Резник Эдуард

МУЗЫКАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ

рассказ

Мы, евреи, гордимся своей традицией в любых обстоятельствах давать детям хорошее образование. Мы с гордостью рассматриваем всемирную статистику, демонстрирующую, что всюду евреи - самая образованная нация. Мы отдаем своих детей в специальные школы, в музыкалные, художественные, спортивные, и так далее, а потом в институт или университет, а потом в аспирантуру. Но разрешите задать вам простой вопрос - а детей вы спросили? Нет, я согласен, без минимальной дисциплины и даже диктатуры никакое еврейство невозможно. Если мы будем спрашивать детей, они нам такое устроят, что власть родителей быстро перейдет к детям. То есть, само по себе, это ничего страшного, при условии, что если бы действительно к детям. Но история нам показывает, что, при переходе власти от одного к другому, она, по дороге, как правило, попадает в некие третьи, случайные руки. И тогда становится совсем плохо. Поэтому лучше никогда власть не терять, и никому ее не передавать ни при каких обстоятельствах. Если вы выпустили ее из рук, считайте, что это грех. Власть - это вещь, которую нужно уносить с собой в могилу. Вот, к примеру, я. Это сейчас я большой, а когда-то я был маленький еврейский ребенок. У нас в доме власть была у мамы. И родители записали меня учиться в музыкальную школу.

Вы не представляете, как чужда была мне вся эта музыка, всё это сольфеджио, арпеджио, стаккато и легато, все эти форшмаки, контрфорсы, форсмажоры и мажордомы. Я сидел на уроках и просто страдал. Тем не менее, я проучился четыре года, потом бросил. Сейчас я жалею, что бросил музыкальную школу. Но жалею так, вяло, из вежливости. Обучение-то было платное, столько денег родители выкинули, в стольком себе отказывали. Так что пожалеть, хотя бы минимально, я просто обязан из сыновних чувств.

Однако есть вещи, связанные с музыкальной школой, о которых я вспоминаю с любовью и печалью, и вовсе не по обязанности. Удивительно хорошо я помню до сих пор, например, дорогу. Я шел пешком, за спиной у меня был ранец с нотами, а в мешочке - сменная обувь, эта мерзость из мерзостей, издевательство, которому подвергают детей повсеместно. По изощренности и человеконенавистничеству сменная обувь может сравниться только с такими изуверствами, как кальсоны и нарукавники. Но это я, извините, отвлекся - я обещал рассказать о том, что вызывает во мне любовь и печаль.

Дорога была удивительная. До самой школы я шел по ней пешком. Она проходила по задворкам, параллельно какой-то тихой городской улице. То и дело встречались неказистые перекошенные дома, в которых жили люди. Косые заборы отделяли чьи-то пространства чисто символически, в них зияли огромные дыры, ибо колья из них давно были выломаны для немедленных нужд когда-то вспыхнувших здесь драк. Иных заборов и не могло быть в том мире призрачного понятия собственности. Эти чьи-то пространства буйно заросли травой и крапивой, там и сям пробегала через них узкая тропинка, войти туда и выйти оттуда мог любой. Так шел и я, сокращая себе путь - через чьи-то пространства. Это был удивительный мир - то справа, то слева могла попасться старая ржавая чугунная ванна, отслужившая свой срок. Сколько людей в ней смывали свою грязь, сколько тел она видела, толстых и худых? А с другой стороны лежал старый трофейный велосипед, уже сросшийся с землей - через спицы проросла трава и даже небольшие деревья. Сама дорога была песчаная, желтая, и в песке встречались разноцветные стеклышки.

Там я и познакомился с Электрошей. Почему его так назвали, я не знаю, но думаю, что тогда была мода на физику и физиков, были "Девять дней одного года" и так далее, и собаку назвали Электрошей. Это была трогательная небольшая собачка, лохматая, вечно грязная от уличного образа жизни - в дом ее не пускали.

Проходя в музыкальную школу, я всегда с ней встречался. Эта собака позволяла мне делать всё - я ее обнимал, прижимал, гладил, даже лез к ней в пасть и рассматривал ее зубы. Эта собака была удивительно покладистая, кроткая, добрая и нежная. Поскольку я проходил там каждое утро, он уже ждал моего появления. Он всегда узнавал меня издали, вилял хвостом, а при встрече обязательно вылизывал мне всё лицо. Я зажмуривал глаза и сжимал губы, и так принимал его бурные ласки.

Однажды, когда я шел по дорожке из музыкальной школы, я неожиданно встретил другую собаку. Эта собака была ничья, приблудилась случайно. Она была темная, стояла посреди улицы, поджав хвост. Я протянул к ней руку, показывая, что у меня нет к ней враждебных намерений. Собака глухо зарычала и ощетинилась. Я подошел ближе, собака снова зарычала и еще больше ощетинилась. Я славился своими добрыми отношениями со всеми собаками, и у меня не было ни тени страха. Я безбоязненно подошел к ней совсем близко, сел перед ней на корточки. Собака оскалилась. Я снова протянул к ней руку, к самой морде. В следующую секунду собака истерично взвизгнула, схватила мою руку зубами, несколько раз прикусила и убежала. Я посмотрел на свою руку - она была в крови. Я понял, что дома мне будет. Надо было как-то перевязать, но вокруг никого не было.

