:

- Смерть в бою легче пуха. Смерть прекрасна. После смерти в бою твой дух будет жить под опекой императора и бога. Императорская армия непобедима, ибо ее защищают боги...

Грустная японская музыка. Лица солдат, которым суждено вскоре умереть или выжить.

...В сопровождении генерал-майора Кобаяси - Ударная группа Кобаяси. Инженерный отряд подполковника Сайто - в сопровождении Кобаяси и подполковника Сайто. Солдаты стояли «на караул» перед своим знаменем рядом с грузовиками, на которых громоздились понтоны моста и детали моста в сборе. Офицеры внушали им:

- Пока ты жив, ты должен быть потрясен великим императорским милосердием. После смерти ты должен стать хранителем японской империи. Тогда ты будешь окружен почетом...

Грустная японская музыка. Лица солдат, которым вскоре суждено умереть.

...В сопровождении генерал-майора Кобаяси и командира отряда подполковника Такахаты артиллерийский отряд ПТО. Артиллеристы стояли «на караул» перед своим знаменем, рядом со своими маленькими 37-мм противотанковыми орудиями. Офицеры внушали им:

- Рассуждающий воин не может принести пользы в бою. Путь воина лишь один - сражаться бешено, насмерть. Только идя этим путем, выполнишь свой долг перед владыкой и родителями...

Грустная японская музыка. Лица солдат, которые почти все погибнут.

...В сопровождении генерал-майора Кобаяси и командира ударного отряда полковника Мацуми - ударный отряд Мацуми, состоящий из 64-го пехотного полка, усиленно вооруженного пулеметами, артиллерией,

снабженного автотранспортом, на кабинах грузовиков сдвоенные пулеметные установки. Солдаты стояли «на караул» перед своим знаменем, рядом со своей техникой. Офицеры внушали им:

- Япония - маленькая страна, но это приучило японцев к большому порядку. В Азии много пустых земель, но китайцы, монголы и прочие погрязли в разврате и лени, исходящих из России. Монголы передрались между собой. Внешняя, плохая Монголия отнимает землю у Внутренней. Император посылает вас помочь хорошим людям и наказать плохих. Потому что историческая миссия императора и его армии - перевоспитание народов Азии, наведение там порядка и мира... Азия - для азиатов... Действуй решительно, смело. В сражении старайся быть впереди всех. Думай только о том, как преодолеть вражеские укрепления. Даже оставшись один, защищай свою позицию. Тотчас найдется другой, чтобы образовать фронт вместе с тобой, и вас станет двое...

Грустная японская музыка. Мужественные лица японских солдат, которым через два дня всем суждено погибнуть.

Стоял жаркий последний июньский день. Светило знойное летнее солнце. Генерал-лейтенант Камацубара Мититаро взмок от езды в прокалившемся на солнце «форде», от быстрого воинственного движения, когда выскакивал из машины и подходил к солдатам и салютовал им, и все же испытывал удовольствие и радость от увиденных мужественных лиц, от стройных шеренг, от большого, охватившего всех и всё порядка. Мужественно, как положено воину, улыбаясь, он сказал командиру отряда Мацуми:

- До Тамцаг-Булака 125 км, до Баин-Тумена - 500, до Улан-Батора - 1060. Если вы через три дня стремительно домчитесь до столицы Внешней Монголии и с ходу возьмете ее, никто не возразит против этого...

Они понимающе и вежливо улыбнулись друг другу, уверенные, что именно так и будет.

Солдатам отряда вручали амулеты «омомори» с изображением трех императоров и воинственного солдата и иероглифом «Твоя защита».

- Дух предков будет следить за вашим поведением в бою. Три императора спасут вас от гибели, - говорили вручавшие.

Солдаты целовали полученные амулеты и опускали за униформу, у многих уже висело на шее три, пять таких амулетов.

- Дух предков будет следить за вашим поведением в бою. Три императора спасут вас от гибели - амулеты вешались на шею. Закаленные, пропеченные боями в Китае солдаты целовали их. У многих на глазах слезы от счастья.

Звучит грустная музыка далекой родины, Никому через два дня не остаться в живых.

Генерал-лейтенант Камацубара подъехал к НП, который был отдан на ближайшие дни в распоряжение военных атташе и военных корреспондентов, в прекрасном расположении духа.

Он глянул на себя в машинное зеркало и остался доволен собой - чисто выбрит, холен, улыбчив.

Он вошел на НП и представился всем атташе и всем корреспондентам сразу и потом каждому, за руку, в отдельности.

- Камацубара... - с особым почтением германскому военному атташе.

- Вы нам приготовили что-нибудь интересное? - спросил тот, поздоровавшись с Камацубарой за руку и снова прилипая к стереотрубе, в которую были видны и накапливающиеся войска, и плацдарм на восточном берегу Халхин-Гола.

- Чуть-чуть, - улыбаясь, сказал Камацубара.

- Говорят, вы знаете пятнадцать иностранных языков? - спросили его.

- Да, конечно... чуть-чуть.

- Русский тоже?

- Я служил военным атташе в Москве в 27-ом году.

- Скажите что-нибудь.

- Жуков сволочь, дурак, сукин сын. Я буду тебе морду побивать. Глаз на попу натягивать! - довольно чисто по-русски ответил Камацубара.

- Что вы сказали?

- Я сказал: «Бог поможет правому делу»... Оно у нас общее. У немецкого, итальянского, японского народов одна миссия: навести порядок в этом прогнившем, зараженном ленью и плохим потребительским духом мире. Вы - в Европе, мы - в Азии.

- Какой емкий у русских язык.

- Конечно. Чуть-чуть... Вам здесь удобно? Отсюда хорошо видно. Сакэ, водка, чай, архи? Пожалуйста - Судзуки. Адъютант штаба майор кавалерии Судзуки Дзенка выполнит любые желания.

На прощанье приложил руку к виску, вежливо поклонился:

- Извините... Солдата солдаты ждут.

На Халхин-Голе установилась нехорошая, напряженная тишина. Майор Ремизов стоял у своего КП и недоверчиво слушал ее. Мухи были слышны. Птички. Недалекие взволнованные голоса.

Полковой комиссар Никишев посетил полк и провел митинг. Красноармейцы единодушно голосовали за предложенную резолюцию. Ваня Клочков был здесь и голосовал со всеми.

С севера тянуло вкусными запахами. Цирики 15-го кавполка 6-й дивизии МНР, пользуясь затишьем, разложили костры, варили в огромных котлах баранину, готовили ужин.

Вглядимся в их лица, многим сегодня суждено погибнуть, принимая на себя первый удар мощной Ударной группы Кобаяси.

Нет, не нравилась майору Ремизову подобная тишина. Ремизов чертыхнулся, помочился и полез в окопчик КП звонить на Хамар-Дабу Богданову.

- Что-то, тихо у нас, Михаил Андреич... Але!.. Товарищ «второй», уж очень у меня тихо!

- И у меня тоже, - сказал Богданов, хотя у него было не очень тихо, строители колотили кувалдами, забивали сваи, достраивали неподалеку КП.

- И вчера было тихо! - в сердцах прокричал Ремизов.

- У вас есть подозрения? - спросил Богданов.

- Они у меня всегда есть. Уж очень тихо... Чихну, в Хайларе услышат.

- Отведите войска с позиции. Скрытно, ложбинами, - решил Богданов.

- Понял, - сказал Ремизов и побежал выполнять указание.

...Части полка скрытно, ложбинами, отходили с позиций, которые уже давно были изучены, засечены, закоординированы японскими артиллерийскими наблюдателями. Песок. Сапоги вязли в .нем. Песок зачерпывался в голенища.

Богданов позвонил Жукову в Тамцаг-Булак:

- Товарищ «первый», у двести пятнадцатого подозрения - уж очень тихо.

Тамцаг-Булак.

- Понял, - сказал Жуков, - докладывайте каждые полчаса.

Жуков положил трубку, взял другую:

- Яковлева, Федюнинского, Смушкевича, Корзина. Сказал Яковлеву:

- Михаил Павлович, повышенная боевая готовность. Без суеты, чтобы с воздуха ничего не было видно. И сразу ко мне.

- Понял, - Яковлев положил трубку, выбежал из юрты отдавать приказание.

Увидим расположение 11-ой танковой бригады под Тамцаг-Булаком. Танкисты приводят в порядок боевую технику после перехода из Ундэр-Хана. Увидим, как хорошо прикрыто расположение зенитками, поймем, почему она стоbт именно здесь.

Жуков сказал Смушкевичу:

- Яков Владимирович, где колонна с бензином и боеприпасами?

- Вышла из Баин-Тумена.

- Пошлите старшего командира, пусть

гонит колонну без остановок. И поскребите тщательней по сусекам, возможен бомбовый удар по Тамцагу.

- Поскребем, - пообещал Смушкевич. Жуков сказал Корзину:

- Николай Иванович, если над Тамцагом появится японский разведчик, стрелять стреляйте, но сразу его не сбивайте, пусть доложит, что у нас тишь.

- Не сбить легче, чем сбить, - сказал Корзин.

- Потом пошутим, - обрезал Жуков. - - Серьезнее относитесь к делу.

Жуков положил трубку, сказал Лхагвасурэну и Воротничкову:

- Ну, начинается... Тебе все понятно, Лхагвасурэн?

- Очень хорошо все понятно.

- Воротничков, завари чаю покрепче и вызови тыловиков, что-то они мне наврали. Лхагвасурэн, садись поближе, смотри...

Вечером, в 21.00, когда спала дневная жара, окрестности потряс мощный гул сотен моторов.

Ремизов насторожился. Ваня Клочков не успел как следует отряхнуть от песка портянки, быстро обулся, стал проверять диски.

...Старший лейтенант Воеводин отдал команду по телефону. Артиллеристы изготовились к бою.

....Лошади монгольских кавэскадронов тревожно мотнулись на коновязи. К ним подбегали кавалеристы. Начали их седлать...

...Гул нарастал. Это подходили к маньчжуро-монгольской границе пятнистые японские танки, пятнистые грузовики с мотопехотой. Артиллерия ПТО. Зенитные части и подразделения. Это группа центрального удара под командованием генерал-лейтенанта Ясуоки. В группе было в тот день, в то время 130 танков, около 20-ти тысяч солдат и офицеров.

...С НП генерала Камацубары всё хорошо видно. Иностранные корреспонденты потрясены стройной мощью изготавливающегося к атаке воинства. Военный атташе Германии заинтересовался. Камацубара горд.

...С нашей стороны пока ничего не видно. Только мощные столбы пыли от двигающихся колонн поднимаются в небо. Здесь, на плацдарме Восточного берега Халхин-Гола, противнику противостояли в тот день 1500 красноармейцев, семь противотанковых орудий, 24 орудия полковой артиллерии и 53 пулемета. Были еще по флангам две кавдивизии МНР - 6-я и 8-я - по 1750 цириков и 18 БА-10 в каждой и 98 БА-10 9-ой мотобронебригады.

Напряженные ожиданием лица красноармейцев, цириков, командиров. Тонкая, не эшелонированная в тыл линия обороны.

И вот окрестности заполыхали, загро

хотали, началась мощная артподготовка из 185-ти орудий. Полк Ремизова отошел вовремя, снаряды взрывали, вспахивали оставленные полком позиции, ложились точно и кучно.

Богданов позвонил Жукову в Тамцаг-Булак:

- Георгий Константинович, началось!

- Докладывайте каждые пятнадцать минут, - коротко сказал Жуков.

Тамцаг-Булак.

- Яковлева, Федюнинского - ко мне. - Сам позвонил Смушкевичу:- Смушкевич, что по сусекам?

- Две эскадрильи с одной заправкой, - ответил Смушкевич.

- Там началось. Полная боевая готовность.

- Конечно, - спокойно попивая чай, ответил Смушкевич. - Только уже темнеет, и синоптики обещают грозу.

- Японцы тоже летать не смогут?

- Разумеется, - спокойно ответил Смушкевич.

- За это спасибо.

- Это не мне, это господу богу, - улыбнулся Смушкевич.

Они положили трубки.

- Тебе понятно? - спросил Жуков Лхагвасурэна.

- Всё понятно.

- Вот так...

За шквальным артиллерийским огнем по всему плацдарму на левую его часть, где оборонялись стрелково-пулеметный батальон 9-й мотобронебригады, ринулись в атаку японские танки. За ними густой цепью наступала пехота.

И сразу же, за последним снарядом артподготовки, полк Ремизова кинулся на свои перепаханные, изуродованные позиции. На них уже шла в наступление спешившаяся японская мотопехота. Ваня Клочков воткнул сошки своего «Дегтярева» в песок, выбрал на мушку японского командира и открыл огонь.

На правый участок, оборонявшийся батальоном Быкова и 8-ой кавдивизией МНР на фланге, густыми цепями валила спешившаяся баргутская конница.

- Подпустить! - кричал в телефонную трубку комбат Быков. - Подпустить до пристрелянных ориентиров!.. Огонь!

Начался бой.

....На левом участке под натиском японских танков, а их здесь, с севера, шло 60, дрогнули и попятились к реке подразделения стрелково-пулеметного батальона 9-ой мотобронебригады.

Навстречу, увязая и застревая в песке, мчались советские пушечные бронеавтомобили. С ходу, на прямую наводку, их вышло 12. Двенадцать против шестидесяти. Вооруженные 45-мм пушками, БА-10 казались былинными богатырями перед японскими танками «93», вооруженными пушками калибра 20 мм.

Подойдя на прямую наводку, они открыли ураганный, беспощадный огонь. 45-мм снаряды прошивали японские танки насквозь. Взрывался боезапас. Гибли, не успевая выскочить, экипажи. Горели вместе с танкистами амулеты «омомори».

За несколько минут Советские пушечные бронеавтомобили в упор расстреляли и сожгли 26 японских танков.

Остальные, мешая друг другу, пятясь, сталкиваясь, разворачивались, пытались уйти. 45-мм пушки БА-10 не переставая били и били в них.

- Товарищ «второй», видите?! Тридцать штук за десять минут! - радостно кричал в телефонную трубку командир 9-ой мото-бронебригады. - Хе-хе!

С НП на вершине Хамар-Дабы было видно также другое: силы неравны, превосходство противника велико; черными, копотными столбами горят наши броневики, подбитые артиллерией и пехотой; японцы подтянули пушки, минометы и наступают; сбиты с позиций охранные порядки 149-го полка, пулеметно-стрелкового батальона 9-ой мотобронебригады. Пятятся к Халхин-Голу.

Тамцаг-Булак. Юрта Жукова.

- Докладывай всё, что видишь, - кричит Жуков в телефонную трубку. - Миша, смотри в карту и докладывай по квадратам. Так... так... - Жуков сам наносит оперативные данные на свою карту. Жуков взрывается:- Передай в 149-й Ремизову, если они отойдут еще хоть на шаг, я этого не пойму!.. Что видишь перед собой - точно мне, по квадратам!

НП Камацубары.

Спустились сумерки, и даже в перископы не было видно страшного лица боя. Издалека, несмотря на устрашающий грохот орудий, он казался даже красивым: разрывы снарядов, всполохи выстрелов, полосы трассирующих очередей, исчерчивающих над долиной всё небо, разноцветные светлячки ракет.

Камацубаре позвонил генерал-лейтенант Ясуока, командующий центральной группы.

- Как успехи? - вежливо поинтересовался Камацубара.

- Взяли только одну сопку... Русские сожгли пятьдесят наших танков. Не показывая горести сообщения перед

присутствующими военными корреспондентами и атташе, Камацубара сказал:

- Очень хорошо. Они ввели резервы?

- Нет, - обиженно сказал Ясуока. Эта новость огорчила Камацубару больше, чем первая.

- Очень хорошо, - громко, с улыбкой, для всех. Тише, буднично, для Ясуоки:- Пошлите все остальные.

...Камацубара поспешил на КП, связывающий его прямым проводом с Хайларом. В ночь со второго на третье июля разразилась гроза. Она начиналась уже сейчас отдаленными восточными всполохами. Порывами налетал ветер.

- Всех прошу выйти, - войдя на КП, приказал Камацубара и, оставшись один, тут же позвонил в Хайлар: - Его превосходительство генерала Уэдэ...

- Он до сих пор не вводит и не подтягивает резервы, - пожаловался Камацубара генералу Уэдэ.

- Очень хорошо, - удивился Уэдэ. - Совсем не по правилам. Капитан Ёдзима собрал на него досье - очень интересно. Оказывается, он вообще нигде не учился - ни в какой академии.

- Я это сразу же понял. Честное слово, иногда даже обидно, что приходится иметь дело с каким-то глупым противником.

- Война - не шахматы, радуйтесь, что такой, - обрезал Уэдэ. - Маните его на себя. Маните. Введите все танки. Заставьте его подтянуть резервы через Халхин-Гол.

- Всепочтительно сообщаю, я уже ввел. Я двигаюсь к Кобаяси.

Дождя еще не было, но гроза начиналась. Полыхали приближаемые опустившейся темнотой молнии. Громыхал гром. Порывами налетал сильный ураганный ветер.

На плацдарм, включив фары для большего страха, двинулись 80 японских танков «93». Они стреляли из своих 20-мм пушек и пулеметов во все стороны, наугад.

Вот они вошли в коридор танкоопасного направления, указанного еще три недели назад Жуковым.

- Огонь! - приказал Воеводин.

Батарея открывает огонь. Мощные снаряды раскалывают броню. Срывают башни. Разносят вдребезги моторные отделения.

Часть танков развернулась, пошла в обход.

Пользуясь тем, что внимание противника отвлечено боевыми действиями, развернувшимися на плацдарме, мощная Ударная группа генерал-майора Кобаяси в составе всех своих ударных и инженерных полков, полка конницы, 17 противотанковых батарей, 10 батарей 75-мм орудий, батареи гаубиц

и других подразделений - по одним сведениям 13 тысяч штыков, по другим 21 - скрыто и спешно обходила плацдарм с севера, направляясь к Халхин-голу, к возвышавшемуся где-то там, вдали, Баин-Цагану.

С юга, по левую руку от них, был хорошо слышен и виден по вздымавшимся над сопками и барханами огням взрывов идущий на восточном плацдарме Халхин-Гола бой. И все невольно и в тревоге вглядывались туда.

В полку баргутской конницы мелькнул эскадрон кавалеристов со славянскими лицами в форме красноармейцев 39-го года, среди них - дядя Вани Клочкова Токмаков в форме майора НКВД и бывший есаул Завойкин.

...Примчался на «форде» и вежливо выслушал почтительный доклад Кобаяси командующий операцией генерал-лейтенант Камацубара. Он доволен развитием операции.

Генерал Уэдэ вызвал адъютанта.

- Соедините меня с генералом Гигой и вызовите полковника Ёкимару из разведки. Генерал Уэдэ сказал генералу Гиге:

- Утром из Тамцага в направлении Халхи русские выдвинут 11-ю танковую бригаду, 7-ю мотобронебригаду, 24-й мотопехотный полк. Разбомбите их на дороге.

Командарм II ранга Штерн, в форме, при орденах, но без портупеи, босой, лежал на кровати рядом с женой и слушал - жена читала вслух роман Павленко «На Востоке», когда позвонили из штаба.

- Товарищ командарм, у Жукова началось!.. Вопреки вашим указаниям, Жуков проявляет нерешительность, вялость. Медлит вводить резервы.

- Самолет, - прервавшимся от волнения голосом приказал Штерн. - Подготовить мне самолет. Машину.

Ни генерал Уэдэ, ни командарм Штерн не знали, что в эту минуту комбриг Яковлев, комбриг Лесовой, комполка Федюнинский прощались с Жуковым.

- Есть поддерживать постоянную радиосвязь на марше, - говорил Яковлев.

- Помним, - говорили Федюнинский и Лесовой.

Танковая бригада в абсолютной темноте, по компасу, выходит из Тамцаг-Булака. Открыты люки. Командиры стоят в башнях, следят за направлением.

Садятся в машины мотострелки Федю-нинского.

КП на Хамар-Дабе. Юрта Жукова в Там-цаг-Булаке.

Отсюда, с Хамар-Дабы, по орудийным выстрелам, разрывам снарядов, горящим японским танкам и цветным пулеметным очередям, перечеркивающим все небо, видно, что бой нарастает. Видно, как полыхают молнии приближающейся грозы. Взвывает ураганный, порывами, ветер.

Богданов и Жуков переговариваются по телефону; перед каждым разложены карты с оперативными данными обстановки.

- Ладно, это последнее, что навязывают они, следующее начнем сами и тогда поглядим... Послал, но не туда, где они идут!

- Куда? - спрашивает Богданов.

- По телефону район не скажу, вдруг у провода уши... Ставь палец на карту и вспоминай: Слуцкий гарнизон, мы играли за «синих», там тоже была река - ставь, я ставлю свой...

За 125 км друг от друга они одновременно поставили пальцы в одно и то же место на карте - район озера Хуху-Усу-Нур, неподалеку от Баин-Цагана, куда двигалась Ударная группа Кобаяси.

- Это Яковлев. Федюнинский поправее. Лесовой, сам догадайся, куда... - Жуков поставил палец между Баин-Цаганом и Хамар-Дабой.

Богданов поставил палец в то же самое место.

- Вот так. Цель, сам понимаешь, какая. Правильно поступил?

- Нормально, - согласился Богданов. - - Хотя...

- А вот «хотя» - шиш! - возразил Жуков. - Понял, чего добиваемся? Ну?! Маскарад, да еще с грозою! Смотри: какой дурак начинает вечером, когда нет времени для развития действий? Авиацию не использовал. Дважды пугал вшивыми танками. Действуют вяло, а ведь знают: у нас там ни черта нет. Сообразил? Правильно, войск мало, плацдарм оставлять нельзя! Что должны сделать мы? Мы перетаскиваем резервы через реку, он захлопывает с обоих сторон - котел! Все наши войска - в одном мешке! Монголия в их руках... Вот вам!!! - показал Жуков. - Ты послал военных советников проверить фланги? Чего выжидаешь?! Немедленно. Военным советникам немедленно проверить боеготовность монгольских кавалерийских дивизий на флангах.

...На Хамар-Дабе военные советники, выполняя приказ Жукова, под начинающимся дождем, сильным ураганным ветром выбегают с КП, бегут к броневикам связи ФАИ. Среди них полковник Афонин.

Жуков был прав, у провода действительно выросли уши. Ночью, в темноте, под начи

нающейся грозой, в открытой степи к телефонному проводу 57 ОК подключилась группа - белогвардеец в форме советского офицера и два японских радиста в форме монгольских командиров.

Белогвардеец, прикрывая подушечкой микрофон, переводит радистам на японский язык:

- Жуков выдвинул из Тамцага резервы. Район не указывает. Будем уточнять.

Радисты тут же передают это телеграфным ключом.

К этому времени передовые части ударного отряда Кобаяси, пользуясь темнотой, незаметно вышли к Халхин-Голу - точно, как и было намечено, напротив Баин-Цагана.

Южнее грохочет бой на восточном плацдарме. Громыхает гром. Всполохи близкой грозы. Рвет камуфлированный брезент на грузовиках ураганный ветер.

15-й кавполк б-ой кавдивизии МНР, стоящий на этом участке, смят, опрокинут передовыми частями Кобаяси. Аллюром кидается к Халхин-Голу, переправляется вплавь, командиры с трудом останавливают его, кавалеристы начинают окапываться на Баин-Цагане...

Инженерный отряд подполковника Сайто слаженно, методично готовится к наведению понтонной переправы.

...Несколько севернее, минуя японцев, к конному броду подлетает на рысях эскадрон всадников со славянскими лицами в красноармейской форме 39-го года.

- Здесь! - разведчики показывают конный брод.

Дядя Ивана Клочкова Токмаков напутствует кавалеристов:

- Офицеры! За Родину, за Россию - вперед!

Всадники входят в воду, переправляются через Халхин-Гол.

...Монголы увидели подошедший кавэскадрон, узнали в них русских красноармейцев, обрадовались. Эскадрон молча и деловито рассредоточивается по всей линии отрываемых траншей.

- Японцы! Там много японцев! - объясняет монгольский командир командиру кавэскадрона белогвардейцу Завойкину.

- Разве? - деланно удивляется тот. Между тем, эскадрон рассредоточился. Первый в шеренге, подавая сигнал, лихо, по-разбойничьи, свистнул. Завойкин выхватил шашку и ловко, без замаха, рубанул от плеча до соска монгольского командира.

Началась резня, избиение. Цирики, привыкшие видеть в русских друзей, братьев, так и не сумели преодолеть изумление, сопротивляются вяло, а то и совсем не сопротивляются...

Завойкин пускает две зеленые ракеты. Пальцем сводит кровь с шашки. По-звериному оглянувшись, облизывает палец.

Над Баин-Цаганом разразилась гроза. Хлынул ливень.

Инженерный полк Сайто спешно наводит мост. Японские войска, не теряя времени, переправляются на заранее подготовленных лодках, плотах, вплавь...

И вот уже мост готов. По нему на западный берег ринулся поток пехоты и боевой техники. Солдаты споро, на руках, втаскивают на вершину легкие 37-мм пушки, по указаниям офицеров начинают рыть для них крестообразные окопы. Лошадьми втаскивают 72-мм короткоствольные гаубицы.

...Генерал-лейтенант Камацубара сидит в салоне переправившегося на западный берег автомобиля. В салоне включен свет, показывая по карте, Камацубара отдает последние указания генералу Кобаяси и командиру ударного мотополка полковнику Мацуми:

- На юг вдоль Халхи, с ходу овладеть переправой. Половиной, не останавливаясь, на Хамар-Дабу, захватить КП вместе с Жуковым. Остальные - вперед, на запад. До встречи в Улан-Баторе. Император и бог с нами... Главные силы - двенадцать тысяч и орудия - остаются здесь и к утру превращают Баин-Цаган в неприступную крепость...

Мимо автомобиля идут и идут переправляющиеся на западный берег войска. Ни дождь не страшен солдатам, ни ураганный ветер, ни близкая смерть.

Проходят подразделения смертников-камикадзе с длинными 5-метровыми бамбуковыми шестами и противотанковыми минами. Ураганный ветер вырывает шесты из рук. Камикадзе располагаются впереди всех, каждый роет себе индивидуальный круглый окопчик. Ветер далеко бросает песок с лопаты.

...К Баии-Цагаиу подъезжает броневичок ФАИ с военным советником войск МНР полковником Афониным. В темноте он минует смертников, занятых рытьем своих окопов. Застревает. Полковник Афонин спрыгивает на землю, укрываясь от ливня плащ-палаткой, едва удерживая ее под порывами ветра, поднимается на вершину. Видит, идут работы.

- Окапываетесь? Молодцы, - говорит Афонин и видит, «молодцы» совсем не те, кого рассчитывал здесь обнаружить.

Полыхнула молния. В ее ярком, быстро исчезнувшем свете Афонин видит, Баин-Цаган кишит как муравейник, роются окопы, устанавливаются противотанковые орудия, лезут и лезут японцы, наведена переправа, по ней идут и идут войска.

Секундное замешательство, «молодцы» кидаются на него. Афонин стреляет из пистолета, бросается наугад вниз, туда, где оставил застрявший броневичок, впотьмах налетает на смертника, падает с ним. За ним погоня. Стрельба...

...Сечет сильный дождь. Валит с ног ветер.

Камацубара осмотрелся с вершины Баин-Цагана и лишний раз убедился - это главенствующая над всем вокруг высота...

...Полковник Афонин оставляет застрявший на подъеме в Хамар-Дабу броневичок, под сильным дождем и ураганным ветром бежит на вершину.

Задыхаясь, вваливается на КП. При свете видно, что он ранен, наполовину оборвана ушная раковина, перебита переносица в рукопашной схватке со смертником.

- Японцы на Баин-Цагане!

Юрта Жукова в Тамцаг-Булаке.

- Немедленно развернуть все стволы и бить по Баин-Цагану, не переставая. Восьмой монгольский бронедивизион и второй батальон двинуть навстречу колонне, остановить окружение, - приказал Жуков Богданову. - Богданов, командуй с Хамар-Дабы плацдармом, я еду на Баин-Цаган, немедленно туда связь. Всё.

Жуков приказал Воротничкову:

- Бегом к радистам - шифрованную радиограмму Яковлеву, Федюнинскому, Лесовому.

- Приказом наркома НКВД пользоваться радиосвязью на территории МНР, во избежание радиоперехвата противником, строжайше запрещаю, - упрямо напомнил Воротничков.

- Не сметь оговаривать! Текст: «Яковлеву, Федюнинскому, Лесовому. Развернуться в сторону Баин-Цагана». Выполняйте.

Воротничков побежал выполнять приказание.

- Сколько времени? - одеваясь, спросил Жуков.

- Три сорок, - одеваясь, ответил Лхагвасурэн.

- Я сразу на Баин-Цаган, на левый фланг. Ты - на правый, в восьмую кавдивизию МНР. Ни в коем случае не отступать, не дать возможности окружить с юга. Понятно, почему так?

- Всё понятно.

Жуков, Лхагвасурэн выходят под дождь к подошедшим машинам.

Дождь отошел. Раннее утро. Туман. На Баин-Цагане кипит работа. Всё складывается так, как было спланировано самыми опытными штабистами в штабе Квантунской армии, генерал Камацубара очень доволен.

К рассвету гроза и ливень ушли далеко на запад, земля начала подсыхать. У самого гребня Баин-Цагана солдаты ставят две большие штабные палатки из двойного шелка. Отсюда назад, на восток, открывается обзор километров на двадцать. Виден плацдарм, на котором не прекращается бой центральной группы Ясуоки. Видна зеленая пойма реки с тростниковыми зарослями и понтонным мостом, по которому беспрерывно идут войска.

Хотя небо над Баин-Цаганом наглухо прикрыто японскими истребителями, русские бомбардировщики настойчиво прорываются атаковать переправу. Взмывают водяные столбы. По реке плывут оглушенные бомбами метровые красавцы-таймени. Падают сбитые самолеты.

Внизу, под обрывом, спускающимся к Халхин-Голу, ревут грузовики. Они медленно, подталкиваемые сотнями рук, влезают в гору. Это переправляется еще один артиллерийский полк.

Постояв рядом с палаткой, Камацубара сел в свой новенький «форд» того же защитного цвета, что и палатка. Машина повезла его вдоль всего полукруга противотанковой обороны.

...Уже начало осмотра убедило Камацубару, что ночь и утро не прошли даром. Часть орудий уже скрылась в глубоких крестообразных окопах, позволявших разворачивать пушки во все стороны. Их было много, это радовало. Дисциплинированные японские артиллеристы по указаниям своих командиров спешно, без суеты, устанавливают флажки, колышки с бумагой в тех местах, где удобнее всего пойти русским танкам. Пристреливают эти ориентиры. Маскируют позиции. Всё - ловко, быстро, заученно, не отвлекаясь на постороннее.

Перед батареями, в продуманном в штабе порядке, кончали рыть круглые одиночные окопы для истребителей танков. В готовых уже сидели смертники с бутылками бензина и с пятиметровыми бамбуковыми шестами, к концам которых привязаны противотанковые мины. Не теряя времени даром, японские солдаты упражнялись, подводя мины то так, то эдак.

Рылись и спаренные окопы, расположенные в двадцати метрах друг от друга. В готовых уже сидели солдаты и упражнялись, подтягивая за концы проволок, посередине которых укреплены большие противотанковые мины.

Готовились и блиндажи командных пунктов. К ним стелились желтые провода телефонной связи.

