Дидковский Сергей

ДЕВОЧКА МОЯ…

литературный сценарий молодежной мелодрамы

интернет публикация подготовлена при помощи Анны Чайки

«Жалок тот, кто ничего
не желает и всего опасается…»
(Фр.Бэкон)

…Так и будут они сменять друг друга, двигаясь в кадре с помощью параллельного монтажа:

…Высокая зеленоглазая пятнадцатилетняя девочка с летящими по ветру волосами, в радостном оживлении скользящая по ослепительно весенней улице…

…И худой, угловатый, в тюремной «униформе» юноша, с дотошной последовательностью проходящий последние формальности перед выходом на свободу в одной из северных исправительных учреждений…

…Купающиеся воробьи в лужах… Взгляды встречных парней… Звучащая откуда-то музыка… И все заливающее весеннее солнце, когда кажется, что вот именно сегодня…

Сдал белье, ложку, миску, расписался, получил гражданскую одежду, с удовольствием понюхал ее и пошел по грохочущему железному коридору дальше, еще на несколько шагов ближе к свободе…

…Кто-то из сидящих на скамейке ребят пустил девчонке в лицо зайчика, она улыбнулась и отвернулась, оглянувшись на нас, на камеру, и лицо ее, юное и прекрасное, застыло в стоп-кадре, и на экране появился заглавный титр, а за ним потекли и служебные…

ДЕВОЧКА МОЯ...

…Коротко стриженный, бледный, в старом свитере, с задрипанным чемоданчиком в руках, он быстро шел знакомой улицей, не поднимая глаз, стараясь быть незамеченным… Он почему-то не чувствовал себя героем, возвращающимся с поля боя, как там мечталось, а было отчего-то стыдно и неловко…

— Витька!

Он поднял голову. Трое уже поднимались в радостном изумлении с дворовой скамейки,

— Витька, ты?!.. Ты что — уже?!.. Ну, точно, что ли?!.. Ну, без балды?!..

Он кивал, кисло улыбаясь и без особого вдохновения вглядываясь в знакомые лица.

— Освободился, Витек?.. Ну, ты даешь!

— Ну, да, да, — нетерпеливо бормотал он, стараясь поскорее смазать этот обязательный ритуал встречи.

— Ну, здорово, братан!.. — Они по одному подходили картинно обниматься, — Как ТАМ Моргало?.. Тусуется еще?.. А Боцман?..

— Витька!.. Смотрите, Витька вернулся! — Народу во дворе прибавлялось, становилось шумно. Его здесь знали все, и он знал здесь всех, но почему-то впервые не испытывал от этого радости.

По краю двора мелькнула уже знакомая нам девушка. Мельком глянув на компанию, она быстро исчезла в соседнем дворе.

— Кто это? — спросил Виктор удивленно, с непонятной тревогой.

— Да брось ты... Салага!.. Новенькая!.. Да школьница, школьница!.. Да МЫ тебе таких сейчас найдем!.. Ах ты, котяра сибирский!.. Соскучился по бабам-то?!.. Ну, погоди, погоди…

— Витька! — оглушительно взвизгнул где-то рядом дурной женский голос. — Зараза ТЫ такая!.. Вернулся, блин? Чтоб тебя!.. Ну, не забыл еще свою невестушку?..

Он оглянулся. Через двор к нему уже летела на тонких, кривоватых ногах Катька Сергеева. Лицо у нее, как всегда, было помято со вчерашнего, платье висело, как на вешалке, зато веки щедро отливали на солнце серебром.

— Привет, серебряная! — заулыбался Виктор. — Заневестилась без меня?..

— Без тебя, любимой мой… — пьяненько, по-блатному завела Катька. Через секунду она уже висела у него на шее, больно колотя по коленям худющими ногами.

Народ вокруг восторженно шумел, не забывая при этом целеустремленно соображать. В чью-то кепку летели уже мятые купюры, и шустрые ГОНЦЫ уже летели по ближайшим лавкам... Но восторг достиг апогея, когда, словно вспомнив о чем-то, Виктор тряхнул головой и полез в карман. К великому восторгу знакомой братвы, он достал из него лохматую пачку денег, свои тюремные сбережения. Он небрежно разделил ее надвое и, красиво хлопнув половиной о землю, крикнул:

— Гуляем, ребята!

Обнимая и подталкивая, его уже тащили к обшарпанный двери

подъезда — туда, где его ждала прежняя, такая знакомая и такая опостылевшая жизнь…

…Под утро все было кончено. Веселье окончательно иссякло. Комната напоминала поле битвы после генерального сражения. Руки, ноги, головы, волосы, бутылки, окурки, одежда, стаканы, подушки, — все это было перекручено и брошено в комнате как попало…

Было тихо. Лишь в углу о чем-то устало бормотал осипший магнитофон. Из-за плотных штор пробивался луч света. В его золотистом срезе плавали остатки табачного дыма.

Как виновнику торжества, Виктору досталось единственное спальное место — старая тахта, предупредительно отгороженная от комнаты ширмой. Он открыл глаза и, разом все вспомнив, скосил взглядом в сторону. Рядом с ним сладко похрапывала лохматая женская голова. Виктор приподнял одеяло. Это была Катька. Для такой худобы у нее была потрясающе большая грудь…

Он выскользнул из постели, оделся, огляделся по сторонам. Братва лежала, как подкошенная. Осторожно переступая через поверженные Бахусом тела, Виктор вышел из квартиры, тщательно прикрыв за собой дверь…

…Все с тем же чемоданчиком в руке он вышел из подъезда, пересек знакомый двор, обогнул знакомую с детства булочную и вошел в подъезд родной хрущевской пятиэтажки.

Дверь долго не открывали.

— Кто там? — спросил наконец сонный материнский голос.

— Телеграмма, — сказал Виктор басом.

Дверь загремела замками. Заспанное лицо матери било испуганным. Она близоруко всматривалась в сумрак лестничной площадки.

— Витя?.. Сынок!.. Боже мой!.. Как же ты?!.. — Она упала головой к нему на грудь, прижалась, затихла.

— Ты вернулся? Совсем?.. Правда, совсем?.. Сынок…

— Совсем, мама.

— По закону?

— Все по закону, мама.

— Ну, как же так — не сообщил, не позвонил...

— Ну, откуда, мам?.. Просто освободили досрочно. За хорошее поведение.

— Ах, да, да... Ну, заходи, заходи скорей...

Они вошли в прихожую, прошли на кухню.

— Садись, сынок. Давай чаю попьем, — сказал мать шепотом.

— Tы что – шепотом-то?

Мать смутилась.

— Шепотом?.. Ах, да... Знаешь... Подожди минутку... Я сейчас…

Она вышла в комнату, тут же вернулась обратно, плотно прикрыв за собой дверь...