Я пришел домой, поздоровался с мамой, которая была в кухне, и сразу прошел в ванную. Там я пустил струю холодной воды и подставил под нее руку, чтобы смыть кровь, пока ее не увидела мама. Боже мой, как раз в этот момент мама и вошла. Что она увидела? Уже не маленький прокус, а целую раковину крови! Ее сын в перепачканной кровью одежде, то есть, по сути, весь окровавленный с ног до головы! Даже лицо все в крови, ибо пока я шел, я вытирал себе сопли и испачкался.

Мама отмыла меня, хмуро осмотрела рану.

- Что произошло?

- Собака укусила.

Оказалось, рука была прокушена насквозь между большим и указательным пальцами. Дальше последовало дознание, и я понял, что прокус этой собачки был наименьшим из зол, которые сегодня меня ожидали.

- Где это было?

- По дороге из музыкальной школы.

- Что это была за собака?

- Эта собачка маленькая такая была.

- Ты ее знаешь?

Я пожал плечами.

- Знаешь или нет?

Оказалось, в городе были бешеные собаки, которые кусали людей. Поэтому я должен был немедленно сообщить, что это за собака, знаю я ее или нет. Иначе я заболею бешенством и мне будут делать сорок уколов в живот.

Эти сорок уколов в живот, сама эта садистская формула меня просто ужаснула. Взрослые просто не думают, что говорят. Вот, к примеру, приходит в школу фельдшер и говорит - будем делать укол под лопатку. Все дети в ужасе. Потому что "укол под лопатку" означает, что берут лопатку, оттягивают, и под нее, туда вот, между нею и ребрами, всаживают длиннющую такую иголку. Это же просто ужас! На практике же, оказывается, ничего подобного. Укол под лопатку означает всего лишь укол в кожу чуть пониже лопатки. Так и с этими уколами в живот: укол в живот означает, что сейчас возьмут длинную иголку и будут колоть тебе живот, в самую, туда, понимаешь, середину! Будут втыкать, втыкать, и так сорок раз, не останавливаясь. Сквозь картину надвигающегося ужаса я смутно услышал голос мамы. Она говорила с папой по телефону:

- Его укусила собака. Не знаю, может и бешеная, он не говорит. Конечно, сейчас мы туда поедем и все выясним.

Мама положила трубку и говорит:

- Сейчас мы туда поедем, и ты покажешь что это за собака.

Через пять минут мы уже ехали в трамвае - я, с перебинтованной рукой, и мама.

Выйдя из трамвая, мы пошли по этой песчаной улочке.

- Ну, где эта собака, ты ее видишь? - взволнованно спрашивала мама.

Естественно, той собаки, которая меня укусила, давно уже нигде не было. Зато была другая - Электроша. Ну посудите сами - что мне оставалось делать? Добровольно отправляться к изуверам на сорок уколов в живот?

- Ну, где эта собака? - спросила мама.

Электроша смотрел прямо на меня своими чистыми глазами.

- Вот, - сказал я и показал на Электрошу.

С опаской обходя ничего не понимающего Электрошу по широкой окружности, мама поднялась по лесенке и постучала в дом.

Из дому вышла женщина, поздоровалась.

- Ваша собака укусила нашего мальчика, - сказала мама.

- Не может быть, - сказала женщина, - Наша собака сроду никого не укусит.

- Вот, посмотрите, - мама показала ей мою забинтованную руку, - У него рука прокушена насквозь!

- Я не верю, чтобы Электроша кого-нибудь укусил, - сказала женщина.

- Вы не верите, а ваша собака кусает! - возмущенно сказала мама.

- Хорошо, я посажу его на веревку, - сказала женщина и при нас пристегнула собаку к веревке. Веревка эта, должно быть, давно уже пылилась на земле без дела, и Электроша забыл о ее существовании.

Теперь пристегнутый, Электроша смотрел на меня. Что это был за взгляд... Я не выдержал и отвернулся.

Обратно в трамвае мы с мамой ехали молча. Я вспомнил взгляд Электроши и заплакал.

- Почему ты плачешь? - спросила мама, - Наоборот, надо радоваться. Слава богу нашлась собака, она нормальная, домашняя, все обошлось благополучно...

Я чувствовал себя скотиной. Пользуясь тем, что пес не может говорить, я оболгал его. Но, с другой стороны, я знал Электрошу давно. И поэтому был уверен, что если бы даже он мог говорить, он ничего не сказал бы. Особенно если бы знал, что от его слова зависит, получу я сорок уколов в живот или нет. Он бы сам с радостью сел на цепь, только чтобы спасти меня от этого ужаса. Для чего тогда дружба, если не для такой вот помощи и жертв? Я ведь в такой ситуации и сам с радостью сел бы на цепь, чтобы спасти от уколов Электрошу. От этих мыслей я успокоился, повеселел и перестал плакать.