А на нашей стороне, в трех километрах отсюда, все уже извелись, искурились от ожидания. Жуков в сером дождевике сидит на парусиновой табуретке. Внешне он спокоен, хотя лицо посерело от ожидания. Сквозь уханье бомб слышны пощелкиванья пристреливающихся противотанковых пушек.

Над головами, едва не задевая их, с ревом проносится советский истребитель И-16 и что-то сбрасывает на группу.

- Вымпел!

Жуков прочитал сброшенное с истребителя донесение:

- «Три линии обороны. Артиллерии 130-160 стволов. Пехоты не меньше 10 тысяч. Врываются в землю. Накопление войск продолжается. Майор Кравченко».

Жуков посмотрел на часы.

Прилетает и садится неподалеку самолет У-2 со Штерном, Подруливает почти вплотную.

- Чего прилетел? - недовольно спросил Жуков.

- С тобой посидеть, чего же еще? Ну-ка, подвинься. - Штерн сел бок о бок с Жуковым на одну парусиновую табуретку, вынул из планшета и развернул карту: - Покажи обстановку.

- Хреновая обстановка, - скрывая отчаяние, сказал Жуков, вынул из планшета свою карту и положил на траву перед Штерном. - Он ввел черт знает какое количество войск. Захватил Баин-Цаган. Тремя колоннами по этому берегу рвется на юг, чтобы отрезать нам восточный плацдарм. А я сижу, как дурак, и не с кем мне воевать...

...Наконец появились первые танки бригады Яковлева.

- Наконец-то, - вздохнул Жуков.

Жуков ставит боевую задачу перед танковой бригадой:

- Федюнинского ждать не будем. Не имеем права. Первому батальону с севера, третьему с юго-запада с шестым монгольским дивизионом, второму с юга на север вдоль Халхин-Гола - стереть противника с Баин-Цагана.

- Подождите, - вмешался Штерн. - Георгий Константинович, это скоропалительное решение. Танки на укрепленные позиции без поддержки пехоты посылать нельзя - ты потеряешь их все. Надо знать боевой устав РККА.

- У меня нет пехоты. Если, я буду медлить, он вроется в землю, закрепится, мы потеряем всё.

- Сзади больше ничего нет! Он перебьет танки. И хоть до Улан-Батора, хоть до Борзи - дорога открыта, только мы с тобой с пистолетами, - сдерживая раздражение, объясняет Штерн. - Вначале; надо тщательно разведать огневые точки и подавить артиллерией.

- У меня нет артиллерии - двадцать четыре ствола на двух берегах. У него только здесь по данным авиации сто тридцать - сто шестьдесят. Он врывает их в землю. Зароется - это окажется навсегда. Для всего. Всё понятно? - Жуков поворачивается к Яковлеву: - Выполняйте приказ!

- Отставить. Я отменяю приказ, - уже не боясь ранить самолюбие Жукова, твердо говорит Штерн. - Товарищ Яковлев...

- Товарищи командиры, отойдите на тридцать метров, - твердым, спокойным голосом, которому невозможно не подчиниться, приказал Жуков.

Они остаются вдвоем.

- Не мешайте командовать, - со сдерживаемой яростью говорит Жуков Штерну.

- Кто же так бестолково командует, в Испании мы...

- Испанию мы профукали.

- Стыдно так говорить - ты там не был.

- Я не был, моя Испания здесь, и я ее не профукаю. Не мешайте командовать, товарищ командарм II ранга.

- Я вас снимаю с командования, - тоже с яростью и тоже уверенный в своей правоте говорит Штерн.

- Не сегодня, завтра.

- Сейчас, - твердо возражает Штерн. - - Ты обезумел от страха. Товарищ Яковлев!..

- Арестовать Штерна, - приказал Жуков, подозвав мигом подбежавшего Воротничкова.

Воротничков медлит.

- Выполняйте приказ!

- Товарищ командарм II ранга, вы арестованы. - Воротничков покрывается белыми и красными пятнами.

- Это уже что-то новое...

- Товарищ командарм, я применю силу, - твердым, как у Жукова голосом повторяет Воротничков.

- Ну, Жуков, ты не только вырыл себе могилу, ты уже лег в нее.

- У меня много недостатков, ты прав... Но страха не ведаю, от него не безумлю - ты это запомни.

Жуков козыряет Штерну и широким решительным шагом направляется к штабному автобусу, где в ожидании, как разрешится противоречие, стоят командиры-танкисты.

- Выполняйте приказ, - спокойным, твердым, не терпящим возражения голосом говорит Жуков командиру танковой бригады Яковлеву.

Яковлев, показывая по карте, отдает приказы:

- Первому батальону Михайлова...

Как было принято в 39-ом году, перед делом короткий митинг. Комиссар Астапенко дает указания политрукам:

- Товарищи политработники, мы идем выполнять боевую задачу. Наш личный пример послужит примером для других. Хватит митинговать. По машинам. Основная цель: уничтожить врага, стереть с лица дружественной страны Монголии. Сокрушить силой нашей первоклассной техники. Основные лозунги: «За любимого Сталина!», «За нашу славную Родину!», «Вперед, товарищи!»

Подъезжает на «единичке» Жуков:

- Хватит митинговать! Не теряйте времени - вперед!

Политруки разбегаются по машинам. Взревели двигатели. Разворачиваясь на исходные позиции, танки и монгольские бронеавтомобили готовятся к наступлению.

- Разгромим врага! - кричит комиссару Астапенко водитель танка Вихузин. - Товарищ комиссар, умрем героями!

Не забудем этого, сегодня водитель Вихузин погибнет в первом в своей жизни бою.

Жуков смотрит на часы: 10 часов 45 минут. Жарко светит яркое монгольское солнце. В танках и бронеавтомобилях все обливаются потом.

Вглядимся в напряженные русские и монгольские лица, многим суждено сегодня погибнуть, всем - победить.

Подбегает Воротничков. Лезет на «единичку».

- Что? - спрашивает Жуков, наблюдая, как, маскируясь в ложбине, густо поросшей высокой травой, танки 3-го батальона разворачиваются в единую стальную цепь.

- Злой. Сел в самолет, полетел в Читу.

- Даст бог, успеем. Садись на броневичок и вот в этом направлении, - Жуков показал рукой, - найдешь Федюнинского. Передай приказ. Дай карту. - Жуков обвел на карте Баин-Цаган, указал стрелой путь к нему от «Родника», 5 км западнее озера Хуху-Усу-Нур, написал: «Разгромить и уничтожить. Жуков», отдал Воротничкову: - Кроме этого полка, там никого не должно быть. Только не попадись японцам.

...Над разворачивающейся в атаку бригадой проносятся 40 бомбардировщиков под прикрытием истребителей, обрушиваются на Баин-Цаган. По всему склону вырываются вверх высвеченные рыжими всплесками пламени желто-сизые фонтаны дыма и пыли.

- Молодец, Смушкевич, вовремя угадал. Вперед!

Яковлев одну за другой выпускает три красных ракеты.

Командир танкового батальона Михайлов машет флажками сигнал «Делай, как я», ныряет в башню, захлопывает за собой тонкую крышку люка. То же самое делают командиры других батальонов: Канавин, Абрамов.

Герой Советского Союза командир танкового батальона капитан Т. Михайлов и монгольский разведчик Магнай

Взревели двигатели, танки вырываются из ложбины и неудержимой лавиной несутся вперед, в атаку.

Японцы не спешат открывать огонь. Подпускают танки на пристрелянные направления. Подпустили близко - и разом заговорили все пушки. Полезли с минами на шестах одни смертники. Потянули на проволоках мины под гусеницы другие.

Танк 39-го года - крепкая, но полуслепая машина. Обзор ограничен узкими смотровыми щелями, плохой оптикой. На скорости, в дыму, в чаду, в поднятой взрывами песчаной пыли, черта с два что разберешь. К тому же, танк мчится по буграм и кочкам, в оптике - небо-земля, небо-земля. Попробуй увидеть цель, попробуй сумей прицелиться.

Для стрельбы выбирается более менее ровное место.

- Короткая! - кричит командир, быстро крутя обеими руками, регулируя подъемный и поворотный механизмы.

Танк замирает, делает два-три выстрела. Мчится вперед, если ему повезет. Но тут-то на остановках и подлавливают его японские артиллеристы со стабильных, не раскачивающихся позиций, по пристрелянным ориентирам.

Танки горели на глазах у Жукова. И ничем нельзя было помочь отсюда. Ничем нельзя было помочь вообще. Перед ним развернулся и смело пошел в атаку 3-й танковый батальон Михайлова. И вот уже из 36 танков горят 24, поднимая в небо высокие, темные, с оранжевыми языками столбы.

- Что же они так горят, - с горечью говорит Жуков.

- Как же им не гореть?! - с напрасным ожесточением, с обидой и болью за гибнущих впереди товарищей кричит Яковлев. - Когда установленное в развале цилиндров корыто тут же переполняется бензином! В нагретых танках бензин испаряется, от искры всё вспыхивает, а тут...

Жуков молчит.

- И экипажи горят... даже асбестовая прокладка не предусмотрена на моторной перегородке. Полгода прошу прислать - сами поставили бы...

Но 11-ая танковая бригада и монгольские бронедивизионы были действительно героическими.

Экипажи в горящих одеждах выпрыгивают из горящих машин. Тут-то и поддавливают их японские снайперы. Многие застревают в люках, убитые точными выстрелами. Остальные катаются по земле, тушат одежду. И их убивают снайперы. Но оставшиеся в живых врукопашную кидаются на батареи и тоже гибнут. Но живые захватывают японские пушки, крупнокалиберные пулеметы и открывают огонь по японским позициям. А некоторые покидают машины, успев снять танковые пулеметы...

Но живых так немного.

...Многие танки были подбиты. И многие бронеавтомобили. Но неподбитые неудержимой бесстрашной лавиной мчатся вперед. Давят орудия. Опрокидываются грузовики. Утюжат окопы.

Как писал в дневнике японский солдат Никамура: «...у нас произошло страшное замешательство, лошади заржали и разбежались, таща за собой передки орудий, автомобили помчались во все стороны»

...Прямо перед Камацубарой выскакивает русский танк с зияющей в лобовой броне пробоиной. Камацубара прыгает в щель, бежит под спасительные накаты КП.

Это комбат-3 Михайлов. Экипаж убит. Он сам сидит за рычагами танка. С ходу налетает на стоящее боком орудие, переваливает через лафет. Успевает увернуться, минуя высунутый из окопчика шест с миной. Выносится на бугор, где стоит батарея полуавтоматических «эрликонов». Зенитчики лихорадочно крутят механизмы, переводя полуавтоматы для наземной стрельбы. Михайлов успевает первым. Ударяет зенитку лбом танка, опрокидывает вместе с круглой платформой.

А тут же, в танке, у его ног и за его спиной, колотятся об него убитые стрелок и водитель. Михайлов и сам ранен, в крови.

...Промчавшиеся танки неслись к гребню Баин-Цагана, давя, круша, расстреливая тылы. Но их здесь уже единицы.

Японские артиллеристы разворачивали орудия, били их в спину. Кидались «бутылочники», поджигали танки, загорались сами...

По Баин-Цагану в пыли и чаду мечутся обезумевшие от страха лошади. Баргутские кавалеристы пытаются отловить их. Сам Баин-Цаган после беспримерной по мужеству и настойчивости атаки начинает походить на огромную свалку.

В дыму, пыли, в грохоте, в виду подбитых и чадящих танков Камацубаре кажется, что это - победа. Он спешит доложить об этом генералу Уэдэ и издать приказ. Связь налажена хорошо.

- Ваше превосходительство, главные силы 23-й дивизии, перейдя реку Халхин-Гол, атаковали противника и одержали полную победу, уничтожив несколько сот танков противника. Я - на переднем крае.

- Хорошо, - отвечает Уэдэ.

- Эти русские всё делают или спьяну, или сдуру, - смеется Камацубара.

- Хорошо, - отвечает Уэдэ. Камацубара звонит на НП иностранных корреспондентов:

- Майор Судзуки? Они проснулись?

- Они потрясены, - отвечает Судзуки. ...Военные атташе и корреспонденты действительно были потрясены. Сквозь пыль и чад угадывалось, что на Баин-Цагане горят русские танки и бронеавтомобили. Много танков и много бронеавтомашин. А в небе не прекращались воздушные схватки.

На НП было уютно. Девушки-гейши разносили сакэ, водку, чай.

- Похоже, русского медведя задавили в берлоге, - отрываясь от окуляров бинокля, сказал итальянский атташе немецкому.

Подвезли на грузовиках сакэ. Спешно раздают солдатам небольшие стеклянные бутылки. Они пьют водку. Быстро на жаре хмелеют. Закусывают мелкими сушеными рыбешками, снимая со связок. И с новым остервенением принимаются за дело. Вытаскивают из подбитых советских танков убитых танкистов, жестоко добивают тяжело раненных. Устанавливают в танках пулеметы, устраивая огневые точки. Подкапывают под днища окопы - и вот это почти дот.

- Восстанавливать позиции... восстанавливать позиции, - ходят по Баин-Цагану японские офицеры.

На особо танкоопасных направлениях меняются покареженные раздавленные орудия, снятые с других, менее опасных направлений.

Один солдат присел отдохнуть. Тут же над ним появляется унтер-офицер, раздраженно бьет по лицу:

- Ты не японец - монгол!..

- Медлите, комбриг. Медлите! - говорит Жуков.

- Как же быстрее - люди и так рвутся, - говорит Яковлев и видит, что говорит правду.

Ревут грузовики с боеприпасами, автоцистерны. Выматываются на разгрузке-погрузке танковые экипажи, уже измотанные и ночным переходом, и жесткой бескомпромиссной атакой.

Тут же, неподалеку, перевязывают раненых. Укрывают шинелями с головой - убитых.

- Поторопите бригаду! Нельзя медлить - противник может восстановиться... Что это у вас лицо какое, сапоги жмут?

- Потери большие, - переживая за погибших товарищей, отвечает Яковлев.

- Потери как потери. Победим, подсчитаем, у кого больше. Выполняйте приказ!

Яковлев видит, какие у Жукова жесткие, непримиримые, почти без цвета глаза. Невольно пугается их, козыряет, бежит выполнять приказание...

...Комбат Михайлов вышел из боя на дозаправку последним, чувствуя, что теряет сознание. Он с трудом вылезает из танка, едва не падает, опускаясь на землю.

К Михайлову подбегают помпотех батальона Акимов и командир 1-ой роты Боков. У Бокова пестрое, в разводах копоти, размазанное ручьями пота лицо. Рукав комбинезона отрезан. Рука выше локтя обмотана бинтами.

- Посмотрите, как там орудие и пулемет... и выньте товарищей, - говорит Михайлов, с трудом шевеля спекшимися губами.

- А я думаю, почему он не стреляет? - Боков присаживается рядом с Михайловым.

Михайлов не отвечает. Присевший на корточки фельдшер выстригает на голове волосы, туго бинтует рану. За его руками Михайлов видит, как помпотех и два подбежавших танкиста вынимают из танка убитых, покалеченных снарядом и колочением о броню, когда они уже были убиты, а танк прыгал по рытвинам, окопам, таранил зенитки, пушки, грузовики.

Акимов повозился с пушкой, опробовал выстрелом, доложил:

- Пулемет заклинило, пушка в порядке. Пулемет заменю.

- Есть тут кто-нибудь из экипажей? - спрашивает Михайлов.

- Только один башенный стрелок с «пятерки»! Она сгорела, он вышел, - отвечает Акимов.

- А водителей нет?

- Нет.

- Ладно, давай стрелка.

- Куда тебе в бой? - нерешительно возражает Акимов.

- Слушай, разве я тебе говорю: «Давай поспорим?» Я говорю: «Давай стрелка и... принеси попить».

...Примчался на броневичке адъютант Жукова Воротничков:

- Идут!

Показываются первые машины 24-го стрелкового моторизованного полка. Уставшие бессонным ночным маршем, бесцельным развертыванием перед озером'Хуху-Усу-Нур, подвергшиеся налёту японских бомбардировщиков солдаты. Часть орудий полковой артиллерии покалечены бомбами.

Герой Советского Союза командир полка И. Федюнинский (фото 1940 т.)

Командир полка - в будущем Герой Советского Союза, известный военачальник - Иван Иванович Федюнинский подбегает с докладом к Жукову.

- Посмотри вон туда, - Жуков кивнул в сторону подбитых и чадящих танков. - Половина на твоей совести.

- 24-й полк наверстает упущенное, - заверяет Федюнинский.

- Наверстаешь, простим. Нет - пеняй на себя. Разворачивай полк.

- Выполняйте, - приказал Федюнинский заместителю. Сам остался рядом с Жуковым. - Товарищ комдив, моя совесть чиста. Полк вышел в район Ахзин-Худук, 5 км западнее Хуху-Усу-Нур согласно приказа. Второй приказ по радио не получали - грузовик с рацией перевернулся в манхане. Впредь прошу не запугивать. Я служу не за страх. Разрешите идти?

Жукову понравилось, что этот длинный худой полковник уважает себя и требует от других такого же уважения.

- Разверните карту, покажу обстановку, - сказал Жуков.

Короткая артподготовка артиллерии 24-го МП. Однако она ведется навесным огнем - к тому же, из-за бугристой местности корректировщикам, честно говоря, ничего не видно - фактически вслепую и не приносит врагу большого ущерба.

Жуков понимает это. Всё же приказывает:

- Вперед!

Яковлев пустил три ракеты.

Взревели танковые двигатели. Оставшиеся танки 11-й танковой бригады и оставшиеся броневики монгольского бронедивизиона неустрашимо, как и в первый раз, мчатся в атаку. Их еще много - около ста.

Однако, вопреки ожиданиям, совместной атаки не получилось. Пехота тут же отстала от танков. Плотный ружейно-пулеметный огонь отсекает ее, кладет на землю.

- Это еще что такое?! Федюнинский, - строго говорит Жуков.

Федюнинский уже и сам кричит в телефонную трубку:

- Почему легли?! В Анапу приехали?! Что значит «огонь»? А вы что хотели?! Вперед!

Но и без этого понукания командиры пытались поднять уставших, непривычных, испуганных боем солдат. Не будем забывать, это первый бой в их жизни.

- Вперед! - кричали они. - Вперед! - свистели в свистки и первыми погибали.

- Коммунисты! Комсомольцы! Беспартийные большевики-ленинцы! - встают по всему полю политруки.

И многих сразу же убивают снайперы, но остальные, не сгибаясь, с пукалками-пистолетами идут вперед. Солдаты устало встают с земли, устало бегут за ними.

Танки уже далеко впереди. Утюжат окопы. Загораются, подбитые снарядами, минами, подожженные бутылочниками.

У пехоты начинается тяжелый, изнурительный бой за каждый метр, за каждый окоп и особенно трудный - за каждый подбитый и превращенный японцами в огневую точку танк.

...Танк лейтенанта Кудрявцева. Тяжело раненный Кудрявцев в одиночку ведет свой бой. Около взвода японцев штурмуют танк. Кудрявцев короткой последней очередью скашивает двоих. Остальные лезут на танк. Кудрявцев отстреливается из пистолета в револьверное отверстие. Японцы миной подрывают люк. Вытаскивают тяжело раненного лейтенанта.

Это видит в триплекс водителя майор Михайлов. На полной скорости его танк мчится выручать товарища. Но помочь Михайлов уже не может - японцы остервенело рубят Кудрявцева тесаками. Можно лишь отомстить. Танк Михайлова проносится 128

вплотную к танку Кудрявцева и растирает об его корпус попрыгавших на землю японцев. Давит ленточными гусеницами. Из окопчиков выскакивают «бутылочники», бегут за крутящимся по оврагу танком, швыряют бутылки с горючей смесью. Поджигают его.

- Открывай люки! - кричит Михайлов башенному стрелку, сам откидывает перед собой люк водителя и гонит машину на полной скорости.

Она мчится к гребню Баин-Цагана, как факел. Встречным сквозным напором воздуха, проходящим сквозь танк через два распахнутых люка, сбивается пламя со вспыхнувшего было моторного отделения.

И опять всё, как в первый раз, обволакивается пылью, дымом горящих машин. И уже очевидно здесь, изнутри, что пешего противника во много раз больше.

Отсюда, где находятся Жуков, Яковлев, Федюнинский, не видно, что происходит на Баин-Цагане. Слышно, как быстро хлопают танковые пушки, как торопятся японские орудия ПТО, как громыхают разрывы бомб. Но всё это в тучах песчаной пыли, в клубах дыма, огня. Видно только, как схлестываются в воздушных схватках советские, монгольские и японские самолеты. Как советские и монгольские прорываются вниз, врываются в клубы пыли и дыма. Как, отштурмовав, вырываются сбоку.

Все присутствующие ошеломлены происходящим. Жуков тверд, спокоен и даже, кажется, весел.

Наконец появились связисты. Четверо из них ранены.

- Товарищ комдив, связь, - доложили Жукову.

- Что же вы держите нас слепыми? - строго спросил Жуков.

- Натолкнулись на диверсантов. Были вынуждены принять бой, - устало сообщает немолодой, раненный в плечо командир, ожидая, видимо, похвалы и участия.

- И что же такой трагический голос? Вы военный, на войне, обязаны принимать бой, - без всякой похвалы и участия говорит Жуков.

- Двенадцать человек потеряли, - несколько теряясь, вздохнул командир. - Только третья группа прошла.

- Значит, плохо командовали. Если в следующий раз с таким промедлением будете давать связь, пойдете под трибунал. - Жуков берет трубку, говорит Богданову на Хамар-Дабе: - Докладывайте.

- Из Москвы постоянно запрашивают, что тут у нас происходит. Оказывается, по зарубежному радио уже сообщают, что нас разбили.

- Пусть сообщают, - спокойно говорит Жуков. - Что там на восточном плацдарме?

- Противник беспрерывно атакует. Как показывают данные, у него здесь семикратное превосходство, - с некой растерянностью сообщает Богданов.

Жуков не знал растерянности.

- Нормально, - говорит он. - Сейчас буду.

- Звонил Штерн. В Читу начали прибывать эшелоны с 82-й стрелковой дивизией. Дней через двадцать передовые части будут у нас.

- Умеют вовремя поддержать, - не без обиды говорит Жуков.

Горит степь, застилая все вокруг едким, черным дымом.

Они едут через дым в машине. Жуков спрашивает Воротничкова:

- Никто мне не возражает, только вздыхают... Ты-то хоть понимаешь, что нельзя было иначе?

- Если бы я понимал по-другому, я бы арестовал не Штерна, а вас, - отвечает Воротничков.

Жуков оборачивается, смотрит на Воротничкова:

- Тебе сколько лет?

- Двадцать один.

- Это не тот возраст, лейтенант, чтобы быть судьей. Это возраст ученья, исполнительности, инициативы. Судить должны опытные и мудрые.

Воротничков по обыкновению покрывается белыми и красными пятнами.

НП Жукова на Хамар-Дабе.

- Ну, комбриг, противник, видимо, посильнее, чем мы полагали, - говорит Жуков Богданову.

Отсюда, с НП, видно, что на восточном плацдарме тоже не стихает бой.

- С Ремизовым связь есть?- спрашивает Жуков.

- Восстанавливают, - отвечает Богданов.

- Пехота за огневым валом идти не умеет. За танками тоже. Придется учить на ходу, - говорит Жуков.

- Связь, - Воротничков подает трубку.

- Ремизов, помочь тебе нечем, только советом. Советы тебе не нужны, ты сам умный... Отступать нельзя - это категорично.

- Это они нас с ходу с позиций сбили. Теперь - все. Мы не отступим... - Ремизов отвечает спокойно, размеренно, хотя противник наступает перед самым его КП.

- Потери большие?- спрашивает Жуков.

- Не подсчитывали... Поддержите нас авиацией.

- Поддержим, - обещает Жуков. - Главное - назад больше ни шагу.

- Умрем - не отступим, - обещает Ремизов.

- Умирать ты все-таки не спеши. Думаю, дня черед два заеду к тебе чаю попить. Угостишь?

- Ну так... - радушно говорит Ремизов.

Голос за кадром:

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА (ПОСМЕРТНО) РЕМИЗОВ МИХАИЛ ИВАНОВИЧ, 36 ЛЕТ, ПОГИБНЕТ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ДНЕЙ НА ХАЛХИН-ГОЛЕ.

Со своего плацдарма, южнее притока Халхин-Гола - Хайластын-Гола, Лхагвасурэн видит только столбы пыли и дыма над Баин-Цаганом, ожесточенную самолетную карусель, примерно то же, что и с НП в отрогах Хин-Гана. И хотя здесь тоже идет бой с баргутской конницей, Лхагвасурэн подзывает командира полка. Приказывает:

- Снять три сабельных эскадрона, две батареи, пулеметную роту на тачанках. Посылать на Баин-Цаган. Не медля!

Монгольские цирики на рысях мчатся в том направлении...

Солнце уже давно клонится к западу. Бой не утихает. А решающего успеха нет. Сверху это особенно очевидно. Советские летчики изо всех сил пытаются помочь наземным войскам. Переходя в смертельное пикирование, едва не бороздя барханы и землю, чудом ориентируясь в смрадной смеси дыма, пыли, огня, отыскивают позиции японской артиллерии, бомбят, поливают огнем из пушек и пулеметов. Да еще сражаются с японскими асами.

В воздушных боях участвуют лучшие советские асы - и Грицевец, и Лакеев, и Кравченко. И не самые лучшие - Кобанов и его неопытная эскадрилья. И лучшие японские асы.

В этот день, в разгар воздушной борьбы над Баин-Цаганом, на небольшом пространстве в воздухе одновременно находилось свыше 300 советских и японских самолетов.

Все устали. Солнце устало клонится к вечеру. Пехотинцы падают от изнеможения в окопах. Артиллеристы не имеют сил ловко воткнуть снаряд в пушку.

Бой уже выдохся, не принеся победы.

В блиндаж Камацубары, пошатываясь от усталости, входит генерал-майор Кобаяси.

Герой Советского Союза командир полка М. Ремизов

- Это была агония. Они - трупы. У них больше нет сил. Осталось только добить и прочистить.

- Эта их авиация совсем обнаглела, - прислушиваясь к тому, что происходит в воздухе, жалуется Камацубара. - На что только смотрит генерал Гига?

- На девочек, ему там легко в Хайларе.

- Я это не слышал, вы это не говорили, - строго одергивает Камацубара. - Сколько уничтожено русских танков?

- Много. Сейчас невозможно все подсчитать... Наверное, больше ста.

- Вот что значит правильно организовать победу!.. - радуется Камацубара. - Завтра привезете сюда атташе, корреспондентов, пусть полюбуются. Надо только подобрать трупы доблестных императорских воинов. И совершенно не убирать монголов и русских... Лучше так: доблестный японский труп доблестного самурая, а вокруг пятнадцать-двадцать убитых русских, монгол - будто он уничтожил их, пусть пофотографируют... Я думаю, эта битва войдет в историю.

Приносят скромно, по-походному сервированный ужин.

- Выпьем сакэ, мы его заслужили, - Камацубара поднимает чашку с сакэ. - За доблестный японский дух. За несгибаемость японского солдата.

- И генерала, - чуть-чуть заискивая, говорит Кобаяси.

- Каждого истинного самурая, - подчеркивает Камацубара. - Организованность и мужество - это наши черты. Именно поэтому на Японию возложена великая миссия - повести за собой мир.

Они согласно приподнимают чашки с сакэ.

В это время Жуков выдвигал артиллерию на прямую наводку.

- Вообще-то 152-мм гаубицы, вес снаряда 43 кг, предназначены для... - устало объясняет командир дивизиона майор Рыбкин.

- Что вы всё рассуждаете?!- злится Жуков. - Выполняйте приказ! Выводить орудия на прямую наводку!

- Только вы меня не спешите... не спешите, - волнуется Рыбкин.

- Немедленно!- в сердцах крикнул Жуков.

- Слушаюсь!- майор Рыбкин бежит выполнять приказ.

...На огромной, как обычно, скорости Жуков подъезжает к месту сосредоточения бригады.

Опять, как днем, на исходных позициях идет спешная, изнуряющая работа. Ревут грузовики, подвозя горючее, боеприпасы. Измочаленные, уставшие танковые и бронеавтомобильные экипажи, валясь с ног, дозаправляют боевые машины, пополняют боекомплект. Многие ранены, опалены.

Лицо у Жукова осунулось, посерело, он устал не меньше, чем остальные, но по-прежнему тверд, решителен и уверен.

- Вяло идет подготовка. Комбриг, поторопите!

- Люди... чуть-чуть устали, - вздохнул Яковлев, он сам еле стоит на ногах.

- Что значит устали?!- возмутился Жуков. - Усталость оставим дамам. Наше дело - лезть до конца, бить до предела. Ночью он подтянет резервы и всё начнется сначала. Только нам нечем уже начинать... Поторопите бригаду, через тридцать минут атака.

Яковлев, покачиваясь от усталости, спешит к танкистам поторопить.

...Командиры-танкисты, улучив минуту, делятся впечатлениями, чертя на земле патронами схемы атаки:

- У них орудия стоят так - по три, одно сзади, два по бокам. Надо идти так: две машины впереди, три сзади - задние следят, ловят, уничтожают...

- И смертников - «бутылочников», «шестовиков» - поддерживают командиры.

- Пушки показывают себя хорошо, пулеметы плохо. Пружина слаба, выталкивает полдиска.

- Быстро перегреваются, стрельба сразу неметкая.

- Товарищ комбриг, ТОПы быстро разрегулируются. Мал обзор, приходится высовываться из люка. Надо другие ТОПы, - говорят подошедшему Яковлеву.

- В ПТК попадает влага, сразу же затемняется, - поддерживают командиры. - Нужны смотровые щели, а лучше триплексы по бокам отделения управления - а то ничего не видно, идем вслепую...

- Товарищи командиры, сегодня ничего не изменится, надо идти на этих, - отвечает Яковлев.

- Да мы на потом, на будущее, - соглашаются командиры. - Хорошо бы в днище был люк для выхода экипажа - сколько бы людей уцелело...

- У нас тоже не видно. Куда править - давай право, давай лево - плохо. Стрелять - тоже так, - говорит командир монгольского бронедивизиона.

Не будем забывать, что они измотаны, еле стоят на ногах. Не будем забывать, что это первый разбор, первая оценка, исходя из первого боевого опыта и советских и монгольских вооруженных сил. После первой по насыщенности танковой атаки в мировой истории. И его ведут уставшие, валящиеся от усталости с ног люди.

В этот момент вышел к своим комбат Михайлов со своим башенным стрелком.

- А мы думали, вы сгорели!- обрадовались товарищи.

- Шиш им, - с трудом шевеля спекшимися губами, говорит Михайлов. - Товарищи, у кого машина на ходу, а экипаж отсутствует?

- У Рогожкина.

- Будешь в моем экипаже, - знакомясь с Рогожкиным за руку, говорит Михайлов и приваливается на землю.

- Товарищ майор, куда же вам?- так же, как и в тот первый раз, говорит Акимов. - Вы на себя не похожи.

- Слушай, ты надоел мне сегодня! Я тебя спрашиваю, на кого я похож?! Я говорю, подготовь танк и занимайся делом... Мужики, кто будет гореть, машину не покидайте, открывайте люки и на форсаж - пламя сбить можно...

На Хамар-Дабе Жуков сразу прошел на пункт связи.