— Сядь, Витя…

Он сел. Она — рядом. Посмотрела в глаза, отвернулась, дрогнув губами…

— Знаешь…

— Ну что, мам? Говори, не стесняйся, — Он, кажется, начинал догадываться.

— Без тебя… Словом, без тебя в моей жизни произошли перемены.

— Вышла замуж?

Она повернулась к нему, неуверенно посмотрела в глаза:

— Да, Витя… Знаешь, так получилось…

— Ну и отлично.

— Правда?... Ты правда так считаешь?

— Конечно. Я очень рад.

Мать повеселела, засуетилась, стала наливать чай, доставать хлеб, колбасу, печенье…

— Доброе утро! — На пороге кухни стоял сухощавый очкарик в спортивных трусах.

— Витя, познакомься, это — Николай Григорьевич, мой муж…

— Кувалда, — сухо представился очкарик.

— Как? — не удержавшись, засмеялся Виктор.

— Кувалда! — сердито отчеканил Николай Григорьевич.

— Николай Григорьевич с Украины, — поспешила на выручку мать. — Из-под Полтавы... Там вся его родня…

— С возвращением тебя, Виктор, — со значением сказал Николай Григорьевич, настаивая, видимо, на серьезном тоне разговора.

— Спасибо, — Виктор с интересом рассматривал отчима. — Скажите, а как мне Вас называть? Папа?

Кувалда в растерянности посмотрел на Веру Сергеевну. Она тут же пришла ему на помощь.

— Ну зачем, Витя? Мы же взрослые люди. Называй его Николай Григорьевич. Хорошо?

— Хорошо. А свадьба-то уже была?

Они вновь переглянулись.

— Видишь ли... — замялась мать.

— А-а, — сказал Виктор, — Понятно. Вы по-современному, Сбежались на часок…

— Прекрати! — прикрикнула мать.

— Мы прежде должны все обдумать, Виктор...

— Надо сначала думать, а потом уже в трусах по чужим квартирам разгуливать!..

— Виктор! Ну как ты можешь!

— А ты?!..

— А что, собственно...— не понял Кувалда.

— Да ничего. Вы лучше брюки наденьте. А мне надо идти. — Ом пошел к дверям.

— Витя! Постой!

— Ну что?

— Куда ты?

— В библиотеку.

— Вернешься сегодня?

— Не волнуйся за меня, мам. Ладно? Со мной больше ничего не случится…

Июльское солнце било сквозь зажмуренные глаза, расплываясь оранжевыми кругами. Было тихо и хорошо. Растянувшись на пустынном в этот ранний час пригородном пляже, Виктор блаженно щурился и улыбался солнцу...

— Витька!.. Вот он где!.. Зараза! Ты куда слинял, котяра?

— Ребята, здесь он!

Виктор перевернулся на живот и поднял голову. К нему, приплясывая и позвякивая бутылками, приближалась вчерашняя компания, почти в полном составе. Впереди, смешно загребая тонкими ногами песок, спешила на всех парах Катька Сергеева.

— Витька, принимай похмельный фонд!.. Ты вообще как, а?.. Головка бо-бо?.. Щас поправим!..

Виктор тихо застонал и прикрыл глаза...

Николай Григорьевич сидел у телевизора и читал "Советскую Россию". Мать Виктора, Вера Сергеевна, гладила белье, вполуха прислушиваясь к бормотанию телевизора.

— Опять демонстрация в Питере! — Николай Григорьевич постучал пальцем по газете. – Народ не обманешь, не купишь Сникерсами!.. Народ, он еще покажет этим дерьмократам, кто в стране хозяин!.. Рабочий класс еще скажет свое слово, и кое-кто еще заплачет кровавыми слезами!.. – Он разбушевался не на шутку. — Слышишь, Елена? Я давно говорил: порядок надо наводить железной рукой, а они только сопли распускают. Все у них плохо раньше было! А ведь такого бардака никогда не было, верно?.. Работали люди и зарплату, между прочим, вовремя получали!… Тоже мне, демократы вшивые!..

— Может, еще наладится все, Коля, — изредка вставляла Вера Сергеевна.

— Ничего не наладится! Надо было мне на Украине остаться…

— А что на Украине, Коля? Я вон слышала, что там вообще ничего в магазинах нет. Хорошо это?

Николай Григорьевич сердито поджал губы — обиделся за Украину. Потом:

— Кстати, Вера, как мы решим насчет Виктора?

— А что тут решать, Коля?

— Как — что?.. Мне не хотелось бы, чтобы мы жили вместе.

— Как? Почему не хочешь?

— Разные мы люди… Я это чувствую. К тому же это его уголовное прошлое... Это ведь просто так не выветриваете. А ГЛАВНОЕ – НЕПОНЯТНО, ЧЕМ ОН ГОРДИТСЯ. Словом, надо что-то решать!…

— Коля, но это же мой сын…

— Знаю. Вот ты непосредственно и решай.

— Но нельзя же так, Коля... Он поживет, устроится на работу, потом, может, женится... И уйдет…

— Сам уйдет…

— Вера, мы только качали жить вместе, а ты уже ставишь передо мной непреодолимые препятствия…

— Но как же, Коля…

— Не знаю. Надо решать. И немедленно. Ты знаешь, я человек доброжелательный, но в некоторых вещах не могу поступиться принципами. Или он — или я…

— Хорошо, хорошо, я… — Вера Сергеевна прижала ладони к вискам и медленно опустилась на стул…

...Уже начинало темнеть, а благородный процесс утренней опохмелки, плавно перешедший в очередную попойку, успешно продолжался. Произносились бессмысленные тосты, летели на песок пустые бутылки, кто-то уже спал, кто-то слонялся на берегу, кто-то пытался раскурить завалявшийся чинарик...

— Ну, все, хватит! — Виктор тряхнул головой, провел руками по лицу и поднялся на НОГИ.

— Ну что ТЫ, Витенька… — засмеялась пьяная, вконец окосевшая Катька. — Тут еще осталось… погоди, вот... Праздник продолжается! — вдруг вскрикнула она и попыталась встать, но упала. — Витенька, куда ты, рыцарь мой ненаглядный?..

Виктор коротко разбежался и бросился в воду. Он стремительно проплыл несколько десятков метров, оглянулся на почти темный уже берег, нырнул, долго плыл под водой, вынырнул и повернул обратно.

На берегу было тихо. Виктор нашел свою одежду, стал одеваться. Где-то рядом послышался чей-то шепот. Виктор прислушался, вглядываясь в темноту. И почти сразу увидел Катьку. Тяжело сопя, на нее уже молча наваливался какой-то парень. Виктор хотел было вмешаться, но его остановил мурлыкающий Катькин голос:

— Ну, подожди, Вовик... Не спеши... Я сама... Слышишь?.. Вот так... достанется и тебе, и Витьке, я ведь не жадная… Ну, Вовик... Ну, что там?.. Вот так, вот так... Ну, давай… Теперь давай, Вовик… давай, давай… ну, еще, еще, еще... Так, так. Вот так...