Я понял, что всё произошло так, как должно было. Правильно я сделал, что наговорил на него. Правильно мы сейчас едем обратно веселые, а Электроша сидит на цепи. Потому что дружба есть дружба.

Дома уже был папа.

- Всё, слава богу, хорошо, - сказала мама, - Я видела эту собаку, она домашняя и у нее есть хозяева.

- Слава богу, - сказал папа.

Настоящее же "слава богу" заключалось, конечно, не в этом, а в том, что та темная собака оказалась не бешеная, и я не заболел.

Через несколько дней, когда рука у меня зажила, я снова пошел в музыкальную школу. И первым делом встретился с Электрошей. Он сидел на веревке и грустно смотрел на меня. Я подошел к нему и погладил его по голове, а он меня лизнул.

На порог вышла женщина.

- Простите меня, - сказал я, - Это не Электроша меня укусил.

- Я знаю, - сказала женщина, - Электроша никого не укусит. Тебя укусила другая собака.

- Да, меня укусила другая. Но я не мог этого сказать маме.

- Почему?

- Потому что та собака убежала, и уже нельзя было определить бешеная она или нет.

- Так вот оно что? Так наш Электроша просто молодец - он спас тебя от уколов в живот!

- Да. А вы не могли бы теперь снять его с веревки?

- Могла бы. Но смотри - ты свалил вину на Электрошу, потому что тебе не нужны были неприятности с уколами. А представь себе, что произошло бы, если бы та собака оказалась, не дай бог, бешеная, и ты бы заболел? Электрошу пришлось бы застрелить. Ты понимаешь, как он рисковал?..

Я похолодел от ужаса. Я и представить себе такого не мог! Застрелить! Выходит, спасая меня от сорока уколов в живот, он рисковал своей жизнью? И ведь это я, я всё устроил, его даже не спросив! Какая я сволочь!

Электроша продолжал смотреть на меня своими чистыми печальными глазами, повиливая хвостом. За ним тянулась веревка.

Я вдруг заплакал.

- Не плачь, мальчик. Ты просто еще маленький и не всегда понимаешь, что делаешь. Ты так поступил с собакой, а многие так поступают с людьми.

Я вообще зарыдал.

- Я не хотел его убивать, - сказал я, боясь, что она мне не поверит.

- Ничего страшного не произошло, - сказала женщина. - Просто на будущее ты должен знать, что всегда надо сначала очень хорошо подумать. И помни, что лишение свободы всегда соседствует с лишением жизни.

Женщина печально смотрела на меня. Я до сих пор помню ее взгляд и теперь понимаю, что за последней ее фразой скрывалась какая-то ее личная история.

- Я обещаю думать, - сказал я.

- Вот и молодец, - сказала женщина.

- А теперь вы можете спустить его с веревки?

- Только после того, как ты расскажешь своей маме всё как есть. Ты же понимаешь - мне неприятности не нужны.

Я помчался домой. Дома, к счастью, были и папа, и мама.

- Это не Электроша меня укусил! - закричал я прямо с порога, обливаясь слезами.

- Как это не Электроша? - вскочила мама.

- Можно успокоиться, - сказал папа, - Если бы было бешенство, оно бы уже проявилось. Кто бы его ни укусил, бешенства, слава богу, нет.

- А кто же тебя укусил?

- Другая, коричневая собака!

- А зачем же ты соврал про Электрошу?

- Я боялся уколов.

- Вот тебе раз!

- Мамочка, я тебя прошу, поедем скорее к Электроше, потому что его посадили на веревку, и спустят только после того, как ты скажешь, что ты уже знаешь, что это не он!

- Но у нас полно дел, - сказал папа, - Мы же собирались...

- Это важнее, - решительно сказала мама, встала и начала одеваться, - Поехали.

Она прошла на кухню, открыла крышку большой кастрюли, выловила из бульона все кости и завернула их в газету.

- Это для него.

Скоро мы с мамой появились около Электроши и разложили около него деликатесы. Он с аппетитом начал есть. Вышла хозяйка.

- Ну что, мальчик уже сказал вам? - спросила женщина.

- Да, - сказала мама, - Вы нас простите.

- Ничего страшного. Он здоров?

- Да, рука уже зажила, - сказала мама.

- Может быть, хотите пройти в дом?

- Нет, спасибо... Мы просто... К Электроше, - сказала мама.

- Он всегда рад гостям, - сказала женщина, - Всегда приходите к нам. И играйте с ним, сколько хотите.

- Спасибо, - сказала мама.

А я прижался к Электроше, и меня было не оторвать никакими силами.

Такое вот бесценное образование дала мне музыкальная школа. Еще некоторое время после этого я продолжал ходить в музыкальную школу. И, собирая меня, мама с тех пор всегда заворачивала мне с собой ароматные кости для моего друга.