- Шифруйте: «Я - Жуков». Тут же пришел ответ:

- Я - Ворошилов. Доложите обстановку...

Опускалась черная монгольская ночь, а бой на Баин-Цагане не утихал. Борьба достигла крайних пределов. И на земле, и в воздухе

всё стреляло, ревело, грохотало. Казалось, вот-вот - и победа. А ее все не было...

Не прекращался бой и на восточном плацдарме. Японцы стреляли трассирующими пулями - все небо над Халхин-Голом перечеркивается многоцветными, многочисленными очередями. Полыхают выстрелами стволы пушек. Светят ракеты. Вспыхивают на Баин-Цагане бронеавтомобили.

Отсюда, с Хамар-Дабы, видно, что кольцо на Баии-Цагане сжимается. Что на восточном плацдарме противник идет в беспрерывное наступление. Видно по всем этим непонятным непосвященному глазу огням.

Жуков стоял твердый как изваяние. Он понимал, что теперь ничто не поможет: ни умные решения, ни грозные приказы, ни жесткая требовательность. Наступление наших войск подошло к своему логическому завершению. Они сделали всё, что могли, - не только остановили японцев, но отбросили их назад, не дали по-настоящему закрепиться на Баин-Цагане. А то, что они оказались не в состоянии вырвать победу, сбросить противника с- Баин-Цагана - это не вина, а беда. Сил для победы оказалось мало.

Позвонил Яковлев. Усталый до неузнаваемости голос:

- Мы выдохлись, Георгий Константинович... Если бы хоть один свежий танковый батальон... или стрелковый полк...

Он думал, Жуков сейчас накричит на него, станет отвинчивать голову. Жуков сказал очень спокойно, хотя и не очень довольно:

- Еду... Сейчас буду у вас, - уходя, он с горечью сказал Богданову: - Всё...

Абсолютно темная, непроглядная монгольская ночь. Воротничков светит Жукову электрическим фонарем. Над головами летают трассирующие пули. Иногда вспыхивают ракеты, и тогда становится видно, что Жуков обходит уставшие выдохшиеся войска: и советские и монгольские.

- Спасибо, товарищи... Спасибо, товарищи... То, что вы сделали, не смог бы сделать никто.

Земля на Баин-Цагане не один раз изрыта и не один раз перевернута снарядами, рытьем окопов, танковыми гусеницами. В зеленом, красном, желтом свете ракет видны подбитые сгоревшие танки и бронеавтомобили. Раздавленные, покореженные японские пушки. Видны убитые. Видно, как устали и танкисты, и пехотинцы, некоторые уснули тут же: у гусениц, на броне, в окопах.

- Задача нами не выполнена, - говорит Жуков. - И все же мы не позволили противнику ни окружить, ни уничтожить нас. Мы взяли инициативу в свои руки, сковали его на Баин Цагане, не дали возможности хорошо укрепиться... Видимо, за ночь он подтянет резервы, будет пытаться расширить плацдарм и уничтожить нас. Потери у нас большие. Подкреплений брать неоткуда. Люди измотаны... Обязательно организовать оборону. Вырыть окопы полного профиля. Врыть в землю орудия, бронеавтомобили - превратить в неприступные огневые точки...

Командиры раскачиваются на ногах, почти засыпая, слушают Жукова.

- Что вы всё спите?!-. прикрикнул Жуков. - Серьезнее относитесь к делу! И этим тут же разбудил всех.

- Накормить всех горячим ужином - лично проверю. Все танки и четверть состава пехоты отвести на отдых. Задача на завтра - возможны два варианта - первый: если противник подтянет силы и сам перейдет в наступление...

Вблизи, метрах в тридцати отсюда, вспыхивает яростная стрельба. Воротничков выхватывает пистолет, мчится на выстрелы.

...Те счастливцы, кого отвели на отдых и кто еще стоял на ногах, принимали душ в передвижных дождевых установках. У кого не было сил, свалился спать, не помывшись.

Те, кого не отвели на отдых, из последних сил рыли траншеи и капониры.

Техники проверяли танковые пушки, пулеметы, моторы.

Цирики разожгли в манханах костры, ели с ножей мясо, ловко срезая его с кости.

Японцы тоже восстанавливали позиции. Готовили заново. Участок обороны стал небольшой - 5 км в длину, 2 - в ширину. Очень густо насыщен по артиллерии, по пулеметам. На ужин им опять раздали связки мелкой сушеной рыбешки, бутылки с сакэ. Офицеры ели отдельно, у них были галеты, мясные консервы.

С восточного берега шло через понтонный мост подкрепление: пехота, артиллерия, боеприпасы.

Советско-монгольская авиация, бросая на парашютах яркие осветительные бомбы, пыталась разбомбить переправу, штурмовала японский участок на Хамар-Дабе.

Камацубара не выдержал этого непрекращающегося, опасного для жизни столпотворения. В эту ночь он оставил свои войска.

Взошла луна.

Как записал один из офицеров, сопровождавших Камацубару: «тихо и осторожно движется машина генерала Камацубары. Луна освещает равнину, светло, как днем. Ночь тиха и напряжена так же, как мы. Халха освещена луной, и в ней отражаются огни осветительных бомб, бросаемых против

ником. Картина ужасная. Наконец мы отыскали мост и благополучно закончили обратную переправу...»

Войска остались без своего командира и тем не менее готовились к решающему завтрашнему сражению. Подходило, лезло на Баин-Цаган подкрепление.

Утром противник, выдвинув артиллерию на прямую наводку, начал интенсивную артиллерийскую подготовку. Насыщенность артиллерией была очень большая, пушки и минометы стояли друг от друга через несколько метров.

Артподготовка шла три часа. Цирики и красноармейцы отсиживались в окопах и щелях.

Каптенармусы раздавали японским и баргутским солдатам бутылки с сакэ, пакетики с опиумом. И то и другое употребляли тут же, становясь от этого яростными и безмятежными одновременно.

И опять накачка:

- ...Пока ты жив, ты не принадлежишь себе... В бою ты обязан исполнять любой приказ командира, идти до конца... Приказ офицера - приказ императора...

Одурманенные сакэ, опиумом и словами, солдаты яростно кричали в ответ верноподданнические слова, целовали амулеты «омомори», плакали, размахивали тесаками, сверкали глазами, звонко и дико кричали «Банзай!»

Пулеметные очереди из врытых в землю бронеавтомобилей косили их, в гуще цепей рвались снаряды. Но они лезли и лезли, врывались в окопы, навязывали плотный штыковой бой. Их было так много, казалось, что нет числа.

Это длилось весь день.

Советские танкисты, отведенные на отдых, слышали, что там происходит, курили и переживали, что не участвуют в бою. Они несколько отоспались за ночь, набрались сил и теперь ждали своего часа.

В воздухе в этот день тоже происходило невероятное. Более четырехсот самолетов одновременно действовали над Баин-Цаганом в зоне диаметром примерно 20 километров. Такого еще не знала история.

Советско-монгольская авиация в этот день превосходила противника и по количеству и по качеству. В боях участвовали лучшие советские летчики - все 20 Героев Советского Союза - надо бы увидеть их в кабинах самолетов, прильнувших к тубусам прицелов, умело заходящих в неотвратимую атаку, сбивающих врага из любых положений, с орденами во всю грудь.

Они не дали противнику штурмовать наши позиции. Сбив в напряженном, длившемся полдня бою 20 самолетов, отогнали японскую авиацию от Баин-Цагана...

...Весь день Жуков стоял на НП на Хамар-Дабе и наблюдал, что происходит на Баин-Цагане и на восточном плацдарме, за Халхин-Голом. Наблюдаемое утешения не вызывало: на Баин-Цагане победа была далека; на восточном плацдарме победой даже не пахло - противник непрерывно атаковал, желая помочь наступающим частям на Баин-Цагане, его превосходство в силе было значительным.

В два часа с Баин-Цагана позвонил Федюнинский и честно сказал:

- Товарищ комдив, отбиваем восьмую атаку. Боюсь, двенадцатую отбивать будет некому.

- Держись, полковник, помочь тебе нечем, - жестко сказал Жуков.

- А танки?

- У танков будет своя задача. Твоя задача - вымотать противника обороной. Выматывай. - Жуков положил трубку, повернулся к Лхагвасурэну:- Понятно, почему так?

- Всё понятно, - ответил Лхагвасурэн.

В 16.30 опять позвонил Федюнинский.

- Товарищ комдив, он больше не лезет!- радостно прокричал Федюнинский. Жуков весь день ждал этой минуты.

- Молодец, Федюнинский! Молодцы все!.. Готовься к атаке!

Позвонил Смушкевичу:

- Яков Владимирович, давай всё, что у тебя есть.

Около 70-ти СБ накинулись на вершину Баин-Цагана. Вершина, восточные отроги, японская переправа через Халкин-Гол утонули в пелене пыли и дыма.

Как только самолеты ушли из района бомбардировки, Жуков отдал приказ Корзину:

- Начинать артподготовку!

Советско-монгольские орудия всех калибров, выдвинутые на прямую наводку, открыли шквальный огонь по вершине Баин-Цагана. Там уже не было ни одного нетронутого сантиметра земли, почти ни одного не разбитого, не загоревшегося автомобиля. Обезумевшие от ужаса лошади метались среди этого ада. Но японские солдаты жались в окопах, в щелях и не собирались пока отходить,

- Яковлев, Лесовой, Федюнинский - вперед!

Герой Советского Союза командир 11-й танковой бригады М. Яковлев (фото 1937 г.)

- Товарищ комдив, разрешите вести бригаду?- прокричал Яковлев.

- Теперь разрешаю, веди... Это должна быть последняя атака. На другую не будет сил.

- Есть!- радостно прокричал Яковлев и как будто не было ему 36-ти лет и генеральского звания, бегом кинулся к своей «единичке».

Всё было уже сто раз обговорено и не нуждалось ни в каком уточнении. Стоя в башне танка, Яковлев пустил три сигнальных ракеты, махнул флажками сигнал «Делай, как я» и, ощущая перед предстоящей борьбой прилив радостного вдохновения, свойственного в этой ситуации гордому, смелому человеку, помчался впереди бригады в танковую атаку.

Голос за кадром:

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА (ПОСМЕРТНО) МИХАИЛ ПАВЛОВИЧ ЯКОВЛЕВ, 36 ЛЕТ, ПОГИБНЕТ ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ НА ХАЛХИН-ГОЛЕ, ЗАЩИЩАЯ ЦЕНТРАЛЬНУЮ ПЕРЕПРАВУ ОТ ПРОРВАВШЕГОСЯ ПРОТИВНИКА...

...Эта атака продолжалась весь вечер, всю ночь, и только под утро противник дрогнул, кинулся с Баин-Цагана.

Первой не выдержала баргутская конница.

И вот уже паника охватила всех. Все, кто мог двигаться, бросая пушки, пулеметы, бросая всё, кинулись с крутого склона,

Желая остановить отступление, японский начальник охраны моста отдал команду - мост вместе с отступавшими взлетел в воздух.

И тогда с Баин-Цагана, к реке, кинулись последние самураи.

Прорвавшиеся с севера и юга танки и бронеавтомобили открыли по ним ураганный пушечный и пулеметный огонь.

По Халхин-голу поплыли трупы.

Монгольские цирики вырывались на лошадях и рубили саблями скатывающихся с Баин-Цагана самураев.

Танки и бронеавтомобили пытались кинуться через Халхин-Гол. Болотистая пойма реки не пустила их.

Разгром ударной группировки был полным. Как потом подсчитали, 10 тысяч трупов японских солдат и офицеров устлали в то утро гребни Баин-Цагана.

...Через бинокли и перископы с наблюдательного пункта Камацубары в отрогах Хин-Гана военные корреспонденты и военные атташе Германии и Италии в Токио видят всё, что происходит на Баин-Цагане, и ошеломлены увиденным...

...Жуков зашел на КП на Хамар-Дабе, свалился на топчан и тут же уснул.

Хроника. Токио.

Императорский дворец. Кабинет императора Хирохито. Хирохито угнетен известиями с Халхин-Гола.

Советник императора Кидо выходит в смежную комнату и заносит в дневник дворцовых событий: «Армия в смятении, и всё погибло...»

...Влиятельная газета «Хоци» высказалась в передовой статье: «События в Китае и на советско-маньчжурской границе повелительно диктуют необходимость подписания договора с Германией и Италией, ибо без него Япония не в состоянии одержать победу...»

Германия. Бирштубе в маленьком провинциальном городе.

- Одними танками?- удивился Гитлер и задержался, не сев в машину.

И остальные - Геринг, Риббентроп, свита - смешались, невольно подталкивая друг друга и боясь подтолкнуть Гитлера.

- Вы слышали, он задавил их танками?! Он бросил танки в бой без пехоты - двести танков против двадцати тысяч японских солдат и ста пятидесяти орудий!.. Скажите об этом Гудериану. Нет, я сам скажу.

- Бой шел два дня и две ночи. Он потерял половину танков, но победа была предрешена уже в первый день - этим, - подтвердил военный атташе Германии в Токио,

бывший наблюдателем боя на Баин-Цагане.

- Поедете с нами на общий народный суп, - разрешил Гитлер.

Это была большая честь, атташе едва не задохнулся от счастья.

- Запомните имя этого генерала, Майстроф, - Жуков, - велел Гитлер своему порученцу, когда они уже ехали в лимузине. - Конечно, он это сделал от глупости, но в хорошем хозяйстве даже дурак должен быть на учете.

Геринг и Риббентроп восхитились глубиной этой мысли и тут же показали это.

- Должен признаться, Адольф, вы - самый умный человек в мире, - сказал Геринг, и Риббентроп позавидовал, что это сказал не он.

Гитлер уже привык, что его постоянно хвалят, что он постоянно прав, и всё же посмотрел на Геринга с некоторым интересом.

- Глупости, Герман, - сказал он по привычке сразу и всему противоречить. - Умные люди вообще не нужны человечеству. Главная черта умника - во всем сомневаться... Только люди, не знающие сомнений, стальные когорты этих людей могут переделать мир, спасти от лени, разврата и гибели!

Геринг и Риббентроп, хоть уже и привыкли к его пророчествам, изобразили, что всё это для них вновь.

- И всё же каждое ваше слово надо высекать в граните, - растроганно сказал Геринг, и Риббентроп позавидовал, что это сказал не он.

- На каждое мое слово в Германии не хватит гранита, - улыбнулся Гитлер.

- А мы для этого завоюем весь мир, там его много, - сказал Геринг, и Риббентроп опять позавидовал.

Гитлер радостно сверкнул глазами и засмеялся. Был он еще молод, здоров, всё ему удавалось, и, казалось ему, это не будет иметь конца. Он выставил ладонь, Геринг осторожно дотронулся до нее пальцами...

...Маленький провинциальный город. Машина Гитлера останавливается. Те, кто допускался на общий суп с Гитлером, обожали его. Или делали вид, что обожают:

женщины, истинно арийские женщины; дети, истинно арийские дети; истинно арийские мужчины и старики - они готовы были нести на руках машину с любимым фюрером.

Длинные столы с пивными кружками и тарелками в ряд. Повар в традиционном высоком колпаке большим черпаком разливает суп.

В стороне, за оцеплением, притулилась машина с японским послом в Германии. Он приехал сюда самовольно, в надежде попасть на глаза Гитлеру и, может быть, получить приглашение на беседу.

- Японский посол умоляет о встрече, - напомнил Риббентроп.

Гитлер презрительно сморщился:

- Пусть эти косоглазые вначале докажут, что способны не только подставлять задницу и быть битыми... Союзник - это почти невеста. Нибелунгам нужна Брунгильда, а не карлица с островов!

Машина остановилась. Гитлеру распахнули дверцу. Увидев вплотную счастье встречающего его народа, ликование, обожание, у Гитлера от встречного счастья навернулись слезы, и он вступил в свой народ.

- Какое счастье управлять этим народом, - сквозь слезу прошептал Гитлер.

Он здоровался со стариками, похлопывал по щекам детей, улыбался упитанным и преданным, истинно арийским женщинам.

Японский посол высунул было над головами свою неарийскую физиономию. Гитлер с негодованием отвернулся.

Конечно, это было еще и шоу, работала кинокамера с истинно арийским оператором и два арийских фотографа.

И вот он, Гитлер, за общим столом с народом, поднял кружку с пивом и произнес:

- За мир без коммунистов, евреев и умников!

Общие восторг, ликование и твердость духа.

Москва. Наркомат НКВД.

Писк эфира. Морзянка. Текст:

«Москва. Ковалеву. Совершенно секретно. Ленту изъять. Через дежурных НКВД. Рамзай сообщает: из достоверных источников стало известно...»

Тот, кто значился Ковалевым, идет с докладом к наркому НКВД Берия.

Он доложил Берия:

- Из Токио сообщают: из достоверных источников стало известно, Гитлер отказал во встрече японскому послу в Германии. Цель встречи - ведение переговоров по заключению военной стороны агрессивного союза «Берлин-Рим-Токио». Я думаю, немаловажную роль в этом сыграл тот факт, что японские войска на Халхин-Голе терпят поражение за поражением. Гитлер, видимо, не хочет связываться с союзником, имеющим подмоченную репутацию. Я думаю, в ближайшее время следует ожидать...

Берия к этому времени протер пенсне, водрузил его на переносицу и, сурово посмотрев на собеседника, сказал очень строго, не дослушав его:

- Скажите, это ваше дело - думать?.. Ваше дело - докладывать. Думать будут другие.

Несмотря на присутствие Ворошилова, Берия сообщал Сталину по-грузински:

- Учитель, в Монголии раскрыто крупное вредительство. Этот Жуков, не подготовившись, без разведки, бросил против хорошо устроенной обороны все наши танки и броневики. Это был подарок врагу - японцы сожгли сто сорок боевых машин. Он знал, что это нельзя делать без прикрытия пехоты. Ему не советовали. Он не слушал, капризный, не хочет никого слушать. Обижает заслуженных авторитетных товарищей.

«Рысьи», страшные глаза Сталина наливались гневом. Он резко повернулся к Ворошилову, с ненавистью спросил:

- Ты понял?

- Нет, - честно сказал Ворошилов, он не понимал по-грузински. - Я не понимаю по-грузински.

Берия продолжал:

- Когда бойцы от души говорили: «Вперед за товарища Сталина! За нашу любимую Родину!» - он оборвал митинг презрительным барским окриком: «Хватит митинговать!».

Сталин пришел в ярость, Ворошилов давно не видел его в таком гневе.

- Объясни ему, Лаврентий... Разберешься и сделаешь нужные выводы! Теперь понял?

- Теперь понял, - невольно робея, сказал Ворошилов.

- Мне кажется, и он саботажник, - сказал Берия по-грузински.

- Проверь, Лаврентий. Ты всех проверяй. В борьбе пролетариата, которую мы ведем, исключений не должно быть, - сказал Сталин по-русски.

Голос за кадром:

ЗА ЭТИ ПРЕДВОЕННЫЕ ГОДЫ СТАЛИНСКИЕ РЕПРЕССИИ ВЫРУБИЛИ: ИЗ ПЯТИ ПЕРВЫХ МАРШАЛОВ - ТРЕХ (БЛЮХЕР, ЕГОРОВ, ТУХАЧЕВСКИЙ); ИЗ 15 КОМАНДИРОВ I И II РАНГА - 13; ИЗ 57 КОМКОРОВ - 50; ИЗ 186 КОМДИВОВ - 154; ИЗ 16 АРМЕЙСКИХ КОМИССАРОВ I И II РАНГА - ВСЕХ; ИЗ 28 КОРПУСНЫХ КОМИССАРОВ - 25; ИЗ 64 ДИВИЗИОННЫХ КОМИССАРОВ - 58... В РЕЗУЛЬТАТЕ, КРАСНАЯ АРМИЯ ВСТУПИЛА В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ВОЙНУ ФАКТИЧЕСКИ ОБЕЗГЛАВЛЕННОЙ.

И вот уже Ворошилов приказывает Тимошенко:

- Немедленно послать на Халхин-Гол Комиссию... Допрыгался со своим любимчиком. «Упрямый, значит, упрямый». Будешь отвечать головой!

- Товарищ нарком, я всё же не Змей Горыныч, у меня только одна голова - и та, видимо, заново не отрастает, - сдержанно сказал Тимошенко.

- Рассуждаете много! Выполнять приказ!

III. НЕОБЪЯВЛЕННАЯ ВОЙНА

Монголия. Аэродром.

По-строевому, твердо печатая шаг по сухой монгольской земле, Жуков подошел к членам Комиссии и доложил:

- Товарищ заместитель народного комиссара обороны - комдив Жуков.

- Кулик, - заместитель наркома Кулик приложил к козырьку ладонь и представил других: - Начальник бронетанкового управления РККА Павлов, начальник артиллерии РККА Воронов.

Члены Комиссии представлялись Жукову холодно, чтобы никто потом не смог обвинить их в соучастии.

Без всякой дипломатии и подготовки Кулик сразу же сообщил:

- Георгий Константинович, не буду скрывать: вас ждут неприятности. Товарищу Сталину стало известно, что под вашим командованием войска понесли неоправданно большие потери... Будем во всем разбираться.

Жуков молча приложил ладонь к козырьку. Члены Комиссии сели в другую, не в его, Жукова, машину.

Машины помчались в сторону Баин-Цагана.

Жуков не поехал с Комиссией по Баин-Цагану. Приложил к козырьку ладонь, суховато испросил разрешения:

- Разрешите исполнять свои обязанности?

- Исполняйте, - разрешил Кулик.

Уже отсюда были видны остовы подбитых, сожженных танков, бронеавтомобилей. Было видно, что в Москве не врали, что потери большие.

Машина с Комиссией двинулась на Баин-Цаган.

Тут подоспел обиженный на Жукова Штерн. Сел на самолете, как всегда, где ему надо. Смахнул белоснежным платочком невидимую пыль с отполированных сапог, выскочил из самолета.

- А... Комиссия! - радостно сказал Штерн. - Допрыгался, козлик?.. Только давай так: ты об этом ничего не знаешь, что я был арестован. И я ничего не знаю. И чтоб никто никогда об этом не знал... Слышишь, адьютант, - могила! Дай-ка машину.

Штерн вскочил в машину Жукова.

- А ну, быстро, - и помчался вслед за Комиссией.

Смахнул белоснежным платочком невидимую пыль со своих сапог и сияющий, радостный выскочил из машины... Штерна знали и уважали, уважительно здоровались за руку,

- А по-другому было нельзя, - сразу объявил Штерн. - Я здесь был. Все это на моих глазах... Если бы мы так не поступили, уже потеряли в пять раз больше... или потеряли всё...

Члены Комиссии молчали, и так было видно несоответствие потерь и приобретений. Было видно, какой жесткий, упорный и кровопролитный шел бой. Как тщательно и умело подготовился ко всему противник. Как важна была высота, какое главенствующее место занимает на всем плацдарме. Как изранено и перекорежено все вокруг. Какие огромные потери понес враг.

А с гребня они увидели, что на восточном плацдарме не прекращался бой.

- Вот сволочь, - сказал о противнике Штерн. - До чего настырный. Уж мы ли его не колотим! Честное слово, кулаки болят...

На КП приехали члены Комиссии.

- Товарищи командиры, всех, кроме товарища Жукова, прошу выйти, - приказал Кулик.

Все вышли.

- Докладывайте ваши соображения по поводу ваших действий, - строгим, не предвещающим ничего хорошего голосом приказал Кулик.

Жуков доложил:

- Очевидно, танковые атаки подобного рода дают эффект только при случае, если противник не успел наладить оборону. Здесь - из-за нашего промедления - он все-таки успел что-то наладить... Противник был потрясен, но бригада, без поддержки артогня и без пехоты, понесла потери: 36 подбито, 46 сгорело... шло в атаку 132 танка... На Баин-Цагане танки, жертвуя собой, спасли положение всей корпусной группировки. Всё.

Кулик выдержал длинную паузу. Члены Комиссии испытующе смотрели на Жукова. Жуков стоял «смирно», напряжения не обнаруживал.

- На слова вы скупы, хотя бы не так - на дело, - сказал Кулик. - Наше мнение... В сложившейся ситуации вы поступили правильно. Комиссия одобряет ваши действия, считает их правомерными, о чем мы сегодня же донесем в Москву.

Все вдруг улыбнулись, ожидали, что Жуков обрадуется, и были готовы разделить эту радость. Жуков ответил сдержанно:

- Так точно.

Кулик был несколько разочарован такой сдержанностью. Прислушиваясь к грохоту непрекращающегося боя на восточном плацдарме, он сказал:

- Судя по всему, этим здесь ничего не кончается - ваше мнение?

- Противник задачу не выполнил. Противник волевой, упрямый. Сил у него достаточно. Будем выполнять задачу. Я так считаю, - доложил Жуков.

- Я тоже так считаю, - подавляя вздох, согласился Кулик. - Мы остаемся у вас для усиления командования боевыми действиями.

Вот этого Жуков никак не ожидал и не хотел этого. Но делать нечего, человек военный. Коротко ответил, скрывая обиду:

- Слушаюсь.

Вбежал радостный Воротничков:

- Товарищ комдив!.. Извините, товарищ командарм I ранга, разрешите обратиться к товарищу комдиву?

- Обращайтесь, - разрешил Кулик.

- Товарищ комдив, пополнение!

- Наконец-то! - обрадовался Жуков. - Товарищ командарм, разрешите принять пополнение?

- Принимайте, - разрешил Кулик. Жуков оправил под ремнем гимнастерку, кинулся из НП.

- Вообще, мог бы хоть спасибо сказать, - разочарованно сказал Павлов.

- Суровый мужик, - сказал Воронов.

- Пригласите командиров и прикажите дать связь с Москвой, - сказал Кулик.

Жуков рано обрадовался подошедшему пополнению. 82-я стрелковая дивизия относилась к разряду территориальных воинских подразделений - только что в спешке сформированная Уральским военным округом из колхозников, рабочих, служащих, в спешке вооруженная, в спешке высланная на Халхин-Гол. И выглядела она соответственно, не походя на кадровую часть даже ничем отдаленным. К тому же, красноармейцы совершили 800-километровый утомительный переход от ж/д станции Борзя по жаре, пыли, налетавшим проливным дождям, в условиях незаселенной местности и отсутствия каких-либо удобств для ночлега, отдыха, поддержания санитарного состояния.

Вдали, за Халхин-Голом, громыхали орудия. Бывшие полтора месяца назад штатскими, люди испуганно прислушивались к грохоту, каша с мясом, которой их обильно кормили, застревала в горле.

- Эй, земляки! Пермяки - соленые уши - среди вас имеются? - знакомились местные с новенькими.

- А как без соли в таком храбром деле? - отозвался один, демонстрируя соленые разводы на не раз пропотевшей, не раз высохшей гимнастерке.

- Да я серьезно.

- А я в шутку 800 километров за двадцать дней прошагал - ни воды, ни жилья, ни черта по дороге... Мясом вас так всегда кормят?

- Не жалеют монголы.

- Вы тут воюете, что ли? - опасливо спрашивал новенький в другом месте.

- Воюем, - беспечно ответил повар.

- Не, ма, это нечестно, - возмущался в третьем месте красноармеец Шибанов. - Товарищи командиры, как же теперь понимать? В военкомате говорили - на сборы, а пригнали вон куда - на войну!.. А я - не военный, чего же мне воевать?..

Жуков увидел это небоеспособное соединение и пришел в ужас. Скрывая это, знакомился ближе:

- Вы, товарищ красноармеец, кто по профессии?

- Крестьянин. Теперь колхозник? Колхозник, да.

- В армии где-нибудь служили? - с надеждой спросил Жуков.

- Не приходилось.

- Будем бить самурая?

Красноармеец вздохнул:

- Чего уж теперь - как заставят.

- А вы, товарищ?

- Я счетовод, - сказал немолодой красноармеец.

- В армии служили?

- Пока нет.

Жуков увидел минометные трубы и обрадовался, тут хоть минометы походили на что-то военное. Спросил командира:

- Какой процент попадания?

- Мы пока не стреляли... Изучать - изучали дорогой, а стрелять - не стреляли... нам мины не выдали, - слегка заикаясь, рассказал 36-летний командир минометного взвода Ягодников.

- Вы кто по профессии? - спросил Жуков.

- Учитель начальных классов, - сказал Ягодников. - У нас вот какая проблема... К 82-мм минометам положены по инструкции оптические прицелы, а у нас угломеры... и то, знаете ли, кронштейнов для их крепления нет...

От всего этого хотелось материться и плакать. По инерции Жуков остановился еще перед одним красноармейцем:

- Вы?

Этот был боевитей:

- Я, товарищ командующий, партизанил в гражданскую, на меня можно надеяться. Правда, у меня плоскостопие, в царскую службу не брали...

Не дослушав, Жуков быстрым, решительным шагом пошел к машине.

- Это просто вредительство! - возмущался Воротничков.

- Отстань! - не выдержал Жуков и этим разрядил себя.

Подбежал чувствующий себя виноватым за опоздание немолодой полковник-орденоносец, командир дивизии. Еле переводил дыхание, хотя бежал вроде недалеко.

- Товарищ комдив, разрешите представиться, командир 82-й стрелковой дивизии полковник Санаев.

- Жуков, - представился Жуков, приказал Воротничкову: - Карту... Подошедшим полком ночью, скрытно, займете оборону на этом участке. Здесь, здесь и здесь - по главенствующим высотам, - Жуков показал на карте. - Сразу же отрыть траншеи, щели и блиндажи. У вас есть карта? Покажите.

Полковник показал карту.

- Выдали, - виновато сказал он, понимая, что карта плоха. - Пока одну.

- С картами у меня плохо. В ежедневных отчетах будете чертить схемы... Остальные два полка, по мере подхода, выведите сюда, за «Родник», здесь участок схож с условиями боевых действий, и немедленно приступайте к учебе. Главное - взаимодействие в условиях барханов, взаимовыручка, выработка умения ходить в атаку за огневым валом с танками.

- У меня нет танка, - вставил командир дивизии.

- Пришлю два. Обязательно - окапывание, метание гранаты, штыковой удар... Вы сами хоть знаете, что это такое?

Командир дивизии покраснел от обиды.

- Вы не краснейте, вы лучше скажите, если не знаете!.. Начинайте сегодня же, я проверю.

Потом, когда командир дивизии, неловко откозыряв, побежал выполнять приказание, Никишев, присутствующий при разговоре, сказал Жукову:

- Зачем вы его обидели?

- Правильно, поругайте меня!.. Суки!.. Черт знаете ли что! Я спрашиваю - почему?! - И сразу же взял себя в руки.

КП Жукова на Хамар-Дабе.

В присутствии Никишева, Потапова и верного Воротничкова Жукову докладывает начальник политотдела 82-й дивизии:

- В процессе проверки и изучения личного состава выявлено и установлено политико-моральное лицо части: кулаков в прошлом - 22 человека, раскулаченных родственников - 290, арестованных родственников - 208, бытовая связь с врагами народа - 14, судимых в прошлом - 281, судимых родственников - 196, вызывающих политическое сомнение за высказывания - так один сказал: «Служба в Красной Армии - это медленное умирание» - 43 человека, имеющих связи с заграницей - 9, старых возрастов - 651, многосемейных - 5 детей и больше - 471, партийных и комсомольцев - 12,7 %, рабочих - 21 %, колхозников - 62 %, служащих - 15 %. Итого: засоренности части - 12,45 %...

- Вопросы? - спросил Жуков.