Виктор отвернулся и, стараясь не шуметь, пошел в сторону города. Немного погодя он остановился, ему стало плохо. Он прижался к дереву, наклонился, и его вывернуло — то ли от выпитого, то ли от увиденного…

Ночью ему приснился последний разговор в зоне, седой, жилистый зэк, бугор их бригады, остановил его на лесоповале.

— Вить, погоди. Присядь-ка.

Виктор присел на поверженное дерево.

— Когда выходишь?

— Через два дня.

— Я хочу тебе кое-что сказать.

— Я завязал со всем этим, дядя Паша.

— Ни об этом речь, сынок. Ни в какие общаки я тебя посылать не собираюсь. Ты ведь не хочешь сюда больше?

— Нет.

— Тогда мой тебе совет: как выйдешь, сразу рви со старыми друзьями, которые помогли тебе здесь оказаться. Есть такие?

— Есть. Во дворе есть.

— Вот-вот. Рви без оглядки. Сразу и навсегда. Поверь: если не получится, скоро снова здесь окажешься. А здесь, я понял, тебе не понравилось…

— Нет.

— Ты парень еще не порченый, сможешь жизнь начисто начать. Только помни: рви сразу и устраивайся на работу. Чем тяжелее работа, тем лучше. А, если еще тебе и интересно будет, то лучшего вообще не надо. Понял?

— Понял. Спасибо.

— Спасибо скажешь, когда человеком станешь. А ты пока – материал. Ну, давай, Витя, попомни наш разговор.

— Не забуду. Я, честно говоря, и сам о чем-то таком думал – жизнь-то ведь она одна.

— Верно, Витенька. Одна. Другой не будет. Поэтому – думай. Думай всегда. Ну, пошли, вон караул уже косится…

Когда утром проснулся и вышел на кухню, мать сидела уже за столом, подперев голову руками, о чем-то тяжело задумавшись.

— Привет, мам!

— Ночью плохо было?

— Да так, немного.

— Отравился чем-то?

— Ерунда. Все прошло. А где Кувалда?

— Ушел на работу.

— А где же он трудится?

— В кулинарном техникуме. Учителем физкультуры.

— Я так И думал. Очень напряженная работа. Головой работает.

— Почему он тебе не нравится?

— А кому он может нравиться?

— Мне!.. Представь себе – мне.

— На здоровье.

Она посмотрела на него внимательно.

— Раньше со мной ты так не разговаривал.

— А ты так не поступала.

— Приехал, грубишь матери, хамишь незнакомым людям, командуешь здесь… — Она встала и нервно заходила по кухне. — И не понимаешь, что многое... многое… ну, изменилось вокруг…

Она поймала его внимательный взгляд, осеклась.

— Что ты так смотришь?

— Слушаю…

— Пойми, Витя, мне уже больше сорока... — Она старалась говорить спокойно, мягко. — Мы с тобой долго жили без отца, потом тебя забрали, я вообще осталась одна... А знаешь, каково женщине одной?.. И вот теперь... Теперь появился Николай Григорьевич, МЫ собираемся расписаться… А ты…

— А я вам мешаю, — догадался Виктор.

— Я не это хотела сказать, Витя... Он моложе меня, понимаешь? И это мой последний шанс... Последний шанс устроить свою жизнь. Ты женишься, уйдешь, у тебя будет своя жизнь… А я?

— Я все понял, мам. Когда мне надо уйти?

Вера Сергеевна в сердцах заломила руки.

— Боже мой, ну почему, почему все меня без конца мучают? Витя, Витенька, я же люблю тебя! — Она уже плакала. — Ну, как ЖЕ быть?.. Как мне быть, Витенька?..

Виктор подошел к матери, обнял, погладил по голове.

— Все будет хорошо, ма.. Вот увидишь! Я все устрою…

На вокзале было грязно и многолюдно. Взяв билет, Виктор сидел на перроне, с безразличным видом наблюдая за унылой вокзальной суетой.

Пришла электричка. Потекли пассажиры. Виктор опустил голову и прикрыл глаза — клонило в сон.

— Смотри, какая телка?.. Давай, а?.. А ну-ка, Макс!..

Виктор открыл глаза. Сюжет был стар, как мир, — двое подвыпивших парней — прыщавые рожи, черные рэкетирские шапочки, рыбьи глаза, — приставали к сошедшей с электрички девушке. Ее гибкая, сексуальная походка в обтягивающих бедра кожаных штанах подхлестывала их воображение.

— Дэвушка, а, дэвушка, давайте дружить семьями?..

— Не спеши, синеглазая! Айда к нашему шалашу!..

Не обращая внимания на парнем, девушка быстро шла по перрону. Те не унимались — кривлялись, делали непристойные жесты, загораживали дорогу.

— Оставьте, пожалуйста, меня в покое! – девушка держалась принцессой.

— Ай-яй-яй!.. Видишь, Гоша, не желает она с нами дружить.

— Может, она хочет сразу в постельку бай-бай?..

Парни по-жеребячьи загоготали. Потом один из них схватил ее за руку, сказал тихо, с угрозой:

— Хватит ломаться, кукла! Пошли! — И потащил в сторону пустого вагона.

— Отпусти! Больно!.. Отпусти сейчас же! Подонок!..

Они были уже у подножки вагона. Девушка отбивалась из последних сил. Редкие прохожие поглядывали на эту сцену с испугом и cpазу отворачивались.

Девушка вдруг отчаянно вскрикнула: парни втолкнули ее в вагон, захлопнув за собой дверь. Виктор поморщился и встал со скамейки. Он подошел к вагону, поднялся, неслышно открыл дверь и вошел в тамбур.

Они уже повалили ее на скамейку, держали за руки, хватали за грудь, ржали, дышали в лицо перегаром…

— Эй, герои!

Они разом встрепенулись, подняли на незнакомца рыбьи глаза.

— Вам что, силу девать некуда?

— Нy-ка, Гоша, вправь-ка сопляку мозги!..

Гоша оказался резвым малым. Рванувшись вперед, он размахнулся правой, Виктор ушел вниз, кулак прошел над головой. Виктор выпрямился и, выбрав момент, коротко ткнул молодца в солнечное сплетение. Охнув, парень медленно опустился на грязный пол вагона. Второй отпустил девушку, поплевал зачем-то на ладони и принял боксерскую стойку в духе времен Шерлока Холмса.