- Будем работать, - сказал Никишев. - Это наши советские люди, других у нас нет.

- Вы, - Жуков указал на командира штаба 82-й СД.

Доложил командир штаба:

- Винтовок получено: образца 1891 года, изготовленные в 16-23 годах - 300, остальные кавалерийские 27-28 годов, не модернизированные. 7 % - технически неисправны и не поддаются исправлению. Автоматические винтовки не получены. Тяжелые пулеметы не получены, ручные - тоже... На марше проводили занятия, учебные стрельбы. Должен сказать честно, стрелять практически никто не умеет, даже командирский состав...

Жуков встал, ни слова не сказав, вышел с КП и тут же направился на узел связи.

В ярости дал шифрограмму.

- Шифруйте. В два адреса. Москва. Народному комиссару обороны товарищу Ворошилову. Генеральному секретарю ЦК товарищу Сталину. «Присылать небоеспособные части в качестве подкрепления считаю актом крайне вредного бюрократизма. Для ведения боевых действий необходимы боеспособные подразделения. Требую срочно пересмотреть отношение к этому важному делу. В противном случае, прошу отстранить от командования. Жуков».

Очень скоро получил ответ:

«Поменьше капризов. Не сейте панику. Вам послали то, что сочли нужным послать. Умело командуйте тем, что имеете. Тимошенко».

...На обратном пути встретился Штерн.

- Все кипятишься? - по обыкновению весело и дружелюбно спросил сияющий орденами, хрустящий портупеей и сапогами Штерн. Заглянул в бланк. - Ну вот, ты уже паникер и не умеешь командовать... Егор, Егор, всему-то тебя учить, мнение создается быстро, изменить его тяжело... Гетман, бегом сюда!

Подбежал румяный с пузатым портфелем Гетман.

- Гетман, ну-ка, скажи ему, что там ему идет.

- 57-я стрелковая дивизия, правда, тоже, как эта, территориального формирования. Но - танковая бригада на новеньких танках! Авиационный полк! Все это пока в эшелонах между Тайгой и Иркутском...

- Еду в Читу, через две недели будут здесь, - пообещал Штерн.

- Подожди, - сказал Жуков. - Гетман, танковую бригаду надо размещать так, чтобы противник ничего не знал, что к нам идет подкрепление. Воротничков!.. Впрочем, я сам позвоню Смушкевичу. Спасибо за дружбу, Григорий Михайлович.

- Это еще не дружба, - подмигнул Штерн. - Наша дружба вся впереди.

...Потом, когда садился в машину, Штерн сказал Гетману:

- Окончится здесь, возьму к себе заместителем. Как думаешь, потянет?

- Ну так! - подтвердил Гетман.

- Потянет - жилистый мужичок... К моему самолету, - приказал Штерн шоферу.

Машина, поднимая клубы пыли, помчалась к самолету Штерна.

Ночь. Одно из подразделений 82-й стрелковой дивизии отрывает траншеи на указанной Жуковым высоте. В километре отсюда слышно, как поют японцы.

- Тоже гады поют, - устало отвлекаются красноармейцы. - Не сидится на месте, сволочи... Ковыряйся тут из-за них в чужой земле.

- Не, ма, плохая земля, - отвлекается Шибанов. - Ничего тут не уродится, сюда торфу таскать и таскать... Песок.

- Ванюш, ты бы японочку поприжал?

- Ну так, - откликнулся Ваня, он тоже здесь, пришел навестить новеньких. - Говорят, маленькие такие, я бы взял ее на руки и носил.

- До первой копны, - засмеялись солдаты.

- Ладно, мужики, давайте о чем-нибудь серьёзном, - попросил Ваня.

- У моей Серухи всегда зад был - во! - Шибанов сложил ладони лодочками. - Чистая была и как бочонок набита. Никогда не худела, потому уход за ней был, забота... А в колхозе сразу же отощала. Шерсть не вылиняла, от навозу на шарики свалялась - заботы нет, чужое...

Послышалась частая стрельба, крики «Банзай!»

В окопе заволновались.

- Это они специально, чтобы мы открылись, - сказал Ваня. - Разведка. Не бегай, мужики, и не стреляй.

- Ни черта же не видно, - переживали новенькие, боясь и стрельбы, и яростных криков.

- А тут надо так, - показал Ваня, - лечь на землю и смотреть снизу вверх - на небе виднее.

С соседнего бархана открыли ответный огонь.

- Эй! Не стреляй! - закричал Ваня. Но там не слышали и садили не только из винтовок, но и из всех пулеметов, обнаруживая свои огневые точки...

...Японский офицер заносил эти точки на карту. Они выдвинули вперед наблюдателя с телефонным аппаратом. Замаскировали в небольшом манхане маскировочный сеткой, присыпали сверху травой. Наблюдатель проверил телефонную связь и затаился...

Тут откуда-то сзади стали вопить по-русски:

- Не стреляй! Не стреляй! Свои!.. Окружили, товарищи!.. Бежим!!!

В окопе заволновались, полезли наружу.

- Тихо, ребята! - Ваня сдернул полезших обратно. - Это у него хитрость такая.

- А кто же орет? - волновались немолодые «ребята».

- Бывшие белогвардейцы. Они у них в собачках бегают.

- Помогите! Помогите! Терзают, гады! А-а-а!!! - кричали неподалеку, внося в душу новоприбывших смятение.

- Ладно, ребята, - прощался Ваня. - Пойду к себе. Чего-то они сегодня заволновались. Обычно по ночам и лезут. Днем артиллерии опасаются, артиллерия у нас хорошая... Главное - не волноваться. Без команды не бегать. На месте сидеть - надежнее.

- Ванюш, а монголочку поимел? - спросил один не очень молодой, но очень интересующийся этими вопросами товарищ.

- Да иди ты, - сказал Ваня, шагнул из окопа и растворился во тьме.

Помня о своем наставлении, он вышел на крик «Помогите!» ползком. Приподнял голову, глянул - ни черта не видать, спросил:

- Помочь?

Блеснул огонь. Пуля сбила панаму. Ваня полыхнул очередью. Больше не отвечали.

- Эй! - окликнул Ваня. Не отвечали. Поискав и не найдя панаму, Ваня пошел к своим.

...Кутиков был жив, просто решил пока не рисковать. Да и Ваню в темноте не было видно...

- Банзай! Банзай! - неслись со всех сторон яростные нечеловеческие крики и громыхала стрельба. - Банзай!

Неуверенной душе всегда страшно и неуютно.

- Окружили! - понеслось по солдатам.

- Спасайся, ребята!

И вот уже один, два, десятки красноармейцев кинулись наутек.

- Стойте! Куда?! - кричали командиры и политработники. - Ни шагу назад!

Но куда там - охваченная паникой толпа потащила за собой. Не разберешь, кто политрук, кто командир - бросая оружие, мчались к переправе на наш спасительный, западный берег.

Японцы увидели, что происходит.

Вдобавок, примчался, доложил об этом командир разведки.

И вот уже офицеры выгоняют солдат из блиндажей:

- Вперед! Вперед! Бегом!

Не встречаемые огнем, японские самураи кидаются по пятам.

Выкатывают из-за барханов машины, мчатся за отступающими, рассчитывая на их плечах ворваться на переправу и начать наступление.

Офицеры подгоняют солдат - всеобщее оживление, вдохновение, азарт.

...Похоже, один Ваня Клочков остался здесь. Ударил очередью в проносящуюся мимо машину. Полыхнул бензин. Солдаты попрыгали, с яростными криками кинулись в сторону Ивана Клочкова.

...На переправе была паника, неразбериха. Отступающие смели охранение, боковые падали в воду. Некоторые, наиболее предусмотрительные, стали заниматься членовредительством - то там, то тут щелкали в темноте глухие, в упор, выстрелы. Тихо охали стрелявшие в себя - выделим несколько человек и запомним - и вливались в общий поток.

Было тогда - в 1939 году, в действительности - у моста две тысячи человек и пятьдесят сгрудившихся автомобилей.

Японцы были уже на нашей спине. Подбегали, ведя огонь по последним. Подъезжали на грузовых машинах с широкими, во весь кузов, кабинами.

Танк, спрятанный в капонире, на нашем, западном берегу.

- Что же такое?! - переживал командир, поводил стволом, но перед ним были свои, они перекрывали собой противника.

Не стрелять же им по своим?

И вот уже передние ряды японцев среди отступающих красноармейцев выскочили на западный берег, и командир танка, стоявшего в капонире, зажмурился, чтобы не видеть, как попадет в своих, дал по ним выстрел.

Толпа уже лезла по склону Дунгур-Обо.

Жуков примчался на НП и сразу понял, что происходит.

- Корзин! Немедленно развернуть всю артиллерию - огонь по переправе, отсечь противника! - Его лицо посерело, осунулось от понимания того, что сейчас может произойти.

- Давайте я помогу с расчетами, - предложил комкор Воронов, командующий артиллерией РККА.

Вместе с Корзиным они склонились над артиллерийскими картами. Начинают передавать точные данные по телефону.

Жуков:

- Комендантский взвод, охранную роту - к мосту, не допустить переправы противника на наш берег! Поднять всех командиров с КП, с НП, со всех штабов - выстроить цепью, задержать отступление!

Орудия всех батарей восточного берега разворачивают стволы. Получают координаты от командиров, открывают ураганный огонь по переправе, по скоплению японских войск у входа на мост - они все прибывают и прибывают, подтаскивают орудия, начинается артиллерийская дуэль.

А передовой японский отряд уже на западном берегу. Заполыхал в ночи танк в капонире.

Бешеным алюром, едва не падая из-за крутизны склона, скачут от Хамар-Дабы лошади с пограничниками из охранной роты. Мчится на «ЗИС-5» комендантский взвод. Пулемет на крыше автомобиля открывает огонь. Все с ходу вступают в бой с переправившимися самураями.

В другом направлении мчатся легковые автомобили, мотоциклы, кони с командирами - выстраивается цепь поперек степи.

Жуков приехал сюда, вышел из машины, пошел, раздвигая отступавших, на бугорок. Все замечал из-под сдвинутого на глаза козырька фуражки.

- Кто вас ранил? - задержался у самострелыцика с окровавленной, опаленной и неопасной раной.

- Японец.

- В упор? Приложив винтовку?

- Ну да! - зло.

Жуков сказал еще злее:

- Если бы японец стрелял в вас в упор, он бы попал вот сюда, сюда и сюда! - поочередно жестким пальцем Жуков ткнул его в сердце, в солнечное сплетение, в голову.

Бросил, уже на ходу, тем, кто шел сзади - а сзади шли дивизионный комиссар Никишев, Лхагвасурэн, начальник особого отдела:

- Выявить всех самострелыциков и разобраться с каждым отдельно! Жуков сказал всем:

- Солдаты!.. Страшно вам?.. Честно говоря, вы - не солдаты! Солдат не имеет права бежать. И я бы отпустил вас домой... Но выбора у нас нет - ни у меня, ни у вас. Там - враг. Тут - мы. И мы обязаны победить его!.. А для этого надо стать солдатами. Будете учиться этому и будете воевать - другого не обещаю! Умирать все равно когда-то придется - но не в стыде же?! Не в позоре!.. В следующий раз паникеры будут расстреливаться на месте. Вы слышите, командиры и политруки - паникеров стрелять на месте!

Голос из толпы:

- А если паникерами будут командиры и политруки?

Жуков:

- Они тоже будут расстреляны. Исключений ни для кого не будет.

Голос:

- Сегодня они тоже бежали.

- Сегодняшний день вы навсегда запомните, - сказал Жуков и пошел перед расступившимися - кто в стыде, кто в страхе - людьми к машине.

Во время этого разговора выявляли и вытаскивали из общей толпы самострельщиков, так что к концу разговора на отшибе была собрана довольно большая группа самострелыциков, окруженная командирами и солдатами с оружием.

- Товарищ комдив!.. Товарищ комдив!..

Вопли. Плач. Озлобление.

Жуков прошел мимо, стиснув зубы и не оглянувшись на них.

Примчался на ФАИ командир 82-й дивизии, немолодой рыхлый полковник Санаев:

- Какой позор!.. Какой позор!..

- Прекратите истерику! - тихо, сквозь зубы приказал Жуков. - Командир дивизии... полковник... Почему вы не там? Вам не стыдно перед монголами?

- Стыдно, - едва не плача, сказал полковник.

- У вас за что орден?

- За Перекоп... Разрешите смыть позор кровью?

- Смывайте, - сурово сказал Жуков. - Организуйте ударный батальон. Уточните с артиллеристами об артподдержке и к семи тридцати доложить о восстановлении утраченных позиций.

Ваня Клочков расположился в зарослях болотистого берега Хайластын-Гола. Комары висели хищной голодной тучей. Залезали и в нос, и в уши.

Выбора не было - неподалеку хозяйничали японцы: осваивали занятые позиции, подбирали убитых и раненых, собирали брошенное беглецами оружие. Слышались их близкие голоса.

Ваня слышал все это, видел все это и прочищал от песка пулемет, набивал диски из прихваченной циновки с патронами.

Послышался шорох, треск, появился искусанный комарами молодой, лет двадцати, младший политрук.

- Вы тут один?

- Теперь будем вместе, - ответил Ваня.

- И у вас пулемет? И я подобрал - столько оружия побросали, а каждое рублей сто пятьдесят народных денег, не меньше. Пулемет - четыреста, если не больше.

- Я не подобрал. Мне, можно сказать, подарили... на время.

- Я видел, вы очень хорошо воевали, я сообщу о вас в политдонесении...

- Служу трудовому народу, - серьезно ответил Ваня.

- И вас, может быть, представят к награде.

- На-ка, почисть. Это японские палочки дя риса, очень удобно грязь выковыривать, - Ваня протянул младшему политруку несколько тоненьких 10-см палочек из алюминия. - И затвор протри, тут, знаешь, какой песок, сразу во все набивается.

- У меня такой план, - разбирая пулемет, сказал младший политрук, - это, я понимаю, Хайластын-Гол, приток Халхин-Гола?

- Приток, - подтвердил Ваня.

- Тогда потихонечку, по кустам, пойти вниз по течению и выйти к монголам.

- Такой план мне не нравится, - ответил Ваня. - Я думаю, мы с вами не вдвоем в кустах задержались... Вы - политрук, вас послушают, соберите всех, и, как только наши начнут наступать, ударим по гадам сзади.

- Тогда пойду поищу... Как вас зовут?

- Клочков. Иван Ильич.

- Гусев Николай Иванович. Если погибну, сообщите, пожалуйста, по адресу: Горький, улица Кутузова, дом 12, квартира 1.

- Я тоже, наверное, погибну, - серьезно сказал Клочков.

- ???

- Третий месяц тут, и все не привыкну, боюсь умереть...

- Тогда давайте ваш адрес.

- У меня его нет, - грустно ответил Ваня. - У меня адрес один - Земля.

Они пожали друг другу руки, младший политрук полез вглубь, в заросли, а Ваня придвинулся к краю зарослей, чтобы в любой момент можно было оказать поддержку, отсечь японцев.

НП Жукова на Хамар-Дабе.

- У нас все готово, - сообщил командующий артиллерией РККА комкор Воронов, обращаясь к Жукову.

- Начинайте, - сказал Кулик, который был здесь старшим по званию.

Жуков упрямо сжал губы и промолчал.

Воронов склонился над рацией и телефонами:

- Точно по названным координатам. Да не путаться там - работайте, как положено! Огонь!

С обоих берегов загрохотали точные прицельные залпы. Они попадали во все, что было видно с этой стороны. И не попадали ни во что, что было с противоположной, восточной стороны манханов и сопок...

- Ну вот, скоро, - зашептал Ваня Клочков, услышав начавшуюся артподготовку. - Товарищ младший политрук!.. Эй!.. Когда они пойдут на нас, цельте по их ногам, они здорово наклоняются, и будет в самую голову.

- Ага, - тоже шепотом откликнулся младший политрук.

Он собрал 11 человек, среди них пожилой, недовольный складывающимися обстоятельствами красноармеец Шибанов. Правда, пулеметов по-прежнему было два. Гусев и Ваня расположились с ними на флангах.

- Ребята! - опять шепотом прокричал Ваня. - Бегать - короткими перебежками. Падать - на секунду раньше, чем попадут - кто так делает, всегда живой!

- Эй! - шепотом закричал политрук. - Давай - эту!..

В сорока метрах от них, спиной к ним, на восточной стороне бархана расположилась японская минометная батарея.

- Как только наши пойдут! - шепотом прокричал Ваня.

- Да не орите вы так - услышат! - возмутился Шибанов.

Сводный ударный батальон сосредоточился у моста. Ночным огнем нашей артиллерии он был хорошо разбит и теперь на скорую руку залатан для прохода пехоты.

- Первая группа! - зычно закричал ком-див-82 старичок полковник Санаев. - За огневым валом - вперед! - И с винтовкой в руке, впереди всех, выбежал на шаткие доски моста...

НП Жукова.

- Куда же ты, старичок?.. - глядя в стереотрубу, сказал Жуков.

...Неподавленные огнем точки японцев открыли по батальону огонь, демаскируя, обнаруживая себя.

- Засекайте! - почему-то сердито Жуков глянул на Воронова. - У вас кто-нибудь засекает?

- У нас все засекают, - улыбнулся Воронов и по-товарищески постучал Жукова по плечу: - Георгий Константинович, так тебя надолго не хватит...

...Старичок полковник оказался проворным. Быстро, под огнем, пробежал по мосту, залег в манхане на той стороне. Показывал рукой, чтобы остальные поступали так же.

- Вперед, ребята!.. Вперед, соколики! - поднялся в манхане старичок полковник Санаев. - Не подведите меня, старика!

И сам, опять впереди всех, потрусил в атаку.

- Ура! - подхватили «соколики».

- Ура! - донесся до Вани далекий отсюда крик красноармейцев.

- Банзай! - так же далеко отсюда.

- Самое время, - сказал Ваня. - Ребята, в плен к ним не попадать - по куску грызут, гады...

- Ура, товарищи, - сказал политрук. Ваня открыл прицельный огонь по японской минометной батарее, упредив на какую-то долю минуты ее действия.

- Вперед! - закричал младший политрук Гусев.

Ваня подхватил пулемет и короткими перебежками кинулся вправо, чтобы обойти бархан с фланга.

Они рассыпались, и больше он уже не видел товарищей - каждый действовал самостоятельно.

Отсюда, с гребня, хорошо видно, как вдали шли в атаку красноармейцы. Но было так же хорошо видно, как с фланга, таясь, японцы выкатывают на прямую наводку пушки.

Ваня залег поудобней, прицелился - пулемет чихнул тремя выстрелами и заткнулся. Ваня сдернул и открыл диск - он наполовину набит патронами. Подправил толкающую пружину, снарядил. Один раз выстрелил и опять заткнулся.

А пушка уже открыла губительный для пехоты огонь.

Ваня кинулся к японскому миномету. Снарядил кое-как, направил, опустил мину. Обжег руки, опалился. А мина полетела совсем не туда. Сзади, пошатываясь, подошел раненый японский подпоручик и замахнулся над Иваном Клочковым палашом с длинной, для двух рук, рукоятью.

Ударить он не успел, подбежал немолодой красноармеец Шибанов и так сильно ткнул офицера штыком, что завалил и его, и Клочкова, и миномет, на который Они все упали.

- Ну вот и убил, - поднимаясь и выдергивая штык из подпоручика, мрачно сказал Шибанов. - Прости, господи...

...Уже четыре японских орудия ведут по ударному батальону губительный огонь с фланга. Батальон залег. Некоторые поползли назад. Старичка полковника убило едва не прямым попаданием.

НП Жукова.

- Неужели нельзя подавить батарею?!- зло обернулся Жуков.

Воронов уже командовал по рации:

- Мало ли что не видно - накрыть! Вы меня поняли - накрыть, а не выискивать оправдания!

- Много суеты, - по-отечески сказал присутствующий здесь Кулик. - Спокойней командуйте, не создавайте нервозности.

...Неожиданно для всех, из зарослей вдоль Халхин-Гола, в двух километрах от переправы, выскочили три новеньких танка БТ-7 и, стреляя с коротких остановок, понеслись на японскую батарею. Один тут же подбили прямым попаданием.

- Откуда там танки?! - возмутился Жуков. Голос сдержанный, негромкий, но такой, что Гетмана, только вошедшего на НП с докладом, бросило в дрожь.

...У второго танка на крутом повороте с бархана слетела гусеница, он беспомощно завертелся на месте, и его тоже подбили.

- Я спрашиваю, кто там поставил танки?! - светлые яростные глаза Жукова увидели интенданта Гетмана. - Готман, я приказывал накапливать танки здесь! Прятать в капонирах за родником!

- Я поставил, - робко признался Гетман. - Этого... Снегирёва... не было. Я думал, три штуки не помешают.

- Если каждый интендант станет командовать, здесь будет склад! Баня! Выдайте нам мочалки.

...Но третий танк, под командованием Чернова Петра, за рычагами Чернов Степан, ворвался на батарею, круша, давя, переворачивая пушки.

Ободрившись, ударный батальон поднялся и пошел в атаку.

Жуков обернулся к Гетману:

- Орден за проявленную инициативу за мной.

Не дожидаясь другой перемены отношений, Готман махнул рукой и в слезах убежал с НП.

...Из-за барханов с шашками наголо вылетел конный баргутский полк и помчался на атакующий батальон. Конницу начал косить танковый пулемет Чернова, бить танковые снаряды.

- Лхагвасурэн, введите два кавэскадрона 8-й кавдивизии, пусть ударят по ним с фланга, - посоветовал Жуков.

Лхагвасурэн склонился над аппаратом, кричит по-монгольски.

...Ненаблюдаемые отсюда, к восточным склонам барханов подъезжают японские грузовики с солдатами. Накапливаются для атаки.

- Летчики докладывают: к японцам со стороны границы движется подкрепление в размере двух батальонов, - сообщил Богданов.

- Ну так пусть штурмуют и бомбят их, что тут докладывать.

- Вы создаете нервозность, - спокойным и тихим голосом по-отечески напомнил Кулик.

- Товарищ командарм I ранга, я не создаю нервозности, я отдаю приказ авиации уничтожить подходящие силы противника, - сдержанно ответил Жуков.

- Вот именно такими словами и отдавайте, - уже построже сказал Кулик. - И ордена за пустяки не след развешивать, а то все обесценится.

- Воротничков, оформить наградной лист на Готмана, - упрямо приказал Жуков и уткнулся в окуляры стереотрубы.

Все ожидали, что Кулик разразится яростным гневом. Кулик почему-то сдержался.

...В окуляры стереотрубы Жуков видит, что японцы расширяют боевые действия. Лезут и на позиции полка Ремизова, и полка Федюнинского, и пытаются захватить батареи... Бой не затихал, а нарастал.

Скрытно - ложбинами, манханами - пробиваясь к своим, Ваня Клочков увидел засевший в песках, подбитый попаданием в люк водителя БТ-7. Двигатель у танка работал, он дергался, но с места не трогался. Танк обложили 12 японских солдат и подожгли резину катков. Танк перестал дергаться, из револьверных отверстий слабо защелкали пистолетные выстрелы. Японский солдат всовывал в одно отверстие ствол винтовки и тоже стрелял.

Вот в этот момент и увидел всю эту картину Иван Клочков. Тут же тремя длинными очередями то ли скосил, то ли отогнал солдат. Не разглядывая и не рассуждая, бросился к танку.

Из-за танка высунулся солдат, вскинул винтовку, Ваня оказался проворнее - раскрошил и далеко отбросил очередью в упор. Тряхнул головой, так близко еще не убивал. Стукнул прикладом в борт:

- Открывай, земеля!..

Совсем рядом по танку защелкали пули. Ваня забросал загоревшуюся резину песком. Забежал от пуль по ту сторону - наткнулся на японцев, стеганул очередью и в два прыжка оказался в танке:

- Ну, что у тебя? - увидел в полутьме заплаканное, белое лицо командира.

- Да вот... убили... - Командир танка Чернов Петр не сдержал слез. - Обоих.

По броне защелкали, в упор, пули. Застучали приклады. Слышны ругательства на чужом языке. Ваня уже разглядел убитых механика-водителя и башенного стрелка. Вздохнул.

- Давай побыстрей, они гранаты связывают...

- Да у меня вот, - командир показал разодранную осколком во все бедро ногу. - Кулису не отожму. Мотор исправен.

Ваня, закрыв глаза, чтобы не видеть страшную рану, подхватил убитого в голову механика-водителя, потащил с сиденья.

- Осторожнее!.. Это мой брат... Я - Чернов Петр, это - Чернов Степан...

Ваня осторожно снял с сиденья Чернова Степана. Сел на его место, посмотрел, вспоминая, вниз на педали, дернул за рычаги.

- Ты это, - хотел поучить командир. Но двигатель уже взревел, танк крутанулся в песке и, резко опрокинув сунувшегося самурая, помчался с этого места.

- Почему умеешь?! - кричал командир.

- Да так... был случай... К своим?

- В атаку - за убитого брата Степана! - командир танка, опираясь на здоровую ногу, с трудом вынимал из кассеты снаряд, заряжал пушку, стрелял. - И за друга Семена...

Перед глазами Вани - вмятый прямым попаданием бронелюк водителя, внушительные щели по сторонам, в них он хорошо видел... видел и то - если кто-то саданет сюда очередью, ему размозжит голову.

Конница - в щели. Пехота. Искаженные ненавистью нерусские лица. Кухня. Ваня подмял кухню. Опрокинул грузовую машину. Помчался нарстречу монгольской коннице и переправлявшимся через Хайластын-Гол броневикам 8-го монгольского бронедивизиона.

Неудобно коннице в современном бою - застрекотали с гребней сопок японские станковые пулеметы, и полэскадрона сразу как ветром сдуло.

Вечер они встречали в расположении монгольского бронедивизиона.

- Эй! Как бы тут переправиться? - уточнял Ваня Клочков. - А, братья монголы?

Монголы увидели, как сильно был вмят снарядом бронелюк механика-водителя, заговорили на своем языке.

- Уголки бы тут наварить пошире, тогда б его не втемяшило внутрь, - объяснил Ваня.

- Э, нце-нце, - соглашались монголы. Ваня постучал пальцем по бронелюку на монгольском БА-10.

- Ты у себя тоже уголки пошире. Ты понял? - Ваня показал пальцами. - Пошире. Ага?

- Ага, - засмеялся монгол.

- Эй! - окликнули Ваню. - Ням-ням - ага?

- Ням-ням, конечно, ага, - согласился Ваня. - Со вчерашнего дня... - Тут он увидел, что в командирском люке стоит командир танка и терпеливо ждет, когда он наговорится. - Ну, пока... Убитых товарищей надо к своим переправить. Дай бензин, а то я пустой.

...У Хайластын-Гола сильно заболоченные берега. Сам он не широк - всего 10 метров - и не глубок. Но берега заболочены метров на 70 с каждой стороны. Узкая, почти не шире танка, гать.

Ваня уверенно, на хорошей скорости, ведет танк по гати.

Слушай, - командир танка Петр Чернов дотронулся до Вани и склонился . к самому уху: - Пойдешь в мой экипаж? С твоим начальством договорюсь,

Ваня радостно улыбнулся. БТ-7 радостно проскочил Хайластын-Гол, радостно пронесся по гати, радостно выскочил на твердую землю.

КП Жукова на Хамар-Дабе. Утром Жукову доложили:

- Противник захватил район Больших Песков, взяты высоты «Песчаная» и «Заозерная», движется в направлении сопки «Ремизова».

- Воины, мать их так! - возмутился Кулик. - Чего они отступают?! Японский солдат, между прочим, без приказа не отступает.

- Развернуть все стволы. Остановить наступление огнем артиллерии, - спокойно и твердо приказал Жуков. - Воротничков, ведешь карту?

- Веду.

Потом доложили:

- Противник численностью триста человек прорвал оборону, пытается захватить переправу.

- Вот мать!.. - возмутился Кулик. На КП в этот момент находился комбриг Яковлев.

- Михаил Палыч, выручайте, - приказал Жуков.

Яковлев, не долго думая, выбежал с КП, влез в свой танк с белой комбриговской «I» на башне и погнал вниз с Хамар-Дабы к переправе.

Несмотря на все приказы, призывы, матерки пехотных командиров, пехота не пошла на противника за его танком.

Тогда Яковлев взял в танке гранаты, спрыгнул на землю.

- Это я! - сказал он. - Комбриг Яковлев! За мной!!!

Увидев его, героя Баин-Цагана, комбрига, не за спасительной броней, а тут, рядом с собой, на земле, пехотинцы, отступившие под натиском прорывавшегося к переправе противника, встали и пошли за Яковлевым в атаку.

Это была последняя в его короткой 36-летней жизни атака. Через несколько минут Яковлев погибнет.

Герои Советского Союза командарм I ранга С. Тимошенко и командарм I ранга Г. Кулик

- Ну вот, и Яковлева погубил, - недовольно вздохнул Кулик.

- Товарищ командарм I ранга, не я это дело - войну - придумал, - резко, не по чину, обрезал Жуков.

Жукову доложили:

- Противник захватил тяжелую гаубичную батарею Лапина.

Кулик по-отечески посоветовал Жукову:

- Надо снять с того берега всю артиллерию... пропадет артиллерия.

Жуков ничего не ответил.

- Вы слышите, что я сказал? - уже раздраженно напомнил Кулик.

- Если так, давайте снимать все, давайте и пехоту снимать. - Обидной была и очевидная нелепость этого указания, и особенно обидно, что оно исходило от такого большого по званию военачальника, командарма I ранга, и эта скрываемая обида прозвучала в голосе Жукова.

- Что это значит? - заместитель наркома обороны Кулик уже давно привык к беспрекословному подчинению.

- Я пехоту не оставлю там без артиллерии. Артиллерия - костяк обороны, что же - пехота будет пропадать там одна?.. Тогда давайте снимать все.

- Вы что себе позволяете?.. В таком тоне разговариваете со мной?.. Я - заместитель наркома обороны, у меня таких комдивов в подчинении тысячи, и каждый будет оговаривать мои указания?! Выполнять - это приказ!

- За тон прошу извинить... Товарищ заместитель наркома обороны, это - не детские ясли, - я не ребенок, который должен выполнять любые указания воспитателя. Этот участок доверен мне, моя задача выполнять поставленную передо мной задачу. И я прошу не мешать ее выполнять.

- Отдать приказ отвести артиллерию с восточного берега! - твердым, не терпящим возражения голосом приказал Кулик.

- Раз так, - принимайте командование на себя. Я снимаю с себя командование, - таким же твердым, не терпящим возражения голосом ответил Жуков.

- Это что за капризы?! - возмутился Кулик. - Как вы стоите?! Смирно! Жуков встал «смирно».

- Встать «смирно» - это я могу себе позволить. Выполнять нелепые указания - не могу. Я обжалую ваш приказ перед Генеральным штабом и наркомом обороны и поставлю вопрос: или вы, или я... Разрешите идти?

Это было нелепо: командарм I ранга и комдив - почти слон и моська. Кулик даже расхохотался:

- Идите, суйте шею в петлю.

Жуков повернулся по-уставному через левое плечо и вышел с КП.

...Жуков пришел на пункт связи.

- Шифруйте телеграмму в Москву.

Очень скоро пришел короткий ответ:

«Поддерживаю предложения товарища Жукова. Товарища Кулика отзываю в Москву. Ворошилов».

Прощаясь, - Жуков провожал Кулика к «Дугласу», - Кулик с обидой сказал Жукову:

- Георгий Константинович, а ведь я поддержал вас.

- Да, - сухо ответил Жуков. - Спасибо.

- А ты меня обложил...

На это Жуков ничего не ответил.

- Повесьте на КП и НП портреты вождей... Товарища Молотова, товарища Ворошилова, товарища Берия.

- Слушаюсь, - сказал Жуков.

- А в своей юрте обязательно портрет товарища Сталина.

- Слушаюсь.

Кулик помолчал и сказал с большой непроходящей обидой:

- Как будет вам тяжело, вы не умеете сохранять друзей... Не дай бог оказаться пророком, вы умрете забытым и в одиночестве...

- Что делать, в сорок лет не изменишься, - вздохнул Жуков. - Прощайте...

Голос за кадром:

КУЛИК ОКАЗАЛСЯ ПРАВ. ВЫПОЛНЯЯ ПЕРЕД РОДИНОЙ СВОЙ НЕЛЕГКИЙ ДОЛГ, ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ЖУКОВ УХИТРИЛСЯ КАЖДОГО В ЧЕМ-ТО ОБИДЕТЬ.

В 1957 ГОДУ, КОГДА ХРУЩЕВУ ПОНАДОБИЛОСЬ СМЕСТИТЬ ЖУКОВА С ПОСТА МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР, МНОГИЕ СОВЕТСКИЕ МАРШАЛЫ, ПРОШЕДШИЕ С ЖУКОВЫМ ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ВОЙНУ, ПОДПИСАЛИ ПИСЬМО В ЦК, ОБВИНЯЯ ЖУКОВА В БОНАПАРТИЗМЕ И ВСЕХ ГРЕХАХ, КОТОРЫЕ МОЖЕТ СОВЕРШИТЬ ЧЕЛОВЕК.

НАХОДИВШИЙСЯ В РАСЦВЕТЕ СИЛ, КРУПНЕЙШИЙ ПО ВСЕОБЩЕМУ ПРИЗНАНИЮ ВОЕНАЧАЛЬНИК И ВОЕННЫЙ ОРГАНИЗАТОР XX ВЕКА МАРШАЛ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ЧЕТЫРЕЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ГЕОРГИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ЖУКОВ БЫЛ СМЕЩЕН СО ВСЕХ ЗАНИМАЕМЫХ ИМ ПОСТОВ И ДОЖИВАЛ СВОЙ ВЕК В ОДИНОЧЕСТВЕ, ЗАБЫТЫЙ ВСЕМИ, НО НЕ НАРОДОМ И НЕ ИСТОРИЕЙ.

В артмастерских на Ванин танк наварили широкие уголки на люке, как он хотел. Заклепали пробоину. Он сам все это покрасил свежей зеленой краской и теперь мчался в почти новеньком танке вниз с Дунгур-Обо к переправе. В башне стоял командир Чернов Петр, над Ваней сидел башенный стрелок Борис Яшин, еще моложе Вани, совсем пацан.

Переправились - и вот радость - в открытый люк Ваня увидел санитарный автофургон. Конечно, в армии таких много, однако подлетел к нему эдаким лихим бесом на танке.

И опять радость - выскочил и прямо перед ним - та, знакомая еще по маю девушка-военфельдшер, на которую смотреть бы всю жизнь, и это была бы счастливая жизнь.

- Здравствуйте.

- Здравствуйте, - сказала она, готовя раненого к транспортировке.

- Так вы живы, - сказал Ваня.

- Да, - сказала она.

- А я тогда с крыши упал, меня потом подобрали.

- А нас тогда разбомбили, а я в госпитале лежала.

- Я танкист теперь, - сказал он.

- Это хорошо, - сказала она.

Вот и весь разговор. Ваня помог внести раненых в автофургон. На этот раз он даже дотронулся до нее.

- До свидания, - сказала она и протянула руку. - Меня зовут Ира.

- До свидания, - он протянул свою, и как же не хотелось ему отпускать эту маленькую ласковую ладошку. - Меня - Ваня.

- Ванька, черт длинный, тебя приморозило? - засмеялся кто-то из пехотинцев.

- До свидания, - сказала она, тут же отнимая руку.

- До свидания, - сказал он, чувствуя себя почти счастливым.

- Стойте! Стойте! - санитары бегом несли раненого.

На носилках, под пах без обеих ног, лежал закадычный товарищ Славик Кубышкин. Он был без сознания.

- Славик, - испугался Ваня. - Славик... Славик не приходил в сознание.

- Быстро! Поехали! - окончив первичную обработку, приказала Ира.

Ваня впрыгнул в свой танк, захлопнул люк с наваренными уголками и погнал танк прямо на занятую японцами сопку «Песчаную». Остановился в трехстах метрах.

- Короткая! Лупани, Петя, за Славика! Другу Петру Чернову не надо было лишнего объяснять, он все понял сам и открыл такую бешеную стрельбу из пушки по японским позициям, что японцы не выдержали и открыли ответный ураганный огонь из всех огневых точек, обнаруживая их расположение.

- Вовремя подослали, - сказал со своего наблюдательного пункта командир минометной батареи лейтенант Ягодников. - Волоканов, засекайте координаты огневых точек противника.

Части 82-й СД учились ходить в атаку с танками. Участок, подобранный в 9-ти км от Халхин-Гола, действительно, напоминает восточный плацдарм, те же сопки, барханы, манханы, сыпучий песок.

Солдаты набегались по ним до изнеможения.

Перекур.

- Дома и пшеничка уже созревает, а мы тут, как детишки, бегаем за машинами, - повалившись на землю, вздыхает пожилой красноармеец Шибанов. - Мужики, у моей Серухи задок был во, - только он сложил руки ладошками, чтоб показать, какой задок был у Серухи, на участок прибыли Жуков и Никишев.

- Показать встречный бой! Действовать серьезно, без поддавков, - приказал Жуков.

Они показали. Старались, зная строгость комдива. Опять набегались до изнеможения.

- Что-то начинает напоминать, - суховато оценил Жуков. - Работать дальше. Особое внимание - штык, граната, взаимовыручка в условиях боя.

Жуков, Никишев, Воротничков возвращались с аэродрома в машине.

- Георгий Константинович, здесь неподалеку, в самоне, женщины, боевые подруги командиров и вольнонаемные, организовали постирочный пункт для красноармейцев корпуса. Работа тяжелая, грязная, но женщины - молодцы... Хорошо бы вы заехали к ним, сказали несколько слов, это бы здорово ободрило... - предложил Никишев.

- Поехали, - глянув на часы, сказал Жуков.

По пути встретилась группа верховых пограничников - монголов и русских - окружив, под карабинами, они вели большую, человек 18-20, тергруппу. Некоторые пограничники и террористы ранены, в бинтах. Отдельно, перекинутых через седла, везут убитых.

- Командир сводного батальона погранвойск НКВД майор Булыга, - представился командир группы.

- Помню. Вы уже представлялись. Много диверсантов? - спросил Жуков.

- Вынюхивают. Эти травили колодцы, резали провода. С момента прибытия батальона в состав действующих войск задержаны сто шестьдесят подозрительных лиц, - доложил Булыга.

- Усилить поиск, там ничего не должны знать, что у нас происходит, - строго напомнил Жуков. - Особая охрана - мест боевой подготовки... и дислокаций новых подразделений, когда они начнут прибывать.

У боевых подруг командиров и вольнонаемных работа действительно была тяжелой и грязной. Стирали вручную - гимнастерки, бриджи, нижнее белье, портянки. Здесь же кипятили в огромных котлах. Но женщины были молодые, здоровые, все им было под силу - и все как одна красивые.

- Девушки! Комдив едет!

- Ой! - Все побросали работу, начали прихорашиваться.

Подъехал Жуков, вышел из машины и, несколько теряясь от такого обилия молодых, распаренных, полуодетых и красивых женщин, приложил руку к фуражке:

- Комдив Жуков.

- Ой, девушки... - охнула Клава Нестерова, едва только увидела Жукова. - Не трогайте его - это же мой человек.

Она оправила майку и смело пошла навстречу Жукову, улыбаясь и глядя в его глаза такими же, как у него, почти без цвета, только очень большими и красивыми глазами.

- Товарищ комдив... Какой же вы весь запыленненькии... Давайте мы вас постираем, в чане прокипятим.

Она едва не коснулась Жукова молодой, полуоткрытой за майкой грудью, и все смотрела в его глаза и радостно улыбалась. Жуков, уже мрачнея, чуть-чуть отступил.

- Товарищ комдив, - разочарованно сказала она, - если вы себя так ведете и с противником, до Байкала допятитесь...

- С противником я веду себя по-другому, - еще не умея овладеть ситуацией, доложил Жуков, невольно отмечая, какие красивые у нее глаза, какое хорошее, молодое лицо.

- Клавка-ведьма-озорница, убавь накал, товарищ комдив с боевых действий, уставший, - заступились женщины. - Ты глазами кого хочешь спечешь.

- А он мне нравится, - сказала она. - А я вам нравлюсь? Только честно, по-командирски...

- Вы очень красивая женщина... и, видимо, очень хорошая, если не гнушаетесь делать такую работу. От имени командования корпусом, - Жуков взял мягкую, распаренную в горячей воде ладонь Клавы Нестеровой и поцеловал, - спасибо, товарищи женщины!..

- Товарищ комдив, целуйте всех... - взбунтовались женщины.

Пришлось целовать всех. Некоторые целовали очень серьезно - обнимали за шею и в губы. Так что Жуков к концу едва стоял на ногах.

Никишев пытался за него заступиться:

- Товарищи женщины, у товарища Жукова в Минске жена и две дочки.

- А вы, товарищ комиссар, идите занимайтесь политработой, - возражали женщины.

Серьезнее всех поцеловала Клава Нестерова, когда и до нее дошла очередь.

- Я ведь вас уже целовал, - пробовал защититься Жуков.

- А я вас нет, - сказала она и вложила в Жукова такой поцелуй, что Никишев не на шутку перепугался.

- Теперь, товарищ комдив, вы мой, а я ваша, - прошептала она и хотела поцеловать еще раз.

...Жуков выскочил из прачечной с кружащейся головой, крутящимся перед глазами миром и страстным желанием заниматься чем-то другим, а не боевыми действиями.

- Ты больше меня никуда не вози - вот так! - строго сказал Жуков Никишеву.

- Кто ж знал, всегда были такие серьезные женщины - с женсоветом, общественными поручениями, - растерянно сообщил Никишев.

...А женщины там уже хохотали, начинали петь.

Приемщицы разбирали кучу вновь привезенного обмундирования.

- Ой, девочки, оно с кровью... - заплакала одна. - Ой, девочки, ой-йё-йё-ой... - Она прижалась к командирской с двумя кубарями, пробитой осколком, окровавленной гимнастерке. - Коленька-Ко-оля-а... как же я без тебя-а...

Клава Нестерова и еще одна подруга обняли ее, хотели утешить и стали плакать втроем.

Жуков вышел на гребень Баин-Цагана. Даже, кажется, на то самое место, на которое вышел в свой первый день. Теперь это все не узнать - все исковеркано, все изрыто, все по нескольку раз взорвано.

Специальные команды убирают технику - сколько же ее здесь уничтожено! Сколько погибло людей, страшно подумать.

- Поле боя... поле смерти... поле славы - одно поле, - сказал Жуков.

Отсюда, с главенствующей над местностью высоты, видно, что на восточном плацдарме покой. По свежеотрытым окопам видно, что они обложили наши войска, приблизившись к реке до 5-8 километров.

- Тишина, - сказал Жуков.

- Да, - подтвердил Никишев.

- Да. Тишина... как тогда, у Ремизова - перед Баин-Цаганом.

Хроника. Вашингтон. 20 июля 1939 года.

К зданию сената подъезжает машина с японским послом в США Хориноуци.

Хориноуци поднимается по ступеням сената.

Хориноуци и государственный секретарь США Хэлл за беседой.

Голос за кадром:

20 ИЮЛЯ 1939 ГОДА ВО ВРЕМЯ ВТОРОЙ ДОВЕРИТЕЛЬНОЙ БЕСЕДЫ В ОТВЕТ НА ЗАВЕРЕНИЯ ЯПОНСКОГО ПОСЛА В США ХОРИНОУЦИ, ЧТО ВСЕ ВОЕННЫЕ УСИЛИЯ ЯПОНИИ НАПРАВЛЕНЫ ПРОТИВ СССР И ТОЛЬКО ПРОТИВ СССР, ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЕКРЕТАРЬ США ХЭЛЛ ЗАЯВИЛ, ЧТО США ТАКЖЕ ВЫСТУПАЮТ ПРОТИВ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, КАК МНОГИЕ ДРУГИЕ СТРАНЫ...

ЧЕРЕЗ ДВА ГОДА НАПАДЕНИЕМ НА ПИРЛ-ХАРБОР ЯПОНИЯ НАЧНЕТ ВОЙНУ С АМЕРИКОЙ...

ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ЛЕТ АТОМНОЙ БОМБАРДИРОВКОЙ ХИРОСИМЫ И НАГАСАКИ АМЕРИКА НАЧНЕТ НОВУЮ, АТОМНУЮ ЭРУ В ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЯХ...

Хориноуци и Хэлл, дружески улыбаясь друг другу, фотографируются на память.

Хроника. Токио. 23 июля 1939 года.

Встреча японского министра иностранных дел Ариты и посла Великобритании в Токио Крейги. Подписание соглашения. Фотографирование для печати.

Голос за кадром:

ЭТИМ СОГЛАШЕНИЕМ АНГЛИЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ПРИЗНАЛО ЯПОНСКИЕ ЗАХВАТЫ В КИТАЕ, ЧАСТИЧНО БЫВШИМ В ТО ВРЕМЯ АНГЛИЙСКОЙ КОЛОНИЕЙ, И ОБЯЗАЛОСЬ НЕ ПОМОГАТЬ КИТАЮ В ВОЙНЕ С ЯПОНИЕЙ. ЭТО РАЗВЯЗЫВАЛО РУКИ АГРЕССОРУ ДЛЯ ЭСКАЛАЦИИ ВОЙНЫ В МОНГОЛИИ. БОЛЕЕ ТОГО, ПОДТАЛКИВАЛО НА ЭТУ ВОЙНУ.

Токио. Кабинет Хиранумы.

Здесь премьер-министр барон Хиранума, военный министр генерал Итагаки, заместитель военного министра генерал Тодзио и командующий Квантунской армией генерал Уэдэ. Все печальны - в соответствии с переживаемым армией и страной моментом.

Говорит Хиранума:

- Уважение к Японии в мире может ослабнуть. К тому, кто терпит какое-нибудь поражение, отношение становится несерьезным. Наши союзники таковы: Германия хитра и расчетлива, Италия болтлива и бестолкова - это наши союзники. Других нам не дал бог. Все может изменить только наша решительная победа в Монголии. Англия и Америка поддерживают наши благородные устремления, от этого наш тыл в Китае становится прочным. Необходимо на время приостановить активные военные действия в Китае, подвести в Монголию все лучшие императорские войска. Вы хорошо поняли - нужна победа - от этого зависит все и такова воля императора.

Это относилось в первую очередь к генералу Уэдэ. Он, самый младший здесь по занимаемому положению, вскочил первым и первым склонил голову. Встали и склонили головы остальные.

Токио. Кабинет императора.

Император Хирохито подписывает указ о назначении генерала Огису Риппо командующим специально создаваемой для действий на Халхин-Голе отдельной 6-й армии.

Премьер-министр Хиранума и военный министр генерал Итагаки поздравляют генерала Огису Риппо с высоким назначением.

Фотограф. Общая фотография для истории.

Запомним этих людей, через месяц им придется уйти в отставку.

И опять из Маньчжурии, с оккупированных японцами китайских земель снимались лучшие императорские войска и направлялись туда, к Халхин-Голу.

Их много, это почти нашествие. Грустные китайские пейзажи в открытых дверях вагонов. Грустная японская песня за кадром. Далеко не всем - только трем из десяти - удастся вернуться обратно. Дисциплинированные японские солдаты не теряют времени даром - хором цитируют наставления Мейдзи, занимаются фехтованием на деревянных винтовках. Раскачиваются вагоны, но это истинным воинам не помеха.

...И опять такие же лихие, как в мае, солдатские песни. По Халун-Аршанекой железнодорожной ветке подвезли огромные осадные орудия, снятые с укреплений в Порт-Артуре.

КП на Хамар-Дабе.

Совещание командиров 57 ОК. Жукову докладывают.

Смушкевич:

- Авиаразведка показывает: начиная с 20-го, через Харбин-Халун-Аршан и Хайлар систематически следуют воинские поезда. За период с 23-го по 26-ое проследовали на север Тянцзин-Бейлин сорок эшелонов. В районе озера Далайнар выстроен военный городок с госпиталями и казармами.

Лхагвасурэн:

- Наша разведка подтверждает сведения о переброске двадцати эшелонов в. направлении Вянемяо. Форд отпустил вторую партию грузовых автомобилей для японской армии в кредит - тысяча четыреста штук. Из местных китайцев и белогвардейцев формируются боевые дружины. Строятся казармы. Ведутся фортификационные работы.

Леонов:

- Радиоперехватом установлено прибытие на фронт полка траншейных мортир и полка горной артиллерии.

Сухоребров:

- Офицерский состав вновь прибывшей 7-й пехотной дивизии: командир дивизии генерал-лейтенант Сонобэ Ваитаро, начштаба полковник Хоттори, комбриг-13 генерал-майор Акияма...

- Ладно, - остановил Жуков, - все равно эти фамилии никто из нас не запомнит, пусть там у вас лежат для сведения. Или пуганите Москву - Садовников любит почитать фамилии...

Во все время доклада Жуков держался очень спокойно и очень уверенно, только после каждого неприятного сообщения все ниже и ниже надвигал козырек фуражки. Так что к тому моменту, когда остановил Сухореброва, козырек закрывал почти половину лица. Из-под него Жуков впервые сказал то, что потом будет тщательно разрабатываться.

Положение, видимо, складывается серьезное... Видимо, придется строить мощные оборонительные сооружения... Видимо, это надолго. И, видимо, придется здесь зимовать, - говорит он и многих обескураживает этим.

- Очень хорошо! - обрадовался Лхагвасурэн, - Монгольская зима - очень суровый климат. Мы выдержим. Японцы замерзнут!

- Вот так, - сказал Жуков. - Приказываю: приступить к строительству зимних казарм, конюшен и прочего. Немедленно запросить тылы о подвозе стройматериалов... Во избежание затягивания радиопереговоров о строительстве длительным зашифровыванием и расшифровыванием - радиопереговоры вести простым кодом.

- Как показывает радиоперехват, простой код давно известен японцам! - загорелся Леонов, думая, что Жуков, не помнит об этом.

- Я с тобой сейчас не советуюсь, я приказываю, и будь любезен в точности и немедленно исполнять. Первый запрос послать сейчас же. Я сам составлю его. - Жуков умел сказать так холодно и так властно, что человек вздрагивал. - Спасибо, товарищи. Всё.

Все встали.

Если бы кто сейчас заглянул в его глаза, он бы увидел, что они не только жесткие, властные, но еще и хитрые, и лукавые.

Хроника.

Широко известные кадры встречи Гитлера и народа. Когда он стоит в открытой машине, подняв руку в приветствии и радостно улыбаясь, а народ, одетый в солдатскую форму, стройными шеренгами печатает мимо любимого вождя прусский военный шаг.

Когда он на стадионе, и многотысячные стройные толпы народа изображают перед ним и перед самими собой мужество, единство, радость.

Когда ночью эти толпы с факелами образуют огромную, светящуюся свастику.

Это была еще пострашнее угроза - сплоченность, организованность, размах, наглость, безликая твердость духа.

Москва. Кабинет Сталина.

- И что же еще требует этот Жуков? - спросил Сталин.

У Кулика еще не прошла обида на Жукова, при каждом упоминании этой фамилии, как Кулик ни старается, на его лице проступает обиженное выражение. Сталину, видимо, что-то известно об этой обиде, в глубине постоянно настороженных глаз таится усмешка.

Однако докладывает Кулик объективно:

- Он все хорошо подсчитал - о войсках я уже докладывал - так... боеприпасов для артиллерии и авиации следует доставить 25 тысяч тонн...

- Ого, - вздохнул Молотов.

- ...продовольствие, топливо, прочие грузы - всего 55 тысяч тонн... Молотов опять вздохнул.

- Следует учитывать, от ближайшей железнодорожной станции до Халхин-Гола 700 километров, туда-обратно - 1400-1500, оборот автотранспорта в условиях бездорожья пять суток. Исходя из этого, товарищ Жуков просит увеличить парк грузовых автомобилей до пяти тысяч штук.

- Однако... - заметил Молотов. - Тут, понимаешь, не в каждом колхозе машина есть.

- Тогда как сейчас? - недовольный, что Молотов мешает ему говорить и слушать, уточнил Сталин.

- 2636 автомашин разных типов, - доложил Кулик.

- Если бы товарищ Сталин уделял такое внимание нашему наркомату, мы бы за эти деньги десять раз купили всех Чемберленов и Даладье, - не выдержал Молотов.

- Товарищ Молотов - известный купец, - сказал Сталин. - Товарищи рабочие из Перми уже давно спрашивают в своих письмах ко мне: а почему народный комиссар иностранных дел, Председатель Совета Народных Комиссаров, известный революционер товарищ Молотов очень похож на сына нашего бывшего фабриканта Славку Скрябина?

Молотов побелел. Установилась напряженная тишина.

- Это шутка или не шутка? - усмехнулся Сталин и посмотрел в пенсне Берия.

Берия ответил честным преданным взглядом. Глаза Сталина потеплели.

- Товарищ Берия считает: это - шутка, - усмехнулся Сталин.

Все засмеялись. Молотов порозовел.

- Значит, вы считаете, Гитлер потому не идет на заключение военной стороны договора известного антикоминтерновского пакта с Японией, направленного против нас, что Жуков надавал им по шапке на Баин-Цагане? - уточнил Сталин.

- Военные, как обычно, склонны преувеличивать свои заслуги, - вставил Берия.

- Не завидуй, Лаврентий. Это нехорошо, - по-грузински сказал Сталин и остановил взгляд на Тимошенко. - Говорите вы.

- Объективный анализ показывает, товарищ Сталин, это одна из причин. Возможно, самая главная. Гитлер расчетлив, самолюбив и не позволяет себе связываться с партнером, имеющим подмоченную репутацию, - доложил Тимошенко.

- Которую подмочил Жуков, - Сталин задумался и вздохнул. - И которую они постараются высушить.

- Да им - там!.. - Буденный сжал правый кулак. - Как шарахнуть! До Пекина! До Токио! До этого... как его... Чтоб портки потеряли! Малой кровью - на чужой земле!..

Глаза Сталина налились гневом.

- Я знаю, это не только ваше личное мнение, - ледяным, без выражения голосом сказал Сталин. - Можешь записать то, что сейчас я скажу... если ты не забыл буквы. Можешь не записывать, но запомнить должен каждое слово... Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну. Надо сломать хребет японцам на реке Цаган, а не в другом месте!.. Запомните это сами и объясните своему Жукову, а то мы вас быстро поправим... Революция не имеет права распространяться вооруженной силой, это превращает ее в контрреволюцию!.. Все! Послать товарищу Жукову, что он хочет.

- Учитель, извините, никак не могу избавиться от сомнения, - уважительно, по-грузински сказал Берия.

- Говори все, - по-грузински ответил Сталин.

- Этот Жуков способный военачальник, вы абсолютно правы, но совершенно неграмотный политически человек - боюсь, как бы он там не наломал дров, - якобы кручинясь, по-грузински объяснил Берия. - За ним нужен острый партийный глаз.

- Слушай, за чем дело стало? Есть у нас Мехлис - политический руководитель Красной Армии - пусть едет. Сидит тут, понимаешь, целый день в кабинете, попа стала больше, чем кресло. Пусть едет, пусть смотрит, пусть воспитывает, - по-грузински ответил Сталин.

Сталин закурил папиросу и сказал, обращаясь ко всем, по-русски:

- Мы тут посоветовались с товарищем Берия и решили: а хорошо ли, что таким значительным воинским соединением - целой армией - будет командовать человек с таким незначительным воинским званием, какое имеет товарищ Жуков? Необходимо исправить это досадное недоразумение.

- Учтем, товарищ Сталин, - доложил Ворошилов.

- А что-то, я смотрю, товарищ Кулик у нас очень грустный? - пряча за усами усмешку, с преувеличенной озабоченностью спросил Сталин. - Не обидел ли вас там товарищ Жуков?.. Вы скажите, мы никому не позволим обижать наши проверенные, старые кадры.

- Извините, товарищ Сталин, я... задумался.

- Ну что же, когда военные начинают думать, скоро быть миру... или... большой, очень большой войне, - очень не скоро и очень грустно добавил Сталин.

- Товарищи военные могут быть свободны, - помолчав, разрешил Сталин. - Пригласите руководителей металлургии... Задержись, Климентий Ефремович.

- Слушаюсь, товарищ Сталин, - подошел Ворошилов.

- Напомни, когда встречаешься с английской и французской военными миссиями?

- Что-то они все оттягивают, товарищ Сталин. И людей посылают весьма незначительных. Англия - адмирала в отставке Дракса, второстепенный военный деятель; Франция - какого-то генерала Думенка.

- Ты плохо учился в школе, Климентий Ефремович, не помнишь наставления Соломона: унижайся и возвышенным будешь... Пусть шлют... хотя бы своих гувернеров. К осени в Монголии все должно быть закончено. Передай товарищу Жукову - обязательно, не нарушая границы с Маньчжоу-Го. Весь мир должен видеть, мы - не агрессоры, мы выполняем свой интернациональный долг перед братским народом...

- Товарищ Берия что-то не любит товарища Жукова, - осторожно сказал Ворошилов.

- Не лезь. Не твоего ума дело, - грубо обрезал Сталин. - Товарищ Берия, несмотря на свою молодость, по большевистской проницательности даст нам каждому сто очков вперед.

Вошли руководители металлургии. Глаза Сталина налились яростным гневом.

- Почему так мало выплавляете стали для тяжелой промышленности?! Почему сталь плохая, почему не выдерживает нужных нагрузок?! Кто хочет из-за этого полететь из партии и отправиться к такой-то матери - туда, куда Макар телят не гонял?!

Ворошилов вздрогнул и последним из военных выскользнул из сталинского кабинета.

Перед отъездом на Халхин-Гол начальник Главпура РККА армейский комиссар I ранга Мехлис получал наставления от Берия:

- Проверьте этого человека. Какой-то он уж очень хороший... Когда человек очень хороший, он что-то очень хорошо скрывает.

- Оправдаю ваше доверие, - заверил Мехлис.

Наставления давались у особняка Берия в центре Москвы на Вспольном переулке. Берия, не таясь от Мехлиса, выглядывал на улице хорошеньких женщин.

Вот одна ему очень понравилась. По его указанию приближенное лицо Берия, в то время майор, пошел знакомиться с женщиной.

- Разрешите идти, товарищ Лаврентий Павлович? - спросил Мехлис. Берия даже не обернулся.

- Не нравится мне его бывшая дружба с врагами народа Уборевичем и Тухачевским... Правильно говорит товарищ Сталин, сколько волка ни корми, он в лес смотрит. Проверь. Хорошо, по-большевистски проверь.

- Оправдаю ваше... сталинское доверие, товарищ Лаврентий Павлович. .

Тут Берия показалось, что Мехлис вроде хочет поцеловать его руку. А Мехлису показалось, что в каком-то порыве патриотической благодарности ему хочется поцеловать эту пухлую, холеную руку. Они удивленно посмотрели друг другу в глаза.

- Иди, - сказал Берия. - Иди и помни.

Побежали эшелоны в Монголию - с орудиями на платформах, с танками, крытыми брезентом, с грузовиками, с солдатами в теплушках.

На одном перегоне, уже в Восточной Сибири, где поезд шел медленно, потому что ремонтировали пути, к теплушке бросилась девушка - солдаты успели увидеть ее круглое хорошенькое лицо, сладкое, загорелое тело в вырезах ситцевого сарафана - и закинула в теплушку письмо.

Солдаты стали читать письмо вслух:

- «Привет нашим славным бойцам, защитникам нашей Родины от девушек-комсомолок!»

- Ох, - заволновались солдаты, - хорошенькие же бабенки!

- «...Мы, девушки-комсомолки путевой комсомольской колонны № 7, куда нас послали партия и правительство для ремонта путей, услышали о нападении на нашу Родину японских самураев. Изъявляем свое желание поехать на Восток и помогать вам, нашим братьям».

На полустанке воинский эшелон обходит другой эшелон - зарешеченные окна теплушек, изможденные, несчастные лица. Строящаяся колонна у эшелона. Конвоиры с собаками.

- Враги народа, - сказал один из солдат. (А были среди них и женщины, и дети).

- И все враги, сколько же у нас врагов, - сказал другой.

- Хватит болтать, не по своему носу меряешь, - оборвал его командир отделения.

- Почему же не по своему, товарищ младший командир? - обиделся тот.

- Потому что он у тебя такой, - младший командир зло показал, какой у него курносый нос, - а нужен такой, - он показал, какой нужен для этого длинный висячий нос. - Читайте дальше.

Поезд набирает скорость. Мелькают станции и полустанки.

И вот уже конечный пункт - станция Борзя.

...Сколько же здесь эшелонов с боевой техникой. Съезжают с платформ танки. Стаскивают тяжелые пушки. Снимают брезент с фюзеляжей истребителей и бомбардировщиков, они в полусборе - крылья отдельно. Съезжают грузовики.

И все - быстро, быстро - туда, на Халхин-Гол.

Колонны пехоты пошли в путь. Первые ноги ступили по зеленой траве, а за последними уже поднимается пыль.

А с другой стороны шли в Монголию эшелоны с другими войсками.

Конечный пункт Халун-Аршанской железнодорожной ветки. Сюда под покровом спускающейся темноты в специальном правительственном вагоне прибыл сам его высокопревосходительство командующий вновь создаваемой для боевых действий на Халхин-голе 6-ой отдельной армии японский генерал Огису Риппо.

Среди прочих высших офицеров и генералов - Кобаяси, Ясуока и других - Огису Риппо встречает генерал-лейтенант Камацубара. Угодничая, провожает к машине.

Огису Риппо задерживается у машины.

Одновременно на дальних путях выгружается вновь прибывшая из Китая бригада. Действуют споро, умело, без суеты - прекрасные солдаты, прекрасные мужественные лица - генерал Огису Риппо любуется ими.

Проходя мимо него, они как на параде печатают шаг, и он как на параде прикладывает руку к фуражке.

Прекрасно обученные, дисциплинированные, хорошо экипированные войска - у каждого в петлице по 2-3 звезды, которые говорят о том, что это и хороший, и уже более года прослуживший, а значит, умелый солдат.

- С такими солдатами можно делать только одно - побеждать, - с опасным для Камацубары намеком говорит Огису Риппо и садится в машину.

Эта станция стала большим железнодорожным узлом - много путей, много эшелонов с техникой, боеприпасами, горючим. Идет спорая, налаженная выгрузка. Китайские кули. Японские солдаты.

И все это - туда, на войну, в прорву.

На Халхин-Голе стало известно, что Жукову присвоили новое звание. Адъютант Жукова Воротничков искал-искал в вещах Жукова запасной ромбик и запасные шевроны, так и не нашел.