— Беги отсюда! — крикнул Виктор девушке. И пропустил удар. Перед глазами все поплыло, но он все же успел ответить дважды, после чего соперник повалился между скамеек.

— Ой, сзади! — испуганно крикнула девушка уже из дверей.

Но оглянуться он все-таки не успел. Оклемавшийся Гоша саданул его чем-то тяжелым по голове…

Виктор открыл глаза и сразу все понял. Обстановка была почти родной: ноздреватые стены, забранная решеткой лампочка, параша в углу. Он осторожно потрогал ноющую голову, — кажется, цела. В дверях щелкнул замок, обитая железом дверь распахнулась.

— Семенов, выходи! — Привычно убрав руки за спину, он двинулся милицейским коридором. Подвели к дежурному по отделению.

— Семенов? — уточнил сидевший за столом старший лейтенант.

— Я,— коротко сказал Виктор. Он знал дальнейшую процедуру.

— За что сидел? — лейтенант листал его паспорт.

— По сто шестой. Угон мотоцикла. Два года общего.

— Сколько же тебе было тогда?

— Шестнадцать.

Старший лейтенант удивленно двинул бровью.

— Крутовато они взяли что-то. Без отягчающих?

— Без.

— Крутовато, — еще раз сказал старлей. — А что так?

Виктор пожал плечами.

— Показательный процесс, кажется.

— А, это бывает, — понимающе кивнул старлей. — У нас это бывает. Садись. Возьми вот ручку, бумагу. Напиши, что случилось, как и почему.

— Да ведь и так все ясно, — усмехнулся Виктор. — Давайте уж сразу в изолятор.

— Ты не умничай, парень, а делай, что говорят? Понял?

— Понял. — Виктор сел и, быстро исписав с полстранчки, подал лейтенанту.

— Все? Теперь ведите! – И только сейчас сквозь напускное равнодушие послышалось в голосе отчаяние.

— Ишь, быстрый какой. — Лейтенант пробежал глазами написанное. — А теперь держи вот свой паспорт и — будь здоров.

— Как? Я, что, свободен?

— Гуляй, дорогой.

— Без свидетелей?

— Вон твой главный свидетель, — улыбнулся лейтенант и указал куда-то вглубь комнаты.

Виктор оглянулся и только теперь заметил в самом углу дежурки скромно сидящую девушку. Ту самую, из двора, с зеленоватыми глазами.

— Ей спасибо скажи, она милицию вызвала, да сидела тут, пока мы разбирались. Потом еще двух свидетелей притащила. Потерпевшие-то с места происшествия скрылась… Словом, если б не эта девчонка, ты бы, наверное, точно ночевал сегодня в следственном изоляторе...

Виктор подошел к девушке. Она поднялась навстречу, несмело улыбнулась.

— Спасибо, — сказал он и протянул руку. — Меня зовут Виктор.

Она протянула pyкy.

— А меня – Света.

— Ну, пойдем?

— Пойдемте...

…Они вышли на набережную и некоторое время шли молча, глядя на сверкающую под солнцем воду.

— Надо же, — сказал он. – Вместо нар – солнце. Нет, мне определенно начинает везти.

— А я испугалась!.. Я все видела и полезла за вами в вагон. вы их здорово раскидали, а потом тот, ну, рыжий этот, как ударит вас бутылкой, вы упали, я — скорей в милицию… Хорошо хоть, они тут рядом, на перроне, оказались… Ну, и рассказала им все, что видела. А они говорят — еще свидетель нужен… Так я им двух сразу двоих отыскала... Знаете, на всякий случай...

— Запасливая,— засмеялся Виктор.

— Вот вы смеетесь, а голова ведь, наверное, болит...

— Да не очень… Прошло уже… Ты, что ли, перевязывала?

— Сначала я, потом сестра из медпункта.

— А ты что, на вы меня до сих пор зовешь?

— Конечно. А что? Вы только сейчас заметили?

— Но мне же не семьдесят лет.

— Ну и что, — засмеялась она. — Вы меня старше.

— А сколь тебе?

— Скоро пятнадцать.

— Сколько?.. Бог мой!.. Восьмиклашка, что ли?

— Ну, ладно, — обиделась Света. – А вам тридцатилетнюю тетку подавай!

— Ладно, забудь… Давай о чем-нибудь другом…

— О чем?

-О жизни.

— О чьей?

— О твоей, например…

— Ну, моя жизнь…

— А что?

— В том-то и дело, что ничего особенного в ней не происходит.вот, к бабушке в деревню собиралась.

— Пирожки?

— Какие пирожки?

— Пирожки везла, как Красная Шапочка?

— А… — поняла, наконец, она и засмеялась. Засмеялся и он…

Потом они присели на скамейку в тенистой части прибрежного парка. Виктор достал сигареты.

— Я не курю.

— Да? А мне казалось, сейчас все девушки курят.

— Значит, не всe.

Виктор закурил, искоса поглядывая на девушку, скромно сидящую на краю скамейки. Потом закинул руку за ее спину и осторожно приобнял. Света, как ужаленная, вскочила со скамейки.

— Вы что? Совсем уже?..

— А что такое?

— Что вы себе позволяете?!

— Да что тут такого, я не понимаю... Ну, обнять хотел... Ты, что, никогда ни с кем не обнималась?

Света смотрела на него с ненавистью.

— А я думала, что вы не такой!..

— Какой не такой?.. Ну, подожди, не уходи...

— Ну, что вам еще?

— Не сердись, я больше HЕ буду... Честное слово... Ну, черт меня дернул. Думаю, дай, проверю на реакцию… Садись, ну, садись, прошу тебя… Ну, прошу тебя как спаситель женской чести.

Света села. Но вид у нее был неприступный. Она снова встала.

— Ну, мне пора, — ее тон все еще был холодноват.

Она повернулась и медленно пошла.

— Света!

Она оглянулась.

— Мы еще увидимся?

Она неуверенно улыбнулась.

— А вы… вы правда хотите?..

Виктор сидел в городском отделе по трудоустройству. Через стол от него неулыбчивый инспектор, рассматривая его документы.

— Сколько тебе сейчас полных?

— Девятнадцать.

-Да… Не блестящая, прямо скажем, биография… Отец-то есть?

— Нет. Мать только.

— Ну, и куда ты хочешь?

— Могу шофером, есть права. А вообще — хоть куда. Где платят побольше. И чтоб место в общежитии было.

— Ты же у матери прописан…

— Хочу жить отдельно.

— Нy, брат, одного хотения мало… И вообще… Вижу, ты парень вроде неплохой, скажу тебе откровенно: с судимостью устроиться трудно, тем более с общежитием... Будут футболить… А о шофере сразу забудь…

— Понятно. До свидания.

— Постой!.. Есть тут одно место… Не ахти, конечно, но там тебя наверняка возьмут. Там на мужиков вообще дефицит большой.