Тогда он взял самую старую, выгоревшую гимнастерку, спорол с каждой петлицы по ромбику и нашил на новую.

Это было все ранним утром.

...Жуков в это время был у родника. Позанимался немножко гимнастикой - по-отжимался, покачал пресс, попробовал себя на изгиб - потрогал тело, вроде пока ничего, без жира. Судя по ремню, вроде даже похудел. Умылся ледяной водой, надел на мокрое тело рубашку и пошел к себе.

...Быстро, поглядывая на часы, поел и надел, конечно, самую старую, выгоревшую гимнастерку. Заметил, что один ромб.

- Что же ты меня до комбрига понизил? - недовольно сказал вошедшему с чайниками Воротничкову.

- Зато на другой повысил, - Воротничков предложил новую, невыцветшую гимнастерку с тремя комкоровскими ромбами в каждой петлице.

- Не буду переодеваться, в нашей деревне это плохая примета, дай плащ. И быстро - машину.

В сопровождении верного Воротничкова Жуков сел в машину.

- Поздравляю с очередным званием, товарищ комкор! - прокричал водитель и крякнул, увидев по одному ромбу в петлицах. Расстроился, подумав, а вдруг все наоборот.

Тем не менее, приказа не возить Жукова не было, машина сорвалась с места и помчалась на той скорости, какую признавал Жуков.

Мехлис прилетел на «Дугласе» в сопровождении звена истребителей.

Он сразу увидел, что у Жукова под плащом.

- Ну, совсем вы тут без меня обтрепались, вовремя я приехал, - сказал Мехлис и протянул Жукову заранее приготовленный набор с комкоровскими знаками отличия. - Поздравляю с высоким воинским званием, товарищ комкор.

- Спасибо, - спокойно ответил Жуков.

- В Москве тобою были довольны, - принюхиваясь, сообщил Мехлис.

На это Жуков ничего не ответил.

- Чего молчишь? - приглядываясь к Жукову, спросил Мехлис.

- Спасибо, - повторил Жуков.

Мехлис потянул чутким носом:

- Дохните. Жуков дохнул.

- Что вы едите? - настороженно спросил Мехлис.

- Баранину с чесноком.

- В качестве закуски? - ехидно спросил Мехлис.

- Так точно, - с обидой ответил Жуков.

- Ладно, Жуков, я не японец, меня на мякине не проведешь... С народом пока встречаться не буду - не брит, не мыт, самого примут за пьяницу. Отвези меня куда-нибудь отдохнуть, тяжела дорога, тридцать часов лету... Вначале помыться.

Жуков посмотрел на часы и пригласил Мехлиса в свою машину. Вторая машина, предназначенная для Мехлиса, пошла сзади.

...В машине Мехлис спросил:

- Товарища Сталина очень интересует, почему так плохо складывались дела в майских боях?

- Причина одна - врём много, - не кокетничая и не выискивая каких-либо сложных объективных причин, сказал Жуков. - Не готовы к боям, говорим: готовы. Не умеем воевать, говорим: умеем. Терпим поражение, врем: побеждаем...

- Вы - известный сторонник все свое очернить, - опасно сказал Мехлис.

- Я - сторонник говорить правду, - ответил Жуков.

Мехлис удивленно приподнял брови, он - начальник Главпура РККА, армейский комиссар I ранга, а ему так невежливо отвечают.

- Видимо, этому вас учили Тухачевский и Уборевич? - опасно предположил Мехлис и решил, что свалил Жукова наповал.

Жуков, как всегда, пошел на обострение ситуации.

- Если против меня существуют какие-то подозрения, я готов ответить на них любому следствию, любой комиссии. Суесловить, походя, не намерен, - жестко, не заискивая, ответил Жуков.

Опять у Мехлиса приподнялись брови.

- Слушай, что ты со мной ругаешься в первый же день?.. Не спеши - будет время, - с каким-то тяжелым намеком сказал Мехлис.

- Приехали, - сказал Жуков.

...Мехлис надеялся увидеть уютную баньку, а это была огромная передвижная душевая установка. К тому же, открытая, без всяких кабинок. К тому же, здесь мылись несколько сот человек из подошедшей, проделавшей 800-километровый пеший марш от Борзи воинской части.

Мехлис был сильно разочарован.

- Что, у тебя нет своей баньки?

- Нет. Здесь каждое бревно надо за 750 километров везти, - Жуков выжидательно, тая усмешку в глубине спрятанных под низко надвинутым козырьком глаз, глянул на Мехлиса.

- Мыло-то хоть у тебя есть? - спросил Мехлис, выходя из машины.

- Есть. Товарищ старшина, - подозвав Жуков. - Выдать товарищу армейскому комиссару I ранга мочалку и мыло.

- Как можно, - задыхаясь от страха перед таким высоким начальством, возразил старшина. - У нас только хозяйственное, с каустиком...

- Давай с каустиком, - весело сказал Мехлис, потому что старшина - это уже народ, а с народом надо говорить или весело, или матом. - Давай мочалку, давай пару чистого простого белья!

- Товарищ армейский комиссар I ранга, разрешите идти? Работы много. - Жуков приложил руку к козырьку.

- Ты тут главный, ты и командуй, - без всякой приязни сказал Мехлис и пошел к солдатам.

- Здравствуйте, товарищи красноармейцы! - громким, веселым голосом, широко, радостно улыбаясь, прокричал Мехлис.

- Здра... жела... товщ... армейс... комисса... перв... ран... - растерянно откликнулись голые красноармейцы.

Пугая их, Мехлис разделся, как и все, догола, и смело, прикрыв срам мочалкой, пошел под душ.

- У! - закричал он. - Почему холодная?!

- Разрешите доложить, дрова... так сказать... завершились! - доложил старшина.

- Что приуныли?! Разве можно нам унывать?! - закричал Мехлис красноармейцам. - А ну, давайте споем!.. И не дожидаясь, пока кто-то начнет, запел громким правильным голосом: - «Каховка, Каховка, родная винтовка, горячее сердце в груди...»

Красноармейцам не каждый день доводилось петь с армейскими комиссарами I ранга, все сразу же подхватили:

• - Орел и Варшава
• Иркутск и Варшава, Орел и Каховка -
• Этапы большого пути.
• Гремела атака, и пули звенели,
• И ровно строчил пулемет...
• И девушка наша проходит в шинели,
• Горящей Каховкой идет,

- очень правильно, очень страстно и очень красиво выводил Мехлис. - А ну все, товарищи! Все!!! - закричал Мехлис и, давно позабыв о сраме, взмахнул обеими руками с мочалкой и мылом:

• Под солнцем горячим, под ночью слепою
• Немало пришлось нам пройти.
• Мы - мирные люди, но наш бронепоезд
• Стоит на запасном пути...

- запели даже и те, кто никогда в жизни не пел.

Километрах в тридцати от Халхин-Гола к подходящим войскам подлетел на мотоциклетке интендант Готман, вывалился из коляски. Он, как всегда, с пузатым портфелем, ручка, правда, уже оторвалась, держит портфель в обхватку. На груди новенький орден Красной Звезды - выполнил все-таки Жуков свое обещание.

- Стоп! Стоп! - распоряжается Готман. - Дальше нельзя! Дальше пойдете ночью - приказ самого товарища Жукова!.. Отдыхайте, обедайте, приводите себя в порядок... Интендант Готман, - знакомится с командирами, отодвигая чуть-чуть портфель, чтобы все видели его новенький орден.

- Как там боевые дела? - спрашивают командиры Готмана.

- Никаких боевых дел, товарищи, не предвидится, - хитрит Готман. - Будем строить казармы, квартиры, боевые конюшни. Будем, товарищи, учиться, и вообще - зимовать...

Это была саперная понтонная часть, назначение которой одно - быстро, в сжатые сроки, навести через водный рубеж переправу.

Готман достает из портфеля кипу листовок, раздает командирам.

- «Памятка бойцу в обороне»... Это должен знать каждый боец. Товарищ Жуков иногда лично сам строго спрашивает.

- Говорят, очень строгий командующий? - интересуются командиры.

- Зверь... Орденом меня наградил... Запомнили, дальше только ночью -- личный приказ товарища Жукова. Отдыхайте, попейте чаю, сейчас подойдет душевая установка - товарищ Жуков любит, чтобы все были чистые и веселые!..

Используя затишье, во всех войсках по приказу Жукова ведется учеба. Расположение танковой роты, в которой служит экипаж Чернова Петра.

- Ну-ка ты, Клочков, - спрашивает командир роты, - что сделаешь ты в такой ситуации?

Ваня встал во весь свой длинный рост и очень четко, как настоящий службист, доложил:

- Ну, если от снаряда или еще по другой причине погнуты качающиеся рычаги, отчего бондаж передних направляющих колес идет на гребень трака и сбрасывает гусеницу, особенно при повороте, то надо: во-первых...

- Рота, смирно!!! - отчаянно закричал дежурный и побежал с докладом к подошедшему автомобилю.

Из автомобиля вышли Мехлис и Никишев.

- Не вскакивайте, товарищи, я к вам как друг, как брат, - весело сказал Мехлис и этим сразу расположил всех к себе. - Посидим рядком, поговорим ладком.

Мехлис по-простецки сел со всеми. Пустил по кругу папиросы, взятые в юрте у Никишева:

- Курите, товарищи. За табачком и слово полегче - как любит сказать наш дорогой и любимый товарищ Сталин.

Группа артиллеристов, принятых в партию в дни боев на Халхин-Голе

Оттого, что Сталин и они, самые простые, рядовые люди, были объединены в одно целое этим доброжелательным простецким высоким начальником, который, наверное, и самого товарища Сталина видел не раз, а может быть, даже и говорил с ним, всех охватило приятное радостное воодушевление.

- Когда я уезжал сюда, он сказал: посиди с товарищами, поговори по душам, угости моими любимыми папиросами, - задушевным голосом сообщил Мехлис. - Курите, товарищи.

Вскочил водитель танка Коробов:

- Да как же так?! Да как же - что б товарищ Сталин слышал о нас?!

- Не только слышал, он каждую минуту думает о каждом из вас, - сообщил Мехлис.

- Да здравствует наш любимый вождь и учитель, отец и друг всех на свете детей, наш дорогой товарищ Сталин! - едва не плача, прокричал Коробов. - Мой танк пройдет тысячи километров и вышвырнет проклятого гада... - Больше он не мог говорить - слезы радостного восторга душили его.

Вскочил командир танка Мадонов:

- Моя машина не остановится! Моя пушка не замолчит! Мое молодое сердце трепыхает от гнева, потому что самурайская нечисть не уничтожена! Товарищ Мехлис, посылайте нас в бой!!!

Встал командир танка Чернов Петр. Волнуясь и переживая, сказал:

- Моего родного брата Степана, который шел в бой в составе моего экипажа, убили японские самураи. Я полон гнева и мщенья. Я проклинаю японскую гадину и клянусь жестоко отплатить за смерть моего любимого брата. Пускай помнит японская гадина, что наша социалистическая Родина богата братьями. На место одного брата станет другой брат, - голос Чернова Петра дрожал, он не мог преодолеть слез. Он положил руку на плечо сидящего рядом Вани Клочкова. - И встанет друг этого брата... Скоро и мы пойдем в бой... За Родину, за Сталина мы пойдем в бой!

Глаза у всех танкистов светились радостью и воодушевлением.

- Товарищи, скоро я поеду в Москву, что передать от вас товарищу Сталину? Все закричали радостно и вдохновенно:

- Ура! Ура! Ура!

И Ваня Клочков кричал вместе со всеми так же радостно и так же вдохновенно.

Вскочил взволнованный и счастливый башенный стрелок Щекин:

- Товарищи! Передайте товарищу Сталину: вот мы смотрим - самолеты, летят, и наше комсомольское сердце радуется - это проявление заботы товарища Сталина о нас!.. Вот вы приехали, с нами шутите, разговариваете - и это забота о нас! Передайте нашему великому вождю и учителю, любимому другу и дорогому отцу товарищу Сталину, что в ответ на его заботу мы ответим мощными ворошиловскими залпами, меткой пулеметной стрельбой и так двинем по башке этим самураям сталинским кулаком, что они покатятся до самого океана!..

Щекин не выдержал и заплакал от счастья. И остальные тоже кричали: «Ура! Ура! Ура!» и тоже едва не плакали. И Ваня Клочков искренне и счастливо кричал со всеми. И у Мехлиса на глазах тоже появилась влага.

- Товарищи, я приехал к вам, чтобы усилить партийно-политическую работу... Это вы должны приезжать ко мне и усиливать мою работу!!!

И опять все кричали:

- Ура! Ура! Ура!

Слышались голоса:

- Пусть живет многие годы наш любимый вождь и учитель товарищ Сталин!

- Пока он живой, нам ничего не страшно!

- Пока он живой, ни один враг перед нами не устоит!

- Да здравствует героическая РККА и ее славные руководители товарищ Ворошилов и товарищ Мехлис!

Кабинет Сталина. Докладывает Ворошилов:

- Из поведения военных миссий Англии и Франции у меня сложилось убеждение, что они совершенно не заинтересованы в нашей помощи, - докладывает Ворошилов. - Похоже, они хотят делать свою игру... без нашей команды... Похоже, товарищ Сталин, все эти переговоры затеяны для того, чтобы выяснить, чем мы располагаем.

Сталин тоже удручен этим известием.

- Они выяснили? - спросил он.

- Да, - вздохнул Ворошилов.

- Не огорчайтесь, Климент Ефремович... Мы не можем упрекнуть себя, что были нечестны в этом вопросе... Ну что ж, пусть каждый потом пеняет на самого себя. - Сталин повернул голову к Молотову, сказал, помолчав, наверное, не меньше минуты и, видимо, сильно колеблясь: - Сообщите товарищу Гитлеру... - Сталин понял, что досадно оговорился и поправил себя: - Сообщите рейхсканцлеру фашистской Германии Адольфу Гитлеру, что мы готовы принять его министра иностранных дел в любое удобное для них время. - Сталин помолчал. - Тяжелая штука - жизнь. Иногда товарищи становятся нам врагами, а мы делаем вид, что враги - товарищи...

Никто из присутствующих не понял, что он имеет в виду - то ли постановку вопроса в широком смысле, то ли только этот конкретный случай.

- Что там в Монголии у товарища Жукова? - спросил Сталин. - Все ли посылаете ему, что необходимо? И что сообщает нам товарищ Мехлис? - Сталин не сдержал себя и остро кольнул: - Наверное, Жуков и ему мешает митинговать?.. Наверное, и его посылает в бой, не дав сказать: «За нашу славную Родину... за товарища Сталина?..»

Присутствующие насторожились, никто не знал, к чему он клонит в такие минуты.

- Пусть он там хорошенько покажет, на что мы способны, - подытожил Сталин. - Пусть Гитлер увидит и подумает... Пусть все увидят и хорошенько подумают... Посылайте Жукову все, я разрешаю...

Ночь. Над Халхин-Голом стоял невообразимый грохот.

В своей юрте, проснувшись, ругался Мехлис:

- Да черт подери, как же тут жить?! Эй! Эй, кто-нибудь!

Падая и роняя что-то вокруг, он начал искать одежду.

За 4 км отсюда Камацубара тоже проснулся. Он-то сразу все понял и тут же стал звонить в Хайлар генералу Огису Риппо. В палатке Камацубары светло, уютно, специальные свечи выкуривают комаров.

- Всепочтительнейше прошу извинить меня, я знаю, вы по ночам работаете, только поэтому осмелился обеспокоить вас. Колотят. Видимо, привезли эти свои бревна.

- По какому берегу? - деловито поинтересовался Огису Риппо.

- Близко. Видимо, по восточному... И какие глупые хитрецы, ревут танковыми моторами, да еще пустили несколько самолетов, чтобы мы ничего не слышали, как они колотят.

- Очень хорошо, - строго ответил Огису Риппо. - Как идет подготовка «ловушки»?

- Очень хорошо. Самыми быстрыми темпами. Вчера привезли бетон. Она проглотит их всех, - с почтительным восторгом докладывает Камацубара. - Видимо, у них совсем не осталось танков. Пускают целыми днями одни и те же машины, создают видимость, что у них много танковых войск. Пытаются запугать наших солдат. Но дух японского воина неустрашим!

- Я по ночам действительно пытаюсь работать, потому что нет времени днем и поэтому почтительнейше прошу вас пустяками не беспокоить.

Не дожидаясь ответа, Огису Риппо положил трубку.

Камацубара не мог знать, что никаких свай пока что не заколачивали - крутилась на электрофоне пластинка с записью забивания свай, стояли в четырех разных местах мощные усилители - это пришел и приступил к работе звуковещательный отряд инженер-майора Ушакова.

А колья и колючую проволоку действительно подвезли. И чтобы она не пропадала даром, а дезинформация носила более достоверный характер, в некоторых местах перед траншеями устанавливали ее. Да и польза все-таки была, японцы часто лазили по ночам в наш тыл.

Ночь. В маскирующем лязге, грохоте, реве, вое авиационных моторов Жуков на полном скаку налетел на тайно подходившую к Халхин-Голу танковую бригаду.

- Веду... бригаду... - заплетающимся от усталости языком доложил интендант Готман, - товарищ Георгий Константинович.

- Сколько суток не спал? - спросил Жуков.

Готман посчитал по пальцам:

- Семь... ничего, я могу больше.

- Разместишь точно по схеме и... молодец, Готман, через две недели получишь у меня путевку в Анапу на двойной срок! Веди дальше.

Раннее утро. В россыпь ревет, грохочет по восточному берегу Халхин-Гола танковый взвод со снятыми глушителями.

А здесь, скрытые от посторонних глаз густыми прибрежными зарослями, несколько командиров во главе с Жуковым. Командир понтонного подразделения майор Притыка демонстрирует свое изобретение.

- Иди, аки по суху, - говорит Притыка и действительно ступает в Халхин-Гол и идет через реку, аки по суху, только по колено в воде.

Остановился посередине, докладывает:

- Преимущества: непотопляемость - раз - понтоны лежат на дне, авиаразведкой практически не обнаружить - два...

По западному берегу Халхин-Гола, вдоль самой реки, ко второй переправе мчится БТ-7. В башне торчит Чернов Петр, за рычагами Клочков Иван, все люки открыты.

У чуть примятых кустов Ваня увидел родной «ЗИС-101», родную охрану.

Ваня остановил танк, выпрыгнул через водительский люк, обнялся с друзьями, побежал сквозь кусты к Жукову.

- Товарищ комкор, узнаете?

- Как тебя не узнать - длинней тебя здесь никого нет... Как тебе служится? - озабоченный другими заботами, спросил Жуков.

- Нормально. Я ведь танкистом стал! - радостно сообщил Ваня.

- Танкистом... А ну-ка, прокати здесь...

- Не очень глубоко?

- А здесь мост, - сказал Жуков.

- Ага, - не поверил Ваня, ступил ногами. - Нормально.

Ваня на скорости, показывая перед Жуковым, какой он лихой водитель, промчал по притопленному мосту, выскочил на тот берег.

Жуков свистнул:

- Не мни там кусты, давай обратно! Ваня, не разворачиваясь, задним ходом, дал обратно.

- Ну как? - спросил Жуков.

- Нормально.

- А я тебя за тот самолет к «Отваге» представил - ты, значит, не получил? - не видя медали на его груди, спросил Жуков.

- Не получил, - пожалел Ваня.

- Воротничков, у тебя с собой медали?

- Кончились.

- Ладно, не убежит. Зарабатывай вторую, - прощаясь, Жуков протянул Ване РУКУ.

- Георгий Константинович, когда пойдем бить гада? - спросил Ваня.

- А может быть, не пойдем. Гаду тоже жить хочется, - озабоченный своими заботами, суховато ответил Жуков.

- Это конечно, - чуть-чуть растерявшись, согласился Ваня. - Пусть бы, конечно, жил... только ведь гад чем живет - тем, что нормальных людей жрет.

- Тогда, значит, красноармеец Клочков, пойдем. У тебя есть задача? - по обыкновению строго спросил Жуков.

- Так точно.

- Выполняй.

Ваня козырнул и побежал к танку,

- Сколько можете поставить таких мостов? - спросил Жуков майора.

- Река неширокая... понтонов хватит на три.

- Мне надо двенадцать, - сказал Жуков и, козырнув, пошел к машине.

Незадолго до наступления, 17 августа, на Халхин-Гол приехал руководитель монгольского государства маршал Хорлогийн Чойбалсан. Его встречали Мехлис, Штерн, Никишев, Смушкевич и много других высших командиров советских и монгольских войск. С Чойбалсаном прибыл посол СССР в МНР

Иванов.

- Товарищ Сталин просил узнать, как ваше здоровье, не надо ли прислать каких-либо лекарств? - спрашивал Мехлис.

- Передайте Иосифу Виссарионовичу, наше здоровье - в свободе нашей земли... наше лекарство - в дружбе с советским братом... А что, товарищ Жуков не нашел времени увидеть меня?

- Георгий Константинович просил извиниться, у них с Богдановым очень срочное дело, - извинился Никишев.

Посол Иванов осуждающе покачал головой.

- Да он у нас барин, ему все некогда, - вроде в шутку, а на самом деле очень нехорошо сказал Мехлис.

- Почему барин? - спросил Чойбалсан. - Человек, который много работает, ему часто бывает некогда, товарищ Мехлис.

- Вот именно, - энергично поддержал Штерн.

Тут над аэродромом появился самолет-истребитель и с ревом в устрашающем пике помчался на Чойбалсана.

Телохранитель маршала, огромного роста и огромной физической силы монгол, схватил Чойбалсана, тоже довольно тяжелого, плотного человека, на руки, затолкал в щель и лег сверху, защищая от пуль, бомб и чего угодно.

И-16 вышел из крутого пикирования и начал выделывать над аэродромом фигуры высшего пилотажа.

Все думали, маршал разгневается. Однако маршал смеялся:

- Ошибся чуть-чуть... ха-ха-ха... Думал, японец. Хорошо летает.

- Это Лакеев. Сегодня День Военно-Воздушного Флота, товарищ маршал, - доложил Смушкевич. - Лакеев всегда ведет первую эскадрилью на параде в Тушино. Хотел вам сделать подарок.

- Товарищ Сталин не пришлет нам плохих летчиков, - сказал Чойбалсан, полюбовался тем, что вытворяет в небе Лакеев, и направился к автомобилю.

- Что же вы, могли бы по случаю хотя бы фуражечку нацепить, - проходя мимо, недовольный внешним видом простоволосого, в сандалиях, Смушкевича, сделал замечание Мехлис. - Распустил, понимаешь, свои кудри. На митинге чтоб были в орденах, а то выглядите, как грузчик.

- А я и есть грузчик, - спокойно ответил Герой Советского Союза комкор Смушкевич и, тяжело опираясь на две клюшки, пошагал к автомобилю.

- Подожди. - Мехлис недоверчиво оглянулся по сторонам: - Я сам еврей, но зачем же выпячивать?

- Пошел ты... - как всегда спокойно и уравновешенно сказал Смушкевич и, опираясь на клюшки, пошагал к автомобилю.

Машина Чойбалсана подъехала к учебному полигону. Чойбалсан вышел из машины...

- Как показывают себя наши войска, теперь вы уже воевали вместе? - спросил Чойбалсан, любуясь своими цириками, как они смело мчатся в учебную атаку за танками.

- Не будем же врать друг другу? - хмуро ответил Жуков.

Чойбалсан, не скрывая удивления, посмотрел не него.

- В ночь со 2-го на 3-е июля 15-й кавполк, завидя японцев, не вступая в бой, аллюром отступил через Халхин-Гол и никого не поставил об этом в известность. В результате, и сами были поголовно истреблены и поставили под угрозу всё... Цирик - цириком, а солдата учить надо. Бронедивизионы показали себя великолепно. 8-й бронедивизион шесть часов сдерживал натиск полутора тысяч самураев, что во многом обеспечило нашу победу на Баин-Цагане.

Чойбалсан вздохнул и сказал:

- У меня к вам одна просьба, товарищ Жуков, и один вопрос.

- Слушаю, товарищ маршал.

- С моих людей, особенно руководителей, спрашивайте построже, поручайте побольше - нам надо растить стойкие, надежные кадры. Это просьба. Какой у вас план? Это вопрос.

Жуков настороженно оглянулся. Чойбалсан движением руки отослал подальше всю свою свиту и даже телохранителя.

- Могу только вам, товарищ маршал... потому что знаю, что вы - могила, - сказал Жуков.

- Кладбище, - подтвердил Чойбалсан. Жуков еще раз оглянулся - никто не мог услышать их.

- План у меня простой, - Жуков показал руками охват, - окружить и уничтожить. - Жуков придавил руки к себе.

- Какие у вас все время простые планы, - улыбнулся маршал.

- В деталях: армейскую группу делю на три неравные части. Центральная - активными боевыми действиями сковать войска противника, не дать возможности маневрировать, перебрасывать части из центра на фланги. Командующий - комбриг Петров... Северная и Южная - нанося удары по флангам, окружить, замкнуть кольцо окружения в центре границы у высоты Номон-Хан-Бурд-Обо. На флангах соответственно две ваши дивизии - 8-я и 6-я. Для быстрого охвата. Всё. Ну, конечно, резерв.

- Хороший план, - похвалил Чойбалсан. - Ваши знают об этом?

- В целом, знаем только мы, пятеро: я, Никишев, Богданов, Штерн, начальник оперативного отдела. Остальные - части, которые имеют только к ним отношение.

- Мехлис? - спросил Чойбалсан.

- Слава богу, занят своими делами, готовит митинг.

- Хорошо. Я буду шестой, я тоже умею молчать.

- Личному составу будет сообщено о наступлении только за три часа до начала. Должна быть полная внезапность.

- Когда думаете начинать? - спросил маршал.

- Когда буду готов, во-первых. И когда они стянут все войска на плацдарм - по эту сторону от границы - во-вторых. Чтобы сразу все окружить и, не дав вырваться в Маньчжоу-Го, все уничтожить.

- Хороший план... Не хотел бы я быть вашим врагом, товарищ Жуков.

Жуков все услышал в его голосе и сказал:

- Другого пути нет - только в этом случае они нас никогда не тронут.

- Достаточно ли у нас для этого сил?

- На этот раз - да, достаточно, - твердо ответил Жуков.

- Когда думаете начать? - снова и хитро спросил маршал.

- Могу сказать только одно - скоро... и на неделю раньше, чем начнут они.

- Как вы это узнаете?

- Почувствую, - дерзко ответил Жуков.

- Хочу поговорить с людьми - и с вашими, и со своими... А вы идите работайте, не отвлекайтесь.

- Спасибо, товарищ маршал, - обрадовавшись, козырнул Жуков.

- Подождите, - остановил Чойбалсан. - Георгий Константинович, это не мое дело, но ты мне друг... прогони Мехлиса.

- Как же я его прогоню, товарищ маршал?

- Ну, хорошо... Я подумаю, - сказал Чойбалсан.

Они козырнули друг другу.

КП Камацубары.

Даже отсюда, из комариных дебрей Хайластын-Гола, слышно, как ревут, катая по восточному берегу Халхин-Гола советские танки со снятыми глушителями, как колотит паровая «баба», забивая толстые сваи.

Командующий 6-й армией генерал Огису Риппо внимательно разглядывает генерала Камацубару. Они пьют чай из маленьких фарфоровых чашек с крышечками.

- Сколько было у вас человек перед Баин-Цаганом?

- Совсем немного... 38 тысяч, ваше высокопревосходительство. - Это все еще больной, обидный вопрос для Камацубары.

- Теперь 55, более 300 орудий и минометов, 1283 пулемета, 135 танков и бронемашин, около 350 самолетов.

- И ваше умелое руководство, ваше высокопревосходительство. - Камацубара раскрывает сложенную гармошкой карту. - Мы берем в полукольцо восточный выступ и затягиваем мешок... Если они сумеют где-то найти резервы и перейти в какой-то мере в какое-нибудь наступление, мы демонстративно отступаем, заманивая их сюда. Здесь у нас бетонированные, хорошо замаскированные доты. К тому же, расположенные в удобных точках, - показывает он на карте. Огису Риппо согласно кивнул и объявил:

- Пока эти лодыри готовятся зимовать, мы хорошо ко всему подготовились... Пусть бог пошлет победу трудолюбивым, предприимчивым, смелым... Наступление подтверждаю на 24-е. Это хороший день, четверг, в этот день Мейдзи совершил свой великий подвиг. Наша задача быть достойными этой великой славы.

- Это прекрасный день! - в почтительном восторге, который ох с каким трудом дается ему, подтверждает Камацубара. Слава японского оружия и нашего первого маршала - императора - воссияет перед изумленным миром.

- Господа офицеры, по обыкновению, на воскресенье могут съездить в Хайлар. Пусть немножечно отдохнут, наберутся сил, им предстоит великое дело.

Камацубара в восхищении перед таким мудрым решением склоняет голову.

Жуков провожал Мехлиса на аэродроме.

- Черт его знает, почему отзывают, - жаловался Мехлис. - Так хотелось повоевать... Товарищу Сталину сверху виднее...

Жуков не ответил.

- Смотри, не наломай здесь дров, - поучал Мехлис. - Скажи честно, как перед богом...

- Перед богом... - хотел резко ответить Жуков, но потом решил, ну его к черту, еще спорить с ним.

- Я так и знал, ты не до конца атеист

Жуков хотел и на это резко ответить, но опять подумал, да ну его к черту, пусть отваливает поскорей.

- Скажи честно, ты по-прежнему хочешь бить противника, нарушая границу?

- Я человек военный, мое дело не хотеть, а выполнять приказ, - строго ответил Жуков. - И все же, не буду скрывать, сил у меня сейчас достаточно. И если объединиться с Мао-Цзедуном и Чан-Кайши, с Народно-освободительной армией Китая, мы могли бы освободить Маньчжоу-Го, Китай, уничтожить всю Квантунскую армию. Очистить Азию от их посягательств.

- Совершенно неграмотный человек. Революция не имеет права распространяться вооруженным путем, - поучал Мехлис.

- Так точно, - козырнул Жуков. - И все же я прошу доложить мои соображения товарищу Сталину.

Они холодно козырнули друг другу. Мехлис пошел к самолету.

Жуков приехал на Хамар-Дабу, прошел в большой блиндаж заседаний Военного совета, где его ожидали все члены Военного совета армейской группы и приглашенные командиры крупных подразделений.

Жуков осмотрел всех, все боевые товарищи, каждый стоит не одного.

- Ну что, испортим господам офицерам воскресное развлечение в Хайларе?

- Ну, это уже эгоизм, Георгий Константинович, - подхватил Никишев.

- Прекратить смех, - не дав засмеяться, обрезал Жуков. - Относитесь к делу серьезней!.. Богданов, у тебя все готово?

- Все, товарищ комкор, - доложил Богданов.

- Смушкевич?

- Все, - доложил Смушкевич.

- Воронов?

- Все, - доложил Воронов.

- Павлов?

- Все, - доложил Павлов.

- Потапов?

- Все, - доложил Потапов.

- Терехин?

- Все, - доложил Терехин.

- Лхагвасурэн?

- Все, - доложил Лхагвасурэн.

- Цэрэн?

- Все, - доложил комдив МНР Цэрэн.

- Алексеенко?

- Все, - доложил Алексеенко.

- Петров?

- Все, - доложил Петров.

- Все ли части провели разведку боем линии обороны противника?

- Судя по тем донесениям, которые мы имеем, все, - доложил Богданов.

- Наступление назначаю на завтра, воскресенье, 20-е августа. Действовать точно по плану - минута в минуту. Делегатам связи развести пакеты командирам подразделений. Все! Я иду спать.

Уснуть Жукову не удалось. Ночью, в темноте, он сел на коня и в сопровождении верного Воротничкова поскакал вдоль Халхин-Гола.

Звуковые установки по-прежнему имитировали забивание свай. Под их грохот саперы завершали строительство последних мостов. По-прежнему грохотали по восточному берегу танки со снятыми глушителями. Японцы привыкли к шуму и не реагировали на него.

Под этот грохот, послушные воле командующего и необходимости общего и великого дела танковые, кавалерийские и стрелковые подразделения выходили на исходные рубежи. Все было уже в основном готово, и это были последние подразделения.

На аэродромах последние бомбардировщики заправлялись горючим и снаряжались бомбами.

На хорошо оборудованном КП на Хамар-Дабе Жуков, Смушкевич, Штерн, Богданов, Воронов, Лхагвасурэн и другие.

Все вглядываются в поднимающийся над рекой туман, с нетерпением посматривают на часы, ожидая начала. 4 часа 45 минут утра.

Смушкевич обзвонил аэродромы.

- Товарищ комкор, на аэродромах туман, сильный туман, - с тревогой доложил Смушкевич, - летчики просят отложить вылет.

- Начать минута в минуту, - строго сказал Жуков.

- Взлет! - приказал Смушкевич. Как в молоке, только по компасу и чутьем взлетают истребители. Один налетел на что-то в конце аэродрома, взорвался, но только один. Остальные поднялись в воздух.

На востоке заполыхала заря. К рубежу Халхин-Гола подходил эшелон подавления зенитной артиллерии - девятка СБ для вызова огня на себя и 46 пушечных И-16.

Пятная воздух, заколотили японские зенитки и раскрыли свои позиции. Тут же на них устремились пушечные истребители И-16 - среди них Кобанов. Утренний воздух разрезали пушечно-пулеметные трассы. Заплясали по земле цепочки взрывов.

Эшелон подавления действовал как хорошо отлаженный механизм. Девятка СБ, отбомбившись, легла на обратный курс. И-16 продолжали неистовствовать над землей.

Со своего КП, не успев как следует одеться, с ужасом и недоверием всматривается в происходящее генерал-лейтенант Камацубара.

А на горизонте уже появилась первая волна СБ с полной бомбовой нагрузкой. Она перекрыла собой все небо на западе. СБ было в том налете 150. Их прикрывало 144 истребителя.

Когда СБ вышли на траверз Халхин-Гола, по позициям японской зенитной артиллерии ударила советская дальнобойная артиллерия, а пушечные И-16 эшелона подавления уступили место бомбардировщикам. СБ ринулись на позиции. Поднялась стена дыма, разрывов, пожаров.

Японские солдаты жались в щелях, блиндажах. Гибли. Но не оставляли позиций.

Над японскими опорными пунктами растягивалось плотное дымное покрывало. Казалось, что горит вся земля.

- Вот это работа! - готовясь к своему часу, сказал Ваня Клочков другу Петру

Чернову, командиру танкового экипажа.

Они видели в расположении японских позиций черные дымы пожарищ.

Жуков удовлетворенно посмотрел на часы - 6 часов 15 минут.

- Ну что ж, хвалиться рано, но щи лаптями уже не хлебаем, - обернулся с хитроватым прищуром на Лхагвасурэна.

В публичных домах и ночных ресторанах Хайлара не переставая звонят телефоны.

Хозяйки этих увеселительных заведений суматошно бегают по номерам, вытаскивают господ офицеров из постелей, отрывают от китаянок, японок, русских - у кого какой вкус.

Господа офицеры, одеваясь, подпоясываясь ремнями с кобурами пистолетов, выбегают из номеров, из заведений. Бегут за грузовыми машинами, прибывшими за ними. Торопятся на Халхин-Гол.

На Халхин-Голе уже третий час не переставая бьет советско-монгольская артиллерия - по огневым точкам, окопам, батареям противника.

Взлетают в воздух бревна перекрытия блиндажей, тряпье, заготовленные продукты, куски человеческих тел.

Это - ужас. Японские солдаты жмутся в щелях, в окопах, гибнут десятками, сотнями. По команде младших офицеров хором выкрикивают цитаты из наставлений Мейдзи.

За это время эскадрильи бомбардировщиков, заправлены горючим, бомбами; техники проверили самолеты. И вот они опять в воздухе и наносят повторный бомбовый удар.

...Жуков стоит на командном пункте и, не отрываясь, следит за происходящим. Смотрит на часы - 8 часов 45 минут. Тут же, точно по плану, батареи переносят огонь на передний край обороны противника.

Уже почти три часа не прерываясь длится артподготовка. Артиллеристы пропотели насквозь - все будто только вылезли из воды. Но последние 15 минут было приказано вести огонь с максимальным темпом, и они ускоряют темп.

...И опять Жуков посмотрел на часы - ровно 9. И тут же над передним краем повисли зеленые ракеты. Артиллерия сразу перенесла огонь в глубину обороны.

- Даже не верится, - удовлетворенно хмыкнул Жуков.

...Чернов Петр закрыл крышку люка.

- Вперед!

Ваня Клочков взревел отлаженным двигателем.

Танки пошли в атаку.

- Господи, сохрани, спаси и помилуй, - заволновался пожилой красноармеец Шибанов.

- Ура! - поднимая пистолет, радостно закричал юный лейтенант Музыка.

Под крики «УраЬ, под звуки «Интернационала», передаваемого громкоговорящими установками, на японские позиции, следом за танками, пошла пехота.

На южном участке на части баргутской конницы полетели в атаку кавалеристы Дандара.

В разгар советско-монгольского наступления на Халхин-Голе произошло событие, которое было связано с ним, которое потрясло мир и многое изменило в предвоенном мире.

Хроника. Москва.

Прибытие министра иностранных дел фашистской Германии Риббентропа в Москву.

Торжественная встреча на Внуковском аэродроме. Ряды почетного караула. Молотов, Риббентроп. Какие-то непонятные штатские люди с флажками за загородкой. Натянутые неестественной радостью лица. Подписание известного договора о ненападении сроком на 10 лет.

Дикторский комментарий того времени. Одновременно хронику комментирует Молотов. Ее показывают в маленьком просмотровом зале Сталину. Молотов:

- И в Лондоне, и в Париже, и в Вашингтоне по этому поводу паника - они хотели стравить нас с Германией и этим обезопасить себя... Не удалось, господа!

- Забегали негодяи, - удовлетворенно сказал Сталин. - Ну что ж, мы честно показали всему миру, что не хотим войны... Представляю, что по этому поводу происходит в Токио.

- В Токио особая паника, товарищ Сталин, - подтвердил Молотов. - Японские газеты взахлеб обвиняют Гитлера в предательстве антикоминтерновских интересов. Всерьез заговорили об отставке правительственного кабинета.

- Заметьте, товарищ Молотов. Никто не должен забывать, что половиной этого мы обязаны не тому, что вы купили Чемберленов и Даладье, а в большей мере тому, что происходит сейчас в Монголии. - Сталин задумался. Сказал с непонятной робкой надеждой: - Конечно, Гитлер - большой негодяй и не откажется от борьбы с нами... но на пять-то лет хватит?

- На пять лет хватит, товарищ Сталин, - заверил Молотов. - Не следует забывать, что Гитлер - все-таки немец, а немцы большие любители соблюдать всякие правила.

На экране документальные кадры, на которых Сталин произносит тост... Звучит текст тоста:

«ПОСКОЛЬКУ НЕМЕЦКИЙ НАРОД ТАК ЛЮБИТ СВОЕГО ФЮРЕРА, ВЫПЬЕМ ЗА ЗДОРОВЬЕ ФЮРЕРА...»

На экране Сталин чокается с Риббентропом. Присутствующие на обеде члены Политбюро выпивают и аплодируют. Под их аплодисменты Сталин обменивается с Риббентропом рукопожатием.

Хроника кончилась. Сталин долго и напряженно думал. Все молчали, боясь помешать ему.

- Насчет последних кадров, - наконец сказал Сталин и опять замолчал, - ... я подумаю и решу, нужны они или не нужны в этом фильме.

Сталин повернулся к Жданову:

- Скажи операторам, не надо снимать товарища Сталина. Товарищ Сталин - не Любовь Орлова...

- Слушаюсь, товарищ Сталин. Сталин вздохнул и обернулся туда, где на краешке стула, чувствуя себя неуверенным в таком окружении, сидел Мехлис, отвернулся от него и спросил Берия:

- Какие анекдоты рассказывают в английском посольстве?

- «Почему русские мужики и бабы ходят с голыми задницами?.. Потому что весь холст уходит на портреты Сталина и его лозунги», - сказал по-грузински Берия.

- Сталин наклонился к нему:

- Глупо... потому что у нас нет Манчестера... По языку это наш анекдот, найдите автора...

- Найдем, учитель, - ответил Берия.

- Ты был в Монголии, - спросил Сталин Мехлиса, - расскажи, что этот Жуков собой представляет? Ты привез его фотографию?

Мехлис встал.

- Сядь, что встаешь, экран загораживаешь.

Мехлис в три погибели, чтобы не загораживать в маленьком тесном зале полотно экрана, подошел к Сталину, вынимая фотографию из кожаной папки. Это фотография большой группы старших командиров. Мехлис хотел указать на Жукова.

- Подожди, сам угадаю, - возразил Сталин и тут же безошибочно указал пальцем: - Этот... Рассказывай. Сядь, не надо стоять.

Мехлис опасливо посмотрел на затылок Берия. Сесть было некуда, Мехлис присел на корточки у ног Сталина.

- Он талантливый человек, но ему не хватает политического образования, за ним нужен острый партийный глаз, - сообщил Мехлис.

- Это мы знаем... - Сталин спросил главное для себя: - Он способен к предательству?

Мехлис видел, как напряглись острые волчьи уши Берия и заюлил:

- Это... смог бы сразу понять только товарищ Берия - как вы его справедливо назвали «совесть нашей партии»...

- Не надо нас так хвалить. Говори, что ты думаешь, ты - политический руководитель армии и флота, - спокойно остановил Сталин.

- Каждый п-п-политически необразованный человек способен к-к-к... предательству... - Здесь были еще военные, не только Берия, и они остро слушали, что скажет Мехлис о Жукове. - Но Жуков не способен к предательству, - наконец прервал паузу Мехлис.

Подумав, Сталин сказал:

- Нам нужны люди с таким размахом, как Жуков. Если ему еще что-нибудь потребуется, пошлите. Как ни странно, центр мировой политики сместился сейчас туда... А теперь мы посмотрим комедию... фильм о том, что не следует прекращать борьбу с советским бюрократизмом.

Поскребышев нажал кнопку, замахал руками - на экране пошли первые кадры кинокомедии «Волга-Волга»...

Решительное наступление с одной стороны, стойкая оборона с другой не прекращались ни на минуту уже целых четыре дня.

Над 70-километровым по фронту плацдармом повис удушающий смог от горящей повсеместно травы и взвеси песка, беспрерывно взметываемого разрывами бомб и снарядов. Здесь уничтожалось все живое и калечилось неживое. И только медики традиционно спасали людей.

КП Жукова на Хамар-Дабе.

- «Коробочки»! «Коробочки»! - отдает приказание Жуков. - Не стучитесь им в лбы! Протыкайте оборону! Обходите с флангов! Рвитесь в тылы! Крушите тылы противника!

На КП и Штерн, и Никишев, и Богданов - все руководство армейской группой. И все осунулись, все исхудали.

Оставляя за собой не отбитые у противника сопки, манханы, танки мчатся вперед, в рейд по тылам. Навстречу японская колонна с боеприпасами, танки открывают по ней ураганный огонь, взрываются грузовики со снарядами.

Разгромили, и вперед - дальше! В танк Чернова попадает снаряд. Осколок заклинил гусеницу. Танк волчком крутится на одном месте. Ваня давит кулисы длинными ногами, тянет рычаги то так, то эдак, выбирает режим движения, но на танке 1939 года с одной гусеницей можно было только крутиться на месте. Крутясь, танк влетает в манхан. Это ловушка, отсюда и неподбитому танку не выбраться.

Японцы вытаскивают пушку на прямую наводку, с третьего выстрела попадают в моторное отделение. Танк замер. С первого выстрела Чернов Петр разносит это орудие.

- Все живы? - спросил он.

- А толку? - говорит башенный стрелок. Они были глубоко в тылу. А рота уже далеко за барханами. К танку спешили японцы. Другие катили пушку. Застрекотали танковые пулеметы, зачастило танковое орудие. И эту пушку расщепил Чернов. Они хорошо воевали. Пулеметы сложили около взвода.

Ваня Клочков скинул комбинезон.

- За бортом сорок, здесь - шестьдесят, - сказал он и полез с инструментом в моторное отделение.

- А смысл? Из такого манхана без помощи и на целом танке не выбраться, - сказал башенный стрелок.

- А смысл, Коля, всегда только один - не ныть, а бороться, - сказал Ваня, пытаясь сообразить, с какой стороны подступиться к двигателю.

Впрочем, башенный стрелок хоть и ныл, но боролся. Пулемет в его руках редко давал промахи.

Японцы шли перебежками.

КП Жукова на Хамар-Дабе. Перед Жуковым карта, он сам наносит оперативную обстановку.

- Что значит, взяты еще две траншеи и еще три блиндажа? - строго спрашивает Жуков по телефону. - Это значит только одно: высоту не взяли! Должны были взять вчера! Вам объяснить, почему это необходимо? Если через два часа вы не доложите о взятии высоты Фуи, я вас сниму с командования, и это будет только началом в вашей судьбе.

- Товарищ командующий, - дрожащим голосом сказал командир 601 СП, - не хочу капать на предшественника, но обязан все-таки доложить, разведданные, оставленные предшественниками, не соответствуют действительности. Фуи обороняют не две роты противника, по меньшей мере - семнадцать. Глубоко эшелонированная оборона, бетонные ДОТы, ДЗОТы, траншеи полного профиля. Ходы сообщения, по которым свободно перемещаются грузовики, танки, бронеавтомобили.

- Почему раньше не доложили?!

- Не могу быть кляузником в своих глазах. Был бы жив Судак, в его присутствии доложил - он погиб.

- Правду надо говорить! - взорвался Жуков. - Только правду! Одну правду! Всегда - правду!.. Мозгляк! Твое кокетство людей косяками кладет! Операцию ставит, мать твою так, под удар!.. Высоту взять сегодня. Помощь пришлю. К ее приходу произвести разведку боем всех огневых точек и сообщить Воронову точные координаты. И смотри у меня со своим фарисейством! Еще раз не доложишь правду... Все!

Жуков положил трубку и спросил Богданова:

- Что у вас осталось в резерве?

- Только две роты пограничников и 212-ая авиадесантная, девятьсот штыков, - доложил Богданов.

- Выкладывай всё, - сказал Жуков.

Авиация - СБ и пушечные И-16 - нанесла по Фуи мощный бомбовый удар. Артиллерия ударила точно по координатам. Около часа шла артподготовка.

Около часа японцы, все, кроме дозорных, отсиживались в подземельях. Фуи действительно хорошо подготовлена к обороне. Подземные гаражи, подземные конюший, подземные казематы - везде сейчас люди. Везде происходит идеологическая накачка.

В одном месте выстроили солдат и, выкликая по списку, дарят зубные щетки, расчески, пачки папирос, куски мыла. Говорят при этом:

- Император прислал вам подарок, интересуется, как ваше здоровье.

И таков исход массового психоза - солдаты целуют подарки, плачут, кричат «Банзай!», трясут кулаками в предполагаемую сторону русских.

...В другом месте читают из свежей хорошо иллюстрированной армейской газеты:

- «Солдат связи Никамута, хотя и был тяжело ранен и ему оторвало левую руку и правую ногу, умирая, ничего не сказал о болезненности своего состояния и своих делах. Он сказал: «Я жалею, что из-за смерти не выполню задание по поддержанию связи между тремя намеченными пунктами. И я очень беспокоюсь за здоровье начальника группы...» Кроме того, обратившись к окружающим его лицам, он поднялся, помолился вдаль императорскому дворцу, провозгласил троекратное «Банзай!» и умер»...

Трудно понять другой народ. У японских солдат от этой грубой агитки на глазах слезы.

С яростным желанием победить стойкие, мужественные, обреченные на гибель японские солдаты выбегают из траншеи и бросаются в атаку на танки.

И все-таки судьба высоты Фуи предрешена.

Чернов Петр сделал из пушки последний выстрел и объявил:

- Все. У нас пусто.

Снарядные кассеты были пусты, пулеметные диски тоже.

Однако они хорошо здесь повоевали - вокруг не менее десятка разбитых орудий, около роты уничтоженных японских солдат. Но еще человек тридцать, угадав, что в экипаже пусто, бежали к танку с минами, с мешочками горючей смеси.

- Сейчас будут жечь, - оторвавшись от смотровой щели, сказал Чернов. - Я сперва застрелюсь.

- Я тоже, - башенный стрелок тоже вытащил пистолет и проверил обойму.

Ваня Клочков, не отрываясь от двигателя, протянул свой пистолет:

- Оставите один патрон.

- Вань, хватит тебе там ковыряться, навонял бензищем, посидим перед смертью спокойно, - сказал башенный стрелок.

Японцы лазили по броне, стучали прикладами, кричали на своем языке. Чернов, угадывая момент, стрелял из пистолета в револьверные отверстия, считая использованные патроны:

- Один, два, три...

Башенный стрелок тоже стрелял и тоже считал.

Японцы обсыпали танк горючей смесью. Отбежали. Один остался, достал спички. Но экипажу была уготована другая судьба. Прибежал унтер-офицер, закричал что-то на своем языке, замахал руками. Из-за бархана появился японский тягач.

Японцы прицепили танк за задний крюк к тягачу. Тягач взревел, потащил танк из манхана. Танк скоблил заклиненной гусеницей, тащился неровно, наискосок. От скобления гусеница провернулась, осколок, заклинивший ее, выскочил, гусеница пошла нормально.

- Значит, гусеница цела... чем-то ее заклинило, - сказал Чернов, наблюдая в смотровую щель.

В щель было видно, что их уже вытащили на японские позиции.

- Ну что, будем прощаться, - вздохнул Чернов и протянул Ване его пистолет. - Ванюша, там у тебя два патрона... Ну что же, я первый. Прощайте, ребята.

Чернов взвел затвор своего пистолета, приставил ствол к сердцу. И тут взревел двигатель их БТ-7. Не вытирая рук, Ваня кинулся к рычагам, даванул кулисы. Еще громче взревел двигатель.

Туда-сюда, туда-сюда. Танк - тагач. Тягач - танк.

- Ну же, конь, ну! - кричал Ваня. Танк оказался сильнее. Помчал, волоча тягач за собой. Японцы спрыгивали с него на ходу. Открыли по танку огонь из всех видов оружия. Тягач прикрывал, снаряды попадали в него, а пули цокали по броне, не причиняя никакого вреда. А дружный экипаж дружно и радостно пел о «Варяге».

Танк Чернова примчался к своим - с тягачом на буксире.

- Пехота! Держи подарок! - Ваня выскочил, забыв о том, что он почти голый.

И тут его самого ожидал подарок - в знакомый, милый сердцу автофургон носили раненых. Ваня мигом нырнул в танк и через секунду выскочил оттуда в танкистском комбинезоне.

Ваня подхватил Иру на руки, уткнулся лицом в живот.

- Ну парень! - радовались за него солдаты. - Этот длинный не пропадет.

- Ванюшенька... пусти, родной, раненых много, - ласково сказала Ирина.

Ваня поставил ее, такую легонькую, маленькую, на землю и возвышался над ней каланчой. И это не выглядело безобразным. Это было красиво - мужчина и женщина, сила и материнство. И все вокруг увидели это и посерьезнели.

- Где мне потом вас найти? - спросил Ваня.

- В госпитале, 4 километра на запад от Дунгур-Обо, - она протянула руку и на секунду задержала в своей его большую пропитанную тавотом ладонь.

Над ними в сопровождении истребителей пронеслись девятки бомбардировщиков - громить тылы.

Наши танки разнесли снарядами и гусеницами штаб, батарею 75-мм пушек, походную колонну с грузом. На некоторых грузовиках везли горючую смесь - столбы воющего пламени с этих грузовиков едва ли не достигали неба.

Остальные, не имея ни одной потери, мчались вперед.

И вот в районе Номон-Хан-Бурд-Обо увидели: навстречу катят такие же танки, броневики, мчатся на конях монгольские цирики.

Западнее, в тылу у них, ни на минуту не прекращается ожесточенный бой. Но они свое дело сделали - кольцо замкнуто, и вот она государственная граница.

Их радость трудно сейчас представить. Но несомненно, это была большая радость. Началось братание, обнимались и монголы и русские. В ход пошли фляги с водой. В тени в тот день было 43°, но тени здесь не было, было обжигающее всех солнце. И все, особенно танкисты, были мокры, как сталевары у печек.

- Товарищ командующий! - кричал в микрофон рации «Двина» майор Лесовой. - Броневое кольцо, окружающее стальным охватом самурайскую нечисть, замкнули!!! Обнимаемся с монгольскими братьями!!!

КП Жукова на Хамар-Дабе.

- Порадовались, и хватит, - строго ответил Жуков. - Немедленно приступайте к созданию оборонительных укреплений. Ждите гостей. Они будут деблокировать окружение. - Повернулся к Богданову: - Оставь вокруг невзятых узлов сопротивления только необходимое, остальное немедленно к госгранице.

Отсекая узлы сопротивления на сопках «Песчаная», «Зеленая», «Ремизова», за которые не прекращается ожесточенный бой, к границе МНР и Маньчжоу-Го мчатся на автомобилях стрелковые подразделения, мчатся танки, бронеавтомобили.

Этот шаг сделан вовремя. Из глубины Маньчжурии к границе подходят два стрелковых полка и после усиленной артподготовки пытаются деблокировать окружение 6-й армии Огису Риппо.

Советско-монгольские войска дают им возможность перейти границу, оказаться на территории МНР и открывают уничтожительный, ураганный огонь из всех орудий, из всех минометов.

Танки мчатся на них в атаку.

Несутся на низкорослых, выносливых лошадях легендарные монгольские цирики.

КП Жукова на Хамар-Дабе.

Жуков за бронированной дверью пункта связи с Москвой.

- Шифруйте. «Доложите товарищу Сталину: сегодня, 24-го августа 1939 года, окружение 6-й японской армии Огису Риппо завершено. Советско-монгольские войска вышли к государственной границе Монгольской Народной Республики. Отдаю приказ о строительстве пограничных сооружений. Приступаю к ликвидации блокированных очагов сопротивления. Жуков».

Советско-монгольские войска укрепляли свои позиции на границе. У всех было прекрасное радостное состояние победителей.

Командиры не гнушались работать вместе с красноармейцами. И даже такие высокие командиры, как Жуков, Никишев, Богданов, Штерн, Лхагвасурэн, Цэрэн, Дандар. Бегал, распоряжаясь, вездесущий и трудолюбивый интендант Готман, его портфель пришел в совершеннейшую негодность.

Приехал Смушкевич и тоже захотел принять участие в общей работе.

- Ты-то куда со своими ногами, - пожалел Жуков.

- А я буду руками, - Смушкевич расставил пошире ноги, положил палки, скинул гимнастерку, рубашку, обнаруживая могучее тело грузчика или борца, и стал копать, не нажимая на лопату ногой.

Энтузиазм был всеобщим и такой же всеобщей была радость. Громыхала музыка. Штерн, веселясь и радуясь, подначивал Жукова:

- Слушай, Жуков, а ты ведь антисемит...

- Я?! - доверчиво изумился Жуков. - Да мне сорок три года, а я до сих пор не могу отличить, кто еврей, кто не еврей!

Розыгрыш удался.

- Э, Жуков!.. - захохотал Штерн и, обняв Готмана и Смушкевича, сказал вроде в шутку, а на самом деле всерьез: - Пока в Красной Армии служат такие евреи, как мы, Красная Армия непобедима.

Голос за кадром:

НИ ШТЕРНУ, НИ СМУШКЕВИЧУ НЕ ПРИШЛОСЬ ДОЛГО СЛУЖИТЬ В КРАСНОЙ АРМИИ.

ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ЧЛЕН ЦК, ДЕПУТАТ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА КОМАНДАРМ II РАНГА ШТЕРН ГРИГОРИЙ МИХАЙЛОВИЧ БЫЛ РЕПРЕССИРОВАН В 1941 ГОДУ НЕЗАДОЛГО ДО НАЧАЛА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. ПОСМЕРТНО РЕАБИЛИТИРОВАН В 1954 ГОДУ. ДВАЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, КАНДИДАТ В ЧЛЕНЫ ЦК, ДЕПУТАТ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА КОМКОР АВИАЦИИ СМУШКЕВИЧ ЯКОВ ВЛАДИМИРОВИЧ БЫЛ РЕПРЕССИРОВАН В 1941 ГОДУ ЗА НЕДЕЛЮ ДО НАЧАЛА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. ПОСМЕРТНО РЕАБИЛИТИРОВАН В 1953 ГОДУ...

Но пока они были живы, веселы, дело у них ладилось, работа кипела...

Район «Пески дальние». Мощно укрепленная государственная граница. Расположение танковой роты. Ваня Клочков собирается в госпиталь навестить Иру Кашину, не зная, что ее две недели уже нет в живых.

- В панаме я какой-то курортник.

- Фуражку мою надень, - предложил Чернов.

Ваня надел фуражку.

- А теперь вроде бы командир... В шлеме пойду.

- Подожди, пулемет-то зачем?

- С пулеметом я всё же поинтересней... может, начальника какого монгольского встречу, пора возвращать.

- Слушай, если у нее там в госпитале есть подружки, про товарищей, Ваня, не забывай! - наставлял Чернов.

- Ну, ребята... - огорчился Ваня, - когда я про вас забывал?.. С ворошиловским залпом!

В шлеме Ваня был абсолютный герой - длинный, окрепший за время боев, загоревший до черноты, с пулеметом за широкой спиной, да еще в шлеме.

- Подожди... Пропуск - до восьми «Диск», отклик «Днепропетровск», - прошептал Чернов. - После восьми: «Клинок» - «Курск».

- Я до восьми вернусь! - Ваня прыгнул в проходящий мимо «ЗИС-5» и поехал.

- Целоваться будет, - позавидовал башенный стрелок Гена Сорокин.

- Ты Ваню не знаешь, - непонятно возразил Чернов. - А если будет, то будет - заслужил!

Въехали на Хамар-Дабу. Здесь грузовик повернул налево. А Ваня спрыгнул и пошел к госпиталю, направо.

Сновали мотоциклы с делегатами связи. Командирские легковушки. Провели около роты пленных японских солдат.

Радостное ощущение большой, настоящей победы, к которой он был причастен, как и все вокруг веселые, довольные люди, не покидало Клочкова.

- Эй! - окликнули Ваню.

Это был младший политрук Гусев.

- А я думал, тебя убили!

- А я думал - тебя!

- А я только легко раненный! Обнялись, порадовались этому обстоятельству.

- Слушай, я тебя в политдонесении указал, к медали представил.

- Спасибо, - обрадовался Ваня.

- Только они говорят, недействительно, ты у нас в списках не значился... Давай дернем по маленькой за победу над проклятым гадом, - здоровой рукой Гусев побултыхал почти пустой фляжкой.

- Да я удовольствием, только в госпиталь тороплюсь - вонять будет, - вздохнул Ваня.

- Не баба же там у тебя?

- Знакомая... на работе.

- Хорошо устроился - и сам жив, и со знакомой определился.

- Ну! - согласился Ваня. - Я еще и танкистом стал.

- Тогда захвати вот это, - здоровой рукой Гусев вынул из командирской сумки плитку московского шоколада. - Боевой подруге от боевых друзей!

- Спасибо.

- Пойдешь обратно, обязательно загляни, мы тут отдыхаем.

Простились. Ваня пошел.

- Эй! - крикнул Гусев. - Я в политдонесении тебя указал!

- Служу трудовому народу.

- Только они говорят, недействительно - ты у нас в списках не значился... Я еще укажу!

Еще раз, издалека, простились.

Территория военного госпиталя. Огромные брезентовые палатки. Юрты. Все это покрыто гигантской маскировочной - от самолетов - сетью.

Из перевязочной выходит уже забытый нами капитан Лацис. Его провожает врач-латыш, с которым он успел подружиться.

- Через неделю еще раз покажетесь. Лацис подошел к мотоциклу с коляской.

- На мотоцикле бы вы не гоняли, все-таки ключица у вас была перебита.

- А, - недовольно отмахнулся Лацис. - Все воевали, а я тут.

- У каждого своя судьба, - спокойно ответил врач. - Скажите, у вас нет никаких сведений от родственников из Латвии? Говорят, Латвию скоро присоединят к СССР. А другие говорят - к Германии.

- У меня нет никаких родственников за границей, - сухо ответил Лацис, заводя мотоцикл.

В этот момент на территории госпиталя появился Клочков - улыбающийся, в счастливом состоянии духа. Он видел со спины какого-то командира, склонившегося над мотоциклом, уходящего в брезентовую палатку врача. И прошел совсем рядом с ним, не зная, то ли козырнуть ему в спину, то ли пройти, не козыряя. Прошел так.

- Стоять! - властно сказали сзади. - Руки на затылок! Лацис выхватил пистолет.

- Думаешь, погиб Лацис и концы в воду?.. В танкисты, подлюга, пролез.

Ваня беспомощно оглянулся по сторонам.

- Не крутить головой!- Лацис сдернул с его плеча пулемет. - Я не тот дурак, которого ты обезоружил в Ундэр-Хане. В коляску, не убирать рук с затылка!

- Товарищ капитан, надо бы сперва разобраться, - сникшим, сразу уставшим голосом сказал Клочков.

- Тамбовский волк - твой товарищ. В коляску!

Тут Ваня и побежал.

- Стоять!.. Стой! - стрелять Лацис не стал. - Догоните его!

Санитары и солдаты, кто были здесь, кинулись выполнять приказание. Догнали, скрутили Ваню, привели к Лацису. Лацис ловко, поперечной петлей, связал руки:

- В коляску!

- Все равно там разберутся, - сказал Ваня, садясь в коляску.

- Разберутся. Дернешься, пристрелю. Над пулеметом Лацис задумался. Все-таки вещественное доказательство. На всякий случая снял диск. Приказал санитару:

- Сдадите под расписку начальнику охраны госпиталя.

- Товарищи, вы не верьте, это ошибка, - зачем-то сказал Ваня.

- Прекратить агитацию, - прикрикнул Лацис и повез его в Тамцаг-Булак.

А кругом были свободные и в общем-то счастливые люди. И не обращали на мотоцикл никакого внимания.

Параллельной дорогой пронесся большой легковой автомобиль с Жуковым.

- Подождите... поговорить надо с одним человеком, - попросил Ваня.

- С каким человеком?

- С Жуковым, - нерешительно сказал Ваня. Лацис презрительно усмехнулся:

- А с товарищем Сталиным тебе не надо поговорить?

- Не мешало бы, - сказал Ваня и замкнулся.

Развалины буддийского монастыря, к которым 2-го июля ошибочно вышел 124-й полк Федюнинского. Колодец.