— А общага?

— Дадут место.

— Согласен.

— Даже не спрашиваешь, где это?

— Мне все равно.

— Ну, даешь, Семенов… Вот, держи направление… Фабрика "Спортобувь", грузчиком… Предупреждаю сразу — работа тяжелая, фабрика старенькая, механизмов особых нет, все вручную…

— Чем тяжелее, тем лучше, — вспомнил Виктор.

— Ну, смотри.

Было самое начало лета, и выпускной девятый клacc, где yчилась Света Глебова, выехав за город, от души резвился на природе. Ребята бегали, прыгали, дурачились — нервное напряжение, скопившееся за год и за дни экзаменов, находило сейчас свой выход. Не отставала от ребят и классный руководитель Ольга Викторовна, молоденькая и не успевшая ни в чем разочароваться, учительница литературы…

Потом они сидели у вечернего костра и, как это часто бывает в подобных случаях, разговор шел самый душевный…

— Вот и все,— с грустью говорила Ольга Викторовна. — Всему приходит конец. Разбежитесь сейчас кто куда, разъедетесь — и забудете старую свою учительницу…

— Да что вы, Ольга Викторовна!

— Какие слова нехорошие говорите?

— Типун вам, Ольга Викторовна!

— Да и кто разбежится-то?..

— Как кто? Слава вот в техникум уходит, Володя — в профтехучилище, Кирилл — в колледж. Нина вообще в другой город переезжает.

— А мы-то, Ольга Викторовна?.. А мы-то ведь остаемся? С вами остаемся!.. Точно, ребята?

— Точно, Ивашка!

— Что ж, пройдет еще два года — разлетитесь и вы.

— Что это вас на грустное так растащило, Ольга Викторовна?

— Если серьезно, то я ведь до сих пор толком не знаю, что вы вообще-то собираетесь в жизни этой делать.

— Все в предприниматели пойдем!.. Дружными колоннами!..

— А если серьезно?

— А что? Честно!.. Или в депутаты! Во — клевая работа!

— Вон Мазырин... и так уже после школы в киоске торгует.

— Врешь!

— А я видела тебя вчера, видела!..

— Ребята, тише! Неужели же все в предприниматели?

— А что, всем деньги нужны!

— Я понимаю, деньги — вещь необходимая, но ведь есть еще в мире и ИСКУССТВО, и наука, и мечты…

— Мечтами сыт не будешь, Ольга Викторовна!

— А искусство нынче всем до фени!

-Козлов!

— А что Козлов? Я правду говорю. По душам так по душам... Да и талантами, похоже, бог нас не особо наградил. Так что — в лавочники, Ольга Викторовна!.. В лавочники!

— Так… Ну, с вами все ясно. А что девочки?

Девочки сконфуженно заулыбались, точно их застали за чем-то неприличным.

— Вот ты, Оля, чем думаешь после школы заняться?

— Я? — веснушчатая толстушка испуганно заморгала глазами.

— Я шить буду, Ольга Викторовна.

— Как, то есть, шить?

— Ну, шить. Руками. Ну, зарабатывать этим… Я вообще-то давно уже шью…

— За деньги?

— Ну конечно. А что тут такого?

-Да она полшколы уже обшила, Ольга Викторовна! Жуткие бабки заколачивает… И в кубышку все складывает…

— А ты видел эту кубышку?

— Да… — сказала Ольга Викторовна. — Иногда о своих учениках узнаешь неожиданные вещи… Ну, а ТЫ, Ксюша?

— А я на иняз, АНГЛИЙСКИЙ. Переводчицей хочу быть, мир посмотреть.

— Ну, что же, хорошее дело…

— А я – стюардессой!..

-А я— манекенщицей!

— А ты, Вика?

— О-о-о! — восторженно и дружно застонали вокруг костра.

— Что такое, ребята?

— Вика — наша общая гордость, — сказал Козлов.

— Как ТЫ глуп, Козлов, — царственно обронила Вика.

— Здесь какая-то тайна, Вика?

— Да нет вообще-то…

— Ну, скажи. Если хочешь.

— Честно?

— Нy, конечно.

— А наши синие чулки и идейные патриотки не заклеймят меня позором?

— Думаю, что нет.

— Ладно. Так вот, я хочу быть любовницей… Любовницей богатого человека. Хоть нашего, хоть иностранного — лишь бы он был богат и красив.

— Может быть, женой? — робко вставила Ольга Викторовна.

— Нет, замуж я пока не хочу. Лет до двадцати пяти. Хочу погулять, пожить в свое удовольствие, мужчин разных узнать… А уж потом лямку семейную тянуть…

— Но, Вика…

— Да, да, Ольга Викторовна, у меня будет много мужчин. А что тут страшного? Я знаю, что им я нравлюсь. Только не возмущайтесь и не воспитывайте, вы же хотели откровенно… Да, такая вот я — хочу получать от жизни максимум удовольствия… Кстати, многие хотят, да только скрывают… Или не могут. А я и хочу, и могу. Так что уж извините… Надеюсь, мое откровенное мнение не отразится на школьных оценках?..

Ребята опять зашумели. Ольга Викторовна в растерянности смотрела на незнакомых ей учеников, Потом подняла руку:

— Ребята, давайте без комментариев. Тогда сможет высказаться каждый, кто пожелает. Хорошо?.. А теперь я хотела бы услышать Свету Глебову.

Света, до сих пор сидевшая, обхватив колени и неподвижно глядевшая на огонь, подняла голову.

— Да она у нас скромница!

— Она пианисткой будет!

— Hичeгo она вам не скажет, Ольга Викторовна! Она – могила…

-Скажешь чтo-нибудь, Света?

— Я не хочу, Ольга Викторовна.

— Ну что ж, не хочешь — не надо…

— Нет, пусть говорит, — сказала вдруг Вика с неожиданным напором. — Мы тут все раскрываемся, можно сказать, наружу себя выворачиваем, а она, что же, в качестве зрителя будет? Под лупой нас рассматривать?..

— А что, верно! Все так все…

— Точно! Пусть каждый скажет, что у него за душой!

— Правильно! Давай, ребята! — поддержали с разных сторон.

— Хорошо, — сказала Света, — я скажу… Вообще-то я хотела стать музыкантом, пианисткой… Всегда хотела… А еще хочу… а еще больше я хочу выйти замуж и иметь детей, и любить своего мужа, и чтобы он любил меня…

Мальчишки вокруг костра загоготали.

— Ну, что же,— примирительно сказала Ольга Викторовна, — нормальное желание любой нормальной женщины... Придет время, я оно наверняка сбудется. Так ведь, Света?

— Да... Но я хотела сказать…

— Что? Говори, говори…

— Я хотела сказать, что я хотела бы замуж и ребенка не потом, а… скоро — может быть, сейчас...

Вокруг костра грохнули откровенные хохотом.

— Я не поняла… Что ты сказала, Света?

Сделав над собой усилие, вконец вогнанная в краску Светлана, тем нe менее твердо повторила:

— Я хочу замуж и хочу ребенка. И не после школы, а уже сейчас. Не хочу терять времени на глупости. Хочу вырастить настоящими людьми троих детей. И быть им другом, когда вырастут.

Не этот раз стало тихо. Все поняли: Глебова не шутит. Первой опомнилась Ольга Викторовна:

— Что? Да думаешь, что говоришь, Светлана?

— Знаете, мне иногда становится страшно, когда я думаю, как много должно пройти времени, прежде чем это произойдет. Я чувствую, что готова к этому. Уже сейчас. Правда, чувствую. И я не хочу ждать.

— A я Вот, представь себе, не чувствую! — Ольга Викторовна, кажется, рассердилась, — Мне двадцать три года, а я не чувствую. Ребенок! Да ты знаешь, какая это ответственность! Какой это труд!.. Да как тебе не стыдно забивать себе голову такими мыслями! Разве этим нудно жить в пятнадцать лет! Это и тебя, Вика, касается... Разве это должно быть для вас сейчас главным?

Света вскочила на ноги. Лицо ее горело. Она бесшумно метнулась от костра к лесу…

Работа на "Спортобуви" действительно оказалась по-настоящему тяжкой. Фабрика была старой, обветшавшей, заброшенной — этакой моделью всей этой несчастной и забитой богом страны.

Громыхнув ящиком, водруженном на колченогую тележку, Виктор вез готовую продукцию — грубо пошитую некрасивую обувь, кроссовки, лыжные ботинки, борцовские туфли. Коллектив в цехе был, конечно же женский, и юные швеи «поедали» взглядами молодого, симпатичного грузчика. Но Виктор был серьезен и неулыбчив. Собрав обувь, он паковал ее в объемистые мешки, взваливая их по одному на плечи и, сгибаясь под тяжестью, таскал по скрипучей лестнице на второй этаж, на склад готовой продукции. Он успел уже отвыкнуть от тяжелой физической работы, поэтому сейчас ему приходилось круто: пот заливал глаза, болели руки, кружилась голова. Но он держался. Он дал себе слово держаться.

Когда Виктор после работы вошел в комнату своего общежития, соседи были уже в полном сборе. Их было трое, они сидели за столом, густо уставленном "огнетушителями" с бормотухой. Комната тонула в табачном дыму.

— А, вот он где!.. Ну, новенький, давай знакомиться!.. Это Леха и Замполит, а я — Марчелло.

-Как? — переспросил Виктор, пожимая руки.

— Вообще-то я Коля, но фамилия Марчевский, и все зовут Марчелло. Ты не против?

— Какой разговор!

— Ну, Витек, садись, давай-ка ужалься за знакомство…

— Не, ребята, не могу. Извините. Идти надо.

— Да ты чо? Не родной, что ли?

— Вить, так нельзя!

— Брезгуешь, что ЛИ? — спросил Марчелло уже серьезно. — Мы тут, понимаешь, собрались, скинулись, а ты, значит, не желаешь с нами даже чокнуться?.. Гордый, да?

— Ладно, не заводись… — Он сел за стол. — Наливай, что ли.

— Вот это по-нашему, по-рабочему! — и они разом сдвинули стаканы…

…Он очнулся одетым на своей кровати. Соседи уже спали, пьяно постанывая во сне. За окном почти стемнело. В свете уличного фонаря блеснули пустые бутылки на столе. Виктор привстал, протер глаза, поморщился, осторожно потрогал голову. Секунду-другую о чем-то подумав, он вскочил с постели, сполоснул лицо, кое-как причесался и вышел комнаты…

…Вот он, знакомый с детства Двор. А вот, кажется, ее окно. Оно открыто, из него доносятся звуки включенного телевизора. Виктор залез в газон под окном, пристроился в тени густого тополя, тихонько позвал:

— Света!

На окне дернулась занавеска.

— Света! — В окне появились очертания знакомого лица.

— Кто здесь?

— Это я, Света?

— Кто?

— Виктор. Выйди на минутку!

Она помолчала, потом:

— Поздно уже. Идите домой.

— Выйди, МНЕ очень надо!.. Ну, на минутку!

Она снова помолчала.

— Хорошо. Сейчас.

Виктор бросился к подъезду. Она вышла и остановилась в дверях.

— Слушай, мне почему-то очень захотелось тебя увидеть. К чему бы это? — язык у него еще плохо слушался после выпитого. — Как хорошо, что я тебя увидел!.. Знаешь, я раньше хотел зайти, я на работу устроился и…

— Света! — раздался сверху строгий женский голос, и в окне показалась «химическая» голова матери. — Ты что там?

— Ко мне пришли, мама.

— Кто? Костик?

— Да нет. Знакомый.

— Пусть заходит к нам. — Мама бдительно тянула из окна шею, пытаясь разглядеть внизу собеседника дочери. — Что ж вы в подъезде?

— Сейчас, мама. — И Виктору:

— Вы выпили, да?

— А что? Пойдем к тебе, познакомимся с маман…

— Не надо, Виктор.

— Пойдём! Ты что, меня стесняешься? Да?

— Не надо. Вы же сами потом об этом пожалеете...

— Я никогда ни о чем не жалею!..

— Я пойду…

— Погоди! — Он взял ее за руку. — Знаешь, я почему-то очень хотел тебя увидеть... Я заснул там... и ты мне приснилась... Красивая такая и добрая... А ведь таких не бывает, верно?.. Такими бывают только в детстве, верно?..

— Идите. Мне правда надо идти.

— Ты не хочешь меня видеть?

— Пьяным — нет...

— Ах, Светка, ничего ты не понимаешь… Давай увидимся завтра?

— Света! Ну где же вы? — послышался голос матери.

— Сейчас, мама, иду.

— А твой знакомый?

— Он уходит.

— Увидимся? — спросил Виктор.

— Я не знаю... Завтра много уроков…

— Ладно, пока. Иди, я что-нибудь сам придумаю. — Он отпустил ее руку и исчез в темноте…

Когда Светлана вернулась в квартиру, мать спросила:

— Кто это был?

— Один знакомый.

— Из ШКОЛЫ?

— Нет.

— Как? Ты что это — начала знакомиться на улице?

— Да нет же, мама… Просто это… один старый знакомый. Он жил когда-то в нашем дворе.

Раздался звонок в дверь.

— Кто там? — спросила мать, всматриваясь в глазок.

— Деда Мороза вызывали? — спросили из-за двери.

— Полюбуйся теперь на своего папочку, — сказала мать, отворяя двери.

На пороге стоял маленький, лысый человек с отчаянным выражением лица. Он был очень похож на артиста Ролана Быкова.

— Пароль — перестройка, — сказал он и жалобно улыбнулся.

— Это называется, ты в гараже был? — спросила мать тоном, не предвещающим ничего хорошего.

— Ак...ак...аккумулятор заряжали...— Понимаешь ли ты это, женщина?

— Понимаю... Здорово, вижу, зарядили.

— Доченька... Как в школе? Нормально? Покажи дневник OTЦУ!

Света прыснула в ладошку.

— Тебе смешно?… Я посмотрю, как ты смеяться будешь, КОГДА тебе вот такой муженек достанется!..

— Что такое?.. Муж у тебя плохой? Нет, не знаешь ты, Лена, какие мужья на свете бывают... нет, не знаешь…

— Пойдем, пап. Ты голодный?

— Доченька… доченька... Вот кто меня понимает… — Отец всхлипнул. – Единственный, можно сказать, человек...

— Ну, пойдем, пойдем, — она проводила отца в кухню, включила плиту, разогрела что-то на сковородке, поставила перед ним, отрезала хлеба, присела рядом.

— Ешь, папа, ешь…

— О, сейчас знаешь кого встретил?.. Витьку Семенова! Бежит куда-то, чуть не сбил меня с ног…

В кухню тихонько вошла мать.

— Какого это Семенова? Которой в тюрьме сидел?

— Ну да.

— Он что, освободился?

— Выходит, так…

Мать подозрительно посмотрела на дочь.

— Это не он ли приходил к тебе?

Светлана опустила голову.

— Он?

— Он, мама, — тихо сказала она.

— Да ты что, с ума сошла, что ли? — закричала мать. – Нашла, с кем связаться! Шпана, уголовник, пьяница отпетый!.. Где ты с ним познакомилась? Где? Отвечай!..

— Подожди, подожди, Лен, — отец, кажется, немного протрезвел, — он же в нашем дворе жил…

— Да когда его посадили, она еще под стол пешком ходила! Откуда ей было его знать?.. Где ты с ним спуталась?

— Мам, я…

— А разве он плохой парень? — простодушно спросил отец.

— Да ты что, Леонид! — взвилась мать. — Уголовника защищаешь?..

— Ну, почему сразу уголовника?.. Ну, оступился человек. Ну, угнал по пьянке мотоцикл… А ведь парень-то он был неплохой… Я помню!.. Ты помнишь его, Светка?

— Совсем немного...

— Нет, ты скажи нам сейчас же — зачем он приходил? – не унималась мать.

— Мы познакомились случайно…

— Вот видишь, — удовлетворенно сказал отец, — Парень как парень.

— А сколько ему лет, ты знаешь?

— Знаю, девятнадцать.

— А тебе?… И чему он там научился в этой ихней зоне — тоже знаешь?.. И чем все это может кончиться, тоже не догадываешься? Он же огонь и воду прошел, этот Витька?.. Вобщем, я говорю тебе первый и последний раз: чтоб я его больше здесь не видела! И ты забудь к нему дорожку! Забудь и выбрось из головы! Поняла?..

Света молча катала на столе хлебный шарик.

— Поняла, я спрашиваю?

— Поняла.

— Ну вот. А теперь давайте спать ложиться. Завтра рано вставать.

— Круто. Очень круто берешь, мать, — философски заметил отец и, раздеваясь, хлопнул подтяжками.

— Пошли, пап, я тебе постелю...

Он подошел к школе, выбрал скамейку понезаметней и стал ждать. Отсюда было слышно, как прозвенел звонок последнего урока. Из школьных дверей потянулись подростки. Света вышла одной из последних. Она была не одна — две подруги наперебой дорассказывали ей какую-то, как видно, жутко смешную историю...

Виктор поднялся со скамейки. Света заметила его и мгновенно краснела. Торопливо простившись с подругами, она быстро пошла аллеей школьного парка. Он догнал ее. Подруги оглянулись и, заметив эти нехитрые маневры, о чем-то, смеясь, зашушукались.

Они молча шли рядом. Потом она остановилась, подняла к нему лицо, хотела что-то сказать, но, увидев его сияющие, смеющиеся глаза, не смогла, и они вновь пошли молча.

— Ты не сердишься? — спросил немного погодя он.

— За что?

— За вчерашнее. Знаешь, я наверное, вообще не буду пить больше. Не хочу…

— Правда?

— Когда выпью, всегда делаю глупости и попадаю в дурацкие истории...

— Как тогда?

— Да, как тогда…

Они помолчали.

— Ты сейчас куда?

— Домой. Надо готовиться к сочинению.

— Сегодня же суббота.

— Надо много прочитать. И вообще я в литературе не очень.

— Слушай, идея! А что, если махнуть в парк? Приехал чехословацкий луна-парк, отличная штука, говорят. Я, правда, ни разу не был, но весь город на ушах стоит…

— А литература?

— Успеешь! Завтра! На свежую голову, а?..

— Нет, не могу, — сказала она неуверенно…

…А потом был знаменитый в то лето в здешних местах чехословацкий "Луна-парк"… Они летали по американским горкам, крутились в центрифуге, въезжали на тележке в замок с привидениями и мертвецами, кружились на высотной карусели... И только сейчас впервые за время знакомства с ней Виктор увидел, как заразительно умеет смеяться эта серьезная с виду девушка, как прекрасны в радости ее лучистые глаза, как женственна повадка, как густы и шелковисты летящие по ветру волосы, как глубок и ласков взгляд зеленоватых глаз…

После аттракционов они бродили по парку, ели мороженое…

— У тебя, наверное, много знакомых девчонок? И постарше меня...

— Раньше было много. До колонии… Вообще, я весело тогда жил... А сейчас… а сейчас кому я нужен? УГОЛОВНЫЙ тип, грузчик с фабрики "Спортобувь"… Девушки любят богатых и благородных. Верно?..

— Смотря какие девушки…

— А ты?

— Я?… Мне кажется, деньги — не главное. Мужчина должен быть умным и честным, держать свое слово и отвечать за свои поступки… А вообще-то мне просто некогда думать обо всем этом.

— Ты такой занятой человек?

— Да нет... Но — дом, школа, музыкалка... И еще — в этом году умерла бабушка, вторая, которая с нами жила, а до этого за ней надо было ухаживать… Потом младший брат, тоже глаз за ним постоянный нужен… И папа у нас… папа человек очень хороший, добрый, но… слабовольный.

— Пьет, что ли?

— Да, вообще-то... Ну, и девятый класс, учиться стало намного труднее, очень много надо читать...

— Ну, а личная жизнь?

— Что?

— Ну, подруги, мальчики...

— Какие мальчики! — Ока засмеялась. — Это вон за Викой из нашего класса парни табунами ходят, она — настоящая красавица, и фигура у нее… А я...— Она махнула рукой.

— Что? Да ты что!.. Да ты в сто раз красивее любой Вики!

Света смутилась и шла, опустив голову. Но — чему-то улыбалась...

Они сели на скамейку, Виктор закурил. Темнело, и на небе появлялись первые звезды. Некоторое время они сидели молча, и Виктор, закинув голову, смотрел на небо.

— Знаешь, когда я был там, я часто смотрел на небо. Раньше почти никогда, а там — каждую свободную минуту. Там я впервые его рассмотрел. В принципе, там и смотреть больше не на что было... И вот однажды я увидел летающую тарелку…

— Как?.. Как тарелку?..

— Очень просто. Была ночь, часа два, я почему-то долго не мог уснуть, встал покурить, подошел к окну и увидел ее. Веришь?

— Конечно!.. Какая она была?

— Она вся сияла огнями, как теплоход в ночи, и шла низко, ниже самолета, над самой зоной… Сделала круг, потом остановилась, зависла, огни задрожали, она из бледно-зеленой вдруг стала красноватой и — вдруг резко пошла вверх и тут же исчезла...А я вдруг подумал, что не случайно тарелка над нашей зоной появилась – она точно давала кому-то знак, что не все в этом мире потеряно: надейтесь, мол, ребята…

— А, может, она прилетала именно к тебе?

— Если бы…

— А что – ведь она дала тебе надежду?

— Наверное… Но с того дня я уже ни о чем, кроме свободы и своей новой жизни, уже думать не мог…

— А что бы ты хотел в этой новой жизни?

— Чтоб все по справедливости было: деньги – тем, кто работает, власть – тем, у кого есть голова и с совестью все в порядке, свободу – всем, кто на свет появился. И чтобы законы справедливые были. А у нас часто ведь все наоборот – обманывают, подсиживают, завидуют, воруют, подличают, а до власти – вообще не достучишься, все свои личные проблемы решают. А главное – ничего никому не нужно: ведь подъезд в своем доме и тот в чистоте содержать не могут…

— Вить, ты будто не из колонии вернулся, а от Госдумы к народу спустился.

Виктор засмеялся.

— Думал просто много, Светка. Там, на лесоповале, думам знаешь как просторно…

— Значит, революцию делать задумал?

— Зачем? Начну лучше с себя, а там посмотрим…

— А уехать? Сейчас ведь многие ребята уезжают — и с родителями, и одни...

— Знаю. Нет, уехать я бы не хотел... У нас все только начинается, как говорит Серега Бодров. Каждый должен делать свое дело – и тогда все будет о,кей… Понимаешь?.. Только вот на моем пути, похоже, вечный шлагбаум.

— Ты о судимости?

— Ну да. Куда теперь?.. Только в грузчики.

— Подумаешь, судимость... Ты же искупил свою вину… И теперь твоя жизнь в твоих руках…

Виктор засмеялся.

— Ты рассуждаешь прямо как моя мама.

— А разве это не правда? – спросила Света, заглядывая ему в лицо...

Когда она открыла своим ключом входную дверь и вошла, мать, запахнувшись в халат, в воинственной позе все еще сидела на кухне.

Из спальни доносился оглушительный храп отца.

— Ну, что скажешь, доченька?

— Часы забыла, мам, загулялась совсем…

— Гуляешь, значит?.. Ну, и где ж ты была?

Света молчала, опустив голову. Врать она не умела.

— Отвечай! — вскрикнула мать. — Отвечай сейчас же!

— Мам, не надо. Ну, мам...

— Не надо?.. А что надо? Сидеть сложа руки и смотреть, куда ты катишься?

— Ну, что ты, мам.. Ну, куда я качусь?

— Тебе лучше знать!.. Кстати, мне все известно, так что можешь не изворачиваться…

— Ну, что тебе известно?

— Известно, где ты была. Уже доложили. Ты забываешь, что мы живем в маленьком городе… Но я хочу, чтобы ты сказала сама. Говори!

— Я была в парке.

— С кем?

— С одним парнем.

— Как его зовут?

— Виктор.

— Я так и знала! Семенов, да?.. Ну, конечно! Наша доченька нашла себе пару?.. А ты подумала, что Костя скажет, когда узнает?! Лучше с ним бы лишний раз встретилась... Ты что, не поняла меня? Я же запретила тебе встречаться с этим Семеновым? За-пре-ти-ла. Слышишь?!.. И что вы там делали?

— Гуляли.

— Он приставал к тебе?

— Ну что ты, мама?! Он совсем не такой…

— Мне наплевать — какой он!.. Он старше тебя, он в тюрьме сидел, он пьяница и хулиган — это ты понимаешь? Все! Я говорю — все! Предупреждаю тебя в последний раз, слышишь? Еще раз узнаю об этом — тебе будет плохо. Ты поняла меня, Светлана?

— А меня ты не хочешь понять, мама?

— Что?.. Как ты разговариваешь с матерью? Распустилась! Не забывай, что тебе пятнадцать лет и ты пока моя дочь…

— Хорошо, пойдем спать.

— Ты поняла меня?

— Поняла. Пойдем.

— Кушать нe хочешь?

— Нет, мама.

Света прошла в свою комнату, разделась, забралась под одеяло и долго лежала с открытыми глазами, о чем-то напряженно думая…

Ночью Виктору приснился странный сон; он шел со Светой берегом какой-то прекрасной, девственной, заросшей шелковистыми травами реки. Потом они остановились и стали смотреть на воду, которая была необычайно прозрачна и искрилась под солнцем. И вдруг там, в хрустальной глубине, они заметили какой-то блестящий предмет. Виктор нагнулся к самой воде и разглядел его. Это было золотое обручальное кольцо. Оно лежало на чистом песчаном дне и пульсировало слепящим светом. Виктор протянул руку, коснулся поверхности воду, и она раскололась, как стекло. Тогда он опустил в реку голову, пытаясь разглядеть кольцо, но вода стал вдруг мутной, какой-то болотистой, и дна уже не было видно. Виктор, отдуваясь, вынырнул, оглянулся на берег и увидел, что Света исчезла… И тогда он проснулся…

Учительская в школе, где учится Светлана. Перемена.

— Ольга Викторовна, вы уже, конечно, слышали?

— Что такое?

— Про вашу Глебову.

— А что с ней?

— Ну вот! Ай да классный руководитель!..

— Говорите, Нина Ивановна, у меня урок...

— Связалась со взрослым парнем, разгуливает с ним по гopoду, обнимается на скамейках…

— Света Глебова?.. Не может быть!

— Уверяю