Диверсионно-террористическая группа Токмакова и Никамуры. Умывались у колодца, поили лошадей. Перекусили - каждый свое и отдельно, попили воды. Наполнили красноармейские металлические фляги с водой.

- Спасибо этому дому, пойдем к другому, - сказал Токмаков и приказал своему: - Подсласти.

Тот вспорол мешочек с ядом и щедро сыпанул в колодец. Между тем, уже дважды просвистел дозорный.

На территорию развалин въехал мотоцикл с Лацисом и Клочковым. Лацис мгновенно оценил сцену у колодца.

- Что вы туда бросили?.. Не трогать оружия! - в руках у него уже был пистолет, глаза старались увидеть все.

Дозорный навскидку выстрелил ему в спину. Лацис на долю секунды успел опередить его - слетел с мотоцикла и, переворачиваясь за нагроможденье камней, двумя выстрелами убил в голову того, кто сыпанул яд в колодец, и ранил самого Токмакова. Тут же вскочил и кинулся в темноту, в развалины.

Ваня тоже не стал ждать, выкинулся из коляски. Подхватил винтовку убитого и бросился с ней в развалины - в другую, правда, от Лациса сторону. Тут он зажал винтовку ногами и стал перетирать о трехгранный штык веревку, связывающую у кистей его руки.

- Иван, - послышался голос дяди. - Там направо есть выход, я с этими поговорю. Иди, не бойся.

Он сказал несколько слов по-японски Никамуре. Никамура ответил. Дядя еще сказал. Никамура ответил.

- Они согласны, - сказал дядя. - Ты живой?..

- Вполне, - Ваня наконец освободил руки и выстрелил на его голос.

- Как хочешь, - вздохнул дядя. - Собрание объявляю закрытым.

Начался бой.

Нет нужды описывать, как быстро менялась обстановка. Как стреляли. Прыгали через стены. Маскировались. Затаивались. Снимали врага меткими выстрелами. Наткнувшись, били в упор. Одним словом, хорошо воевали - и Ваня, и Лацис, и противник.

Ваня выстрелил в Кутикова, сиганул через стену и оказался бок о бок с Лацисом.

- Извините... Сколько у вас осталось патронов?

- Шесть. А у вас? - спросил Лацис.

- Два.

- У меня была запасная обойма. Сколько их, вы не видели?

- Когда подъезжали, видел троих в Дозоре... Лошадей, кажется, десять - не больше... Тот с майорскими шпалами, мой дядя по матери - Токмаков.

Метрах в тридцати - в просвете - мелькнула фигура. Оба выстрелили и оба попали.

- Жалко, что у тебя такое темное прошлое - неплохой бы чекист получился, - сказал Лацис.

- Жалко, что ты, видать, ничего не умеешь, неплохой бы сапер вышел, - ответил Ваня.

- Возьми у того патроны и больше не подходи.

- Очень ты нужен, я случайно наткнулся.

- Не потому - уложит обоих одной гранатой, а нас всего двое, - объяснил Лацис.

Ваня побежал к убитому за патронами, Он так и не заметил в темноте, что у Лациса были перебиты обе ноги и он еле держался. Ваня подобрал оружие убитого ими молодого плечистого японца, робея, потому что подсумок был заляпан чужой свежей кровью, достал запасную обойму.

Лацис окликнул его:

- Слушай, ты сказал, что тебе не мешало бы встретиться с товарищем Сталиным - что ты сказал бы ему?

- Я бы сказал ему, что он... не человек.

- Я не слышал этого, - сказал Лацис.

- Но я это сказал, - твердо сказал Ваня. Тогда Лацис нацелился в проем развалин из пистолета, дождался, пока Ваня, взяв оружие и патроны, встанет там, сказал:

- Повернись лицом, гадина, - и трижды выстрелил, злясь, что от слабости, никак не может попасть в голову, а все попадает то в грудь, то в живот, то в шею...

Комкор Г. Жуков. Август 1939 г.

...Ваню добил родной дядя. Они столкнулись лицом к лицу, дядя с ходу, не разбираясь, выстрелил из «Льюиса». И только когда Ваня упал, увидел, что он и без того был тяжело ранен.

- Дурак, - сказал дядя над умирающим Ваней Клочковым. - Настоящий русский дурак, тебе руки нехристи вяжут, а ты служишь им.

...Ушли боль и заботы. Отсюда, из темноты развалин, было видно дневное ясное небо и несколько звезд на нем.

Голос Вани Клочкова за кадром:

«Мама... милая дорогая мама. Я уже месяц в Монголии, в саперной части - меня досрочно выпустили из училища. Бойцы в нашей роте все очень смелые, героические красноармейцы. Они говорят на политзанятbях:

«Скорей бы встретить этих самурайских гадов да всыпать, как следует, чтобы они полетели к чертям и больше не лезли на наших братьев-монголов». А я почему-то самый неловкий и очень боюсь умереть... потому что тогда из нас никого не останется, - я знаю, что ты умерла полгода назад от разрыва сердца, а Дмитрий повесился...»

Ване казалось, еще чуть-чуть, и он узнает не только это, но поймет самое главное в жизни. Но этого чуть-чуть дано не было, от обиды его тело дернулось, вытянулось и застыло. И он уже не слышал, как дядя сдвинул веки на его глазах.

Все еще грохотали выстрелы: пистолетные - Лациса. Прострочила длинная пулеметная очередь. Одна за другой разорвались две гранаты. И потом стало тихо.

В живых остался один капитан Никамура. Он добил Токмакова, тяжело раненного Лацисом в позвоночник, сел на коня, взял в повод запасного и поскакал назад - к конному броду, и дальше - к границе.

На следующий день мимо этого места проезжал, следуя в Тамцаг-Булак, Жуков. Увидел сгрудившихся там людей. Вышел посмотреть:

- Что там?

Пока шел, пристроившийся командир НКВД доложил, что там такое. Ваня и Лацис лежали рядом.

Остальные семеро - бок о бок - поодаль.

Жуков сразу узнал Ивана и долго смотрел на него, жалея, как сына.

- Эх, солдат-солдат... Так и остался я у тебя в долгу... - Жуков повернулся к адъютанту Воротничкову: - Оформить обоих на ордена «Красной Звезды».

Жуков пониже надвинул козырек на глаза и пошел к машине.

Дача Сталина.

К Сталину с папкой для доклада вошел Берия.

Сталин был нездоров, плохо выглядел, и сразу же обнаруживалось, что это немолодой, уставший, физически немощный и, может быть, незначительный человек.

- Учитель, не могу избавиться от сомнения, - сокрушенно объявил Берия.

- Говори, что знаешь, - настороженно и испуганно, не ожидая ни от жизни, ни от людей ничего хорошего, сказал Сталин.

- Этот Жуков обманул Ваше доверие. Подрагивающей рукой Сталин поставил чашку под самовар и открыл краник.

- Говори все, зачем тянешь?!

- Во всех анкетах пишет, что из бедной крестьянской семьи, а на самом деле его дедушка - побочный сын генерала Милорадовича!.. Вот откуда его дружба с дворянчиком Тухачевским! Человек, который врет в малом, соврет во всем!

- У тебя есть данные? - с тревогой спросил Сталин.

- Учитель, какие могут быть данные с начала прошлого века?.. В его деревне все говорят об этом!

- О тебе говорят, что ты педераст, мне тоже поверить? - желтые «рысьи» глаза Сталина уткнулись в Берия.

Берия ответил честным преданным взглядом.

- Вот здесь чую, - Берия постучал по сердцу, - только и ждет, как бы мотануть к родственничкам за границу. Теперь он дорого стоит. Англия, Германия купят его. Два миллиона не пожалеют. - Берия знал, ни во что Сталин не верит, а в предательство верит сразу. - За два миллиона сразу продастся.

Подрагивающей рукой Сталин налил в чай кагору и положил малинового варенья.

- У тебя есть материал?

- Материал будет, - легкомысленно ответил Берия, и здесь он чего-то не рассчитал. - С вашего позволения хочу внести Жукова в список.

Берия развернул папку, поднял голову и увидел, что Сталин тяжело и мрачно смотрит в его глаза. Берия стало страшно.

- Слушай, почему так ненавидишь человека, который столько для нас сделал?

- Я?! Я люблю его!.. Я всех люблю! Но я - Ваш пес! Я должен охранять Вас!

- Ты объясни, - спокойным, ледяным, опасным голосом повторил Сталин. - Может быть, ты как раз за то ненавидишь его, что он столько сделал для нас?

Глаза Сталина с нарастающей яростью смотрели в пенсне Берия. Сталин впервые смотрел так на своего любимца. У Берия невольно обмякли ноги, в штанах стало мокро.

- Сними очки, - ледяным голосом сказал Сталин, - хочу видеть твои глаза.

И тут Берия осенило - он снял пенсне и запел грустную грузинскую песню. Он хорошо пел. У него был красивый голос. И песня была красивая. Сталин сразу обмяк. В этой песне был привет из далекой, давно ушедшей молодости. Из далекой, забытой за делами Грузии. Была тоска и по тому, и по другому. На глазах у Сталина показались слезы, твердые губы дрогнули.

А Берия пел, пел. Глаза у Сталина становились заплаканными и счастливыми.

- Учитель, почему ты никогда не поешь? - спросил Берия.

- Слушай, не умею, - виновато ответил Сталин и, чуть согнувшись, напевая себе под нос, пошаркал мягкими сапогами в кабинет за папиросами.

- Ну что это за грузин, который не умеет петь?

- Лаврентий, - Сталин обернулся с порога, - не забывайся, ты мне служишь, не я тебе... Тронешь, когда я захочу, не когда ты, - и стало видно, что он еще достаточно крепок и не скоро умрет. Сталин вышел из столовой, прошелся по саду, направился в кабинет.

Боец-разведчик Савченко. Халхин-Гол. Август 1939 г.

Все это время Берия следил за ним.

Голос за кадром:

ОНИ «ТРОГАЛИ» ЖУКОВА НЕОДНОКРАТНО. СТАЛИН НЕ МОГ ПРОСТИТЬ ЕМУ ТОТ ВКЛАД, КОТОРЫЙ ЖУКОВ ВНЕС В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ВОЙНУ И КОТОРЫЙ БЫЛ СРАВНИМ С ЕГО ЛИЧНЫМ ВКЛАДОМ И ДАЖЕ ЗАТЕНЯЛ ЕГО, КАК НЕ МОГ ЗАБЫТЬ, ЧТО ЖУКОВ ВИДЕЛ ЕГО РАСТЕРЯННЫМ В 41-ОМ ГОДУ.

ПОДРУЧНЫЕ БЕРИЯ, НАЧИНАЯ С 42-ГО ГОДА, ВЫБИВАЛИ «КОМПРОМАТ» НА ЖУКОВА ИЗ ВСЕХ, ИЗ КОГО ТОЛЬКО МОГЛИ.

ЖУКОВ ОКОНЧИЛ ВОЙНУ ТРИЖДЫ ГЕРОЕМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

А В НАЧАЛЕ 46-ГО НА ЗАСЕДАНИИ ВЫСШЕГО ВОЕННОГО СОВЕТА НАЧАЛОСЬ «РАЗВЕНЧАНИЕ» ЖУКОВА. ЕГО ОБВИНЯЛИ, ССЫЛАЯСЬ НА ПОКАЗАНИЯ АРЕСТОВАННЫХ ГЛАВНОГО МАРШАЛА АВИАЦИИ А. НОВИКОВА И ГЕНЕРАЛА К. ТЕЛЕГИНА В ТОМ, ЧТО ОН ПРИПИСЫВАЕТ СЕБЕ ВСЕ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ, ГРУБОСТИ, БОНАПАРТИЗМЕ. В ТОМ, ЧТО ОН НЕ ПРЕДАН ПРАВИТЕЛЬСТВУ, НЕ ПРЕДАН СТРАНЕ. С ОБВИНЕНИЯМИ ВЫСТУПИЛИ СТАЛИН, БЕРИЯ, КАГАНОВИЧ, ГЕНЕРАЛ ГОЛИКОВ, БЫВШИЙ ПЕРЕД ВОЙНОЙ НАЧАЛЬНИКОМ РАЗВЕДУПРАВЛЕНИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА И ПРЕСЛЕДОВАВШИЙ, КАК ПРОВОКАТОРОВ, СОВЕТСКИХ РАЗВЕДЧИКОВ, ДОНОСИВШИХ О ПОДГОТОВКЕ ГЕРМАНИИ К НАПАДЕНИЮ НА СССР. (УМЕР В 1980 ГОДУ, ВОСЬМИДЕСЯТИ ЛЕТ ОТ РОДУ, МАРШАЛОМ. ЗВАНИЕ ПОЛУЧИЛ В 1961 ГОДУ.)

НО ВОЕННЫЕ БЫЛИ ЕЩЕ СИЛЬНЫ, ГОРДЫ И ЕДИНЫ. МАРШАЛ БРОНЕТАНКОВЫХ ВОЙСК ПАВЕЛ СЕМЕНОВИЧ РЫБАЛКО, ЧЕЛОВЕК БЕЗУПРЕЧНОЙ, ИЗВЕСТНОЙ ВСЕМ ХРАБРОСТИ, ЗАЯВИЛ ОТКРЫТО: «ПОРА ПЕРЕСТАТЬ ДОВЕРЯТЬ ПОКАЗАНИЯМ, ВЫТЯНУТЫМ НАСИЛИЕМ В ТЮРЬМАХ. (ПАВЕЛ СЕМЕНОВИЧ УМЕР В 1946 ГОДУ ОТ РАКА.)

СТАЛИН, НЕ ОЖИДАЯ ОТПОРА, ПОПЯТИЛСЯ. УДОВЛЕТВОРИЛСЯ, ВЫСЛАВ ЖУКОВА ИЗ МОСКВЫ В ОДЕССУ, ПОТОМ В СВЕРДЛОВСК И ПОДВЕРГНУВ ОПАЛЕ.

БЕРИЯ ПРОДОЛЖАЛ СОБИРАТЬ «КОМПРОМАТ». А ЧЕРЕЗ СЕМЬ ЛЕТ ИХ ПУТИ ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПЕРЕСЕКЛИСЬ.

В 1953 ГОДУ, УЖЕ ПОСЛЕ СМЕРТИ СТАЛИНА, БЕРИЯ НАМЕРЕВАЛСЯ ПРОИЗВЕСТИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ И УСТАНОВИТЬ В СТРАНЕ СВОЮ ЛИЧНУЮ ДИКТАТУРУ. С ЭТОЙ ЦЕЛЬЮ ОН СОСРЕДОТОЧИЛ В МОСКВЕ ПРЕДАННЫЕ ЕМУ ВОЙСКА КГБ.

ВЫПОЛНЯЯ ПОРУЧЕНИЕ ПАРТИИ, ЖУКОВ РАЗРАБОТАЛ И С ГРУППОЙ СТАРШИХ ОФИЦЕРОВ СОВЕТСКОЙ АРМИИ ОСУЩЕСТВИЛ ОПЕРАЦИЮ ПО АРЕСТУ БЕРИЯ.

СЛЕДСТВИЕ УСТАНОВИТ: Л. П. БЕРИЯ, НАХОДИВШИЙСЯ 14 ЛЕТ НА ПОСТУ НАРКОМА НКВД, ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КГБ, ПЕРВОГО ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА МИНИСТРОВ, ЧЛЕНА ПОЛИТБЮРО, СТАВШИЙ НА ЭТИХ ДОЛЖНОСТЯХ МАРШАЛОМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ГЕРОЕМ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, БЫЛ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ ПЛАТНЫМ АГЕНТОМ РЯДА ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ... ВО ЧТО, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, ТРУДНО ПОВЕРИТЬ.

БЕРИЯ - ОДНА ИЗ САМЫХ МРАЧНЫХ ФИГУР НАШЕЙ ИСТОРИИ, ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ УЖАСА, ПОДЛОСТИ, НЕДОВЕРИЯ, БЫЛ РАССТРЕЛЯН В ДЕКАБРЕ 1953 ГОДА В ПОДЗЕМНОМ БУНКЕРЕ ШТАБА ПВО МОСКОВСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА.

ПО КОСВЕННЫМ ДАННЫМ В ЛАГЕРЯХ СТАЛИНА-ЯГОДЫ-ЕЖОВА-БЕРИЯ БЫЛО УНИЧТОЖЕНО СТОЛЬКО СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ, СКОЛЬКО ПОГИБЛО В ВОЙНЕ С ФАШИЗМОМ. ЭТО БЫЛИ ЛУЧШИЕ ЛЮДИ - ГЕНЕТИЧЕСКИЙ ФОНД НАЦИИ.

Сталин вошел в кабинет, закурил папиросу из большой картонной коробки и позвонил Ворошилову:

- Климентий Ефремович, у меня на столе лежит список из Монголии на представление к высокому званию Героя Советского Союза... Я не вижу здесь фамилии товарища Жукова.

- Товарищ Сталин, товарищ Жуков сам составлял этот список и не включил себя, - с радостным ожиданием доложил Ворошилов.

- Вы считаете это справедливым? - спросил Сталин.

- Нет.

- Я тоже. - Сталин положил трубку, закурил новую папиросу и своей рукой внес в список следом за Штерном, Федюнинским, Яковлевым и другими под номером 31 фамилию Жукова.

Москва. Хроника.

Японский посол Того посещает здание наркомата иностранных дел на Кузнецком мосту.

Председатель Совнаркома, нарком иностранных дел Молотов на следующий день объявляет ему отношение советского правительства к японским предложениям.

Еще через несколько дней в Кремле происходит подписание соглашения о прекращении военных действий в районе Халхин-Гола.

К монгольской границе, поднимая пыль, движется длинная вереница камуфлированных японских военных грузовиков. Их много, ровно сто. В кузове каждого грузовика 10 японских солдат. У солдат - лишь тесаки, у офицеров - мечи. В ногах лопаты и кирки. Над грузовиками белые флаги.

Колонна делится на десять одинаковых групп, по десять грузовиков в каждой.

На государственной границе МНР их уже поджидают. В различных местах проделаны в колючей проволоке десять проходов. Пограничники МНР отодвигают рогатки с проволокой, открывая их.

Японские офицеры церемонно салютуют самурайскими мечами, ловко вбрасывают их обратно в лакированные деревянные ножны.

Советские и монгольские командиры козыряют в ответ.

Красноармейцы и цирики заглядывают в кузова - не припрятано ли оружие. Лицом к лицу - цирик и самурай - задержались друг на друге взглядами - победитель и побежденный.

Отмашка - можно проезжать.

Колонна прошла, в каждом из десяти мест задвигается рогатка с колючей проволокой, и встают часовые - красноармеец и цирик, лицом друг к другу.

Каждая десятка направляется по своему маршруту. Махальщики на поворотах. Вдоль маршрутов во всех удобных и неудобных местах выставлены пулеметы с советскими и монгольскими расчетами.

Вдобавок, впереди десятки движется бронеавтомобиль с советско-монгольскими наблюдателями - туда, где японские войска несли особенно большие потери.

Исковерканная, перепаханная снарядами, бомбами, гусеницами высота Фуи, такая же искалеченная сопка «Ремизова», такие же сопки «Зеленая», «Песчаная», «Двугорбый верблюд», героический Баин-Цаган...

Каждая десятка грузовиков со своей сотней копальщиков подходит к своему месту.

Японские офицеры сверяются с планами, с рисованными - часто в крови - схемами, с крестиками на картах. Некоторые, вдобавок, со своей памятью.

Указывают места погребений.

Японские солдаты становятся в строй, в положение «смирно», снимают каскетки, опускают их до земли, кланяются, снова надевают. Надевают на нос и рот просмоленные черные повязки.

Начинается страшная по своему содержанию работа откапывания трупов.

И вот снят первый слой земли, и обнаруживается, какая страшная ведется работа. Трупы, бесконечное море трупов.

И в одном месте, и во втором, и в третьем, и в четвертом... в десятом.

Начинает звучать грустная японская музыка, как прощальный привет из далеких отсюда родных островов. И начинают звучать письма погибших, не отправленные своим адресатам. И письма к погибшим, не заставшие их.

Убитые были зарыты в разное время: и совсем недавно, как на сопке «Ремизова», каких-нибудь три недели назад, и они, если можно так об этом сказать, еще на кое-что походили; и довольно давно, три месяца назад, как на героическом Баин-Цагане, и это уже была разложившаяся, кишевшая червяками и гадами каша.

И уже не спасали просмоленные черные тряпки на лицах.

И так было и в одном месте, и в сотом.

И в первый день, и в десятый.

По японскому обычаю, каждый труп должен сжигаться отдельно, чтобы в семью пошла урна именно с его прахом.

Поэтому вначале солдаты копали осторожно, чтобы не задеть тела убитых, искали на них документы. Осторожно грузили в грузовики, осторожно увозили во рвы для сжигания. Это было в первый день.

Но трупов было так неожиданно много. Работа такой нелегкой, что, вскоре вместе с лопатами пошли в ход и кирки, и железные крюки, которыми подцепляли тела.

Лопатами теперь уже рыли вовсю, торопясь, с маху, кроша землю и тела. Крюками поддевали, как мешки, и швыряли в машины полусгнившие лохмотья человеческих тел.

И уже не разбирали, а вдруг это не человеческое, особенно на Баин-Цагане, и швыряли в машины куски лошадей.

Бесконечные вереницы автомобилей везли и везли все это во рвы, где все это снова валилось в кучу, обливалось бензином, смрадно, обволакивая окрестности жирным дымом, горело.

Потом прах, без разбору, накладывали в печальные урны с подготовленными по штабным спискам надписями, и машины, вагоны урн отправлялись на далекую родину, чтобы служить последним утешением родным и близким.

Так было в первый день... во второй... в третий... в десятый... Десять дней шла эта работа. Могла бы идти еще двадцать, потому что была вырыта всего четвертая часть погибших.

Никто не ожидал, что было так много убитых. И постепенно уныние, неверие в несокрушимую мощь императорской армии овладело каждым.

На всем этом страшном изображении звучит печальная японская музыка. Звучат голоса погибших, написавших эти слова, звучат голоса родственников, написавших им. И слышны грохотанье орудий, уханье бомб, стрекотание пулеметов, хрипы и лязг штыков при рукопашных схватках, крики японской атаки - «Банзай!»

Голос за кадром. Читается по-японски, синхронный перевод на русский:

«...МЫ НЕДОСТАТОЧНО РАБОТАЕМ ДЛЯ РОДИНЫ, ПОЭТОМУ ТАК АКТИВНО ДЕЙСТВУЕТ ПРОТИВНИК... Я КАК ВОЕННЫЙ И КАК ПАТРИОТ СВОЕЙ ВЕЛИКОЙ ЯПОНСКОЙ ИМПЕРИИ С ЧЕСТЬЮ УМРУ ЗА РОДИНУ...»

«...ОТЕЦ МОЙ И МАТЬ МОЯ, Я ПРОШУ, ЧТОБЫ ВЫ НЕ ЗАБЫВАЛИ МЕНЯ И МОЙ ДУХ. ХОТЯ Я УМРУ, НО МОЙ ДУХ НЕ УМРЕТ, ОН БУДЕТ ПОД ОПЕКОЙ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА...» (Из письма Ивато Факуто).

«...СОЛДАТЫ! СЕЙЧАС БУДЬТЕ БОДРЫ. СТРОЙТЕ НОВУЮ АЗИЮ ДЛЯ УСТАНОВЛЕНИЯ ВСЕОБЩЕГО МИРА ВО ВСЕМ МИРЕ. ЭТО ЯВЛЯЕТСЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПОЧЕТНЫМ ГЕРОИЧЕСКИМ ДЕЛОМ. ГЛАВА ГОРОДА ПОБЕОКА». (Из «Письма утешения» в армию).

Слышны яростные и со слезой в голосе: «Банзай! Банзай! Банзай!» Хрипы, удары, лязг холодного оружия при штыковой атаке. Нарастает: «Ура-а-а!!!»

Очень патриотический и бодрый голос:

«МОЙ СЫН СОЛДАТ ТАКАНАКА! НЕДАВНО ВАША СЕМЬЯ ПОЛУЧИЛА ДЛЯ ВАС ИМПЕРАТОРСКИЙ ПОДАРОК - ПАПИРОСЫ И ДВА КУСКА МЫЛА - И СКОРО ВЫШЛЕТ ЕГО ВАМ. ЕЩЕ РАЗ ЗАПОМНИТЕ, ЧТО ОТНЫНЕ ВЫ ПРИНАДЛЕЖИТЕ НЕ СЕБЕ И НЕ СВОЕМУ ОТЦУ, А ТОЛЬКО ОДНОМУ ИМПЕРАТОРУ. УЧТИТЕ ЭТО И БЕРЕГИТЕ СВОЕ ЗДОРОВЬЕ. ЖЕЛАЮ ВАМ УСПЕХОВ. ВАШ ОТЕЦ ХИРАЦУКА».

«ОТКРОЙТЕ КОНВЕРТ ПОСЛЕ МОЕЙ СМЕРТИ-СЫНУ ОСОВАКУ: ПОМНИТЕ, ЧТО НЕ СТРАШНО УМЕРЕТЬ ЗА РОДИНУ, А ДЛЯ СЫНА БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ БЫТЬ СЫНОМ УБИТОГО НА ВОЙНЕ. ЕДИНОДУШНО СТОЙТЕ ЗА ГОСУДАРСТВО И ДОБРОСОВЕСТНО РАБОТАЙТЕ НА ПОЛЬЗУ ОБЩЕСТВУ. ПОМОГАЙТЕ РОДИТЕЛЯМ. НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЙТЕ О СЛАБОСТИ МАТЕРИ И ПРОЯВЛЯЙТЕ О НЕЙ ЗАБОТУ. БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ ТЕЛОМ И ДУХОМ И ЗАБОТЬТЕСЬ О МАТЕРИ. НЕ ОТСТУПАЯ, ВЫПОЛНЯЙТЕ ЭТО ЗАВЕЩАНИЕ. НЕ ПЕЧАЛЬТЕСЬ, ЧТО ОТЕЦ УМЕР, ДУША ЕГО ВСЕГДА С ВАМИ. ВАШ ОТЕЦ АРИТОСИ».

Отчаявшийся голос:

«ПРИВЕТ. ИЗВИНИТЕ ЗА МОЕ ДОЛГОЕ МОЛЧАНИЕ. Я ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ХОРОШО, ЧЕГО И ВАМ ЖЕЛАЮ... ЖЕНА МОЯ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ, В ЯПОНИИ СУЩЕСТВУЕТ ПОСЛОВИЦА: «КОГДА ВОСПИТЫВАЕШЬ РЕБЕНКА, ТО ДВА РАЗА ПОХВАЛИ, ОДИН РАЗ ПОРУГАЙ»... ВОСПИТЫВАЯ НАШИХ С ВАМИ ДЕТЕЙ, НЕ ЗАБЫВАЙТЕ ОБ ЭТОМ... ВАШ МУЖ КАСАВАРА ИЗ ЧАСТИ ИСЭ, ВЫСОТА ФУИ».

Хайлар. Штаб Квантунской армии.

Сюда из Токио прибыла комиссия генерального штаба. Уэдэ и Иосогаи с должными церемониями вручают начальнику комиссии свои самурайские палаши и знаки отличия. Со слезами на глазах, коленопреклоненно целуют знамя и покидают, помещение штаба.

Голос за кадром:

КОМАНДУЮЩЕМУ КВАНТУНСКОЙ АРМИЕЙ ГЕНЕРАЛУ УЭДЭ И НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА КВАНТУНСКОЙ АРМИИ ГЕНЕРАЛУ РЕНСУКЕ ИОСОГАИ ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ОБ ОТСТАВКЕ.

Участь Камацубары еще суровей. Когда начальник комиссии зачитывает решение по поводу его судьбы, у Камацубары выступает пот, обвисают щеки.

Он кланяется начальнику комиссии, господам генералам, господам офицерам штаба Квантунской армии. Коленопреклоненно целует знамя.

Ему вручают самурайский палаш для совершения харакири. В сопровождении помощника совершения харакири Камацубара идет в специально подготовленное помещение.

...Тяжело, очень тяжело Камацубаре совершить обряд. Он сидит в гордой самурайской позе, лицом к востоку - туда, где Япония и императорский трон - и никак не может расстаться с жизнью.

Человек, который стоит сзади с самурайским мечом, помогает Камацубаре: одним, в две руки, ударом отсекает Камацубаре голову.

Он выходит и сообщает, что Камацубара не сумел умереть героем.

Старших офицеров штаба Квантунской армии, которые разрабатывали планы всех трех наступлений, ожидает та же участь.

Они входят в специально подготовленное для этого действа помещение, садятся в гордые самурайские позы лицом на восток, к дворцу императора и, выполняя его волю, взрезают себе кто живот, кто сонную артерию...

Хроника.

Японские матери принимают урны с прахом своих детей. Согласно обычаю, украшают урну цветами.

Стоят на коленях старые, одинокие, никому не нужные матери. Стоят у праха тех, кто был их надеждой и будущим.

...И японки.

...И немки.

...И русские.

Матери всех народов земли, несчастные и одинокие в своей старости.

Могилы земли. Огромные, в десятки гектаров, поля - с одинаковыми надгробными памятниками, одинаковыми крестами.

Голос за кадром:

НЕОБЪЯВЛЕННАЯ ВОЙНА НА ХАЛХИН-ГОЛЕ НЕ БЫЛА САМОЙ БОЛЬШОЙ ВОЙНОЙ В МИРЕ. АГРЕССОР БЫЛ ПРИМЕРНО НАКАЗАН. ЭТО ВСЕ ТАК. НО ВОТ ЧТО НАСТОРАЖИВАЕТ. ПО ПРИЗНАНИЮ ЯПОНСКОГО ИСТОРИКА ХАЯСИ И АМЕРИКАНСКОГО - КРУКСА «ПОТЕРИ ЯПОНСКИХ ВОЙСК В ПЕРИОД, ОХВАТЫВАЮЩИЙ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ, СОСТАВЛЯЮТ В ОБЩЕМ НЕ МЕНЕЕ СЕМИДЕСЯТИ ТРЕХ ПРОЦЕНТОВ ОТ ОБЩЕГО ЧИСЛА УЧАСТВОВАВШИХ ВОЙСК».

ЭТО ЧУДОВИЩНОЕ СООТНОШЕНИЕ. КАЖЕТСЯ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО МОГЛО БЫ УВИДЕТЬ, К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ АГРЕССИИ, ЗАДУМАТЬСЯ И СДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ. ОДНАКО ТОГДА ЭТОГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ. НЕ УСПЕЛИ ОТГРЕМЕТЬ БОИ В МОНГОЛИИ, ЗАГРОХОТАЛИ СРАЖЕНИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ.

И ТАК ДО СИХ ПОР - ГДЕ-НИБУДЬ В МИРЕ ДА ПОЛЫХАЕТ ВОЙНА, КАК БУДТО ПОСЛУШНЫЕ ВОЛЕ ДЬЯВОЛА ЛЮДИ КАЖДЫЙ ДЕНЬ УБИВАЮТ ДРУГ ДРУГА, ЗАБЫВАЯ О ТОМ, ЧТО СУДЬБА ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ЕДИНА, А ЖИЗНЬ-УНИКАЛЬНА...

1986-1987 гг.

текст по Альманаху «Киносценарии» № 4 1988
Фото из архива Центрального музея Вооруженных Сил СССР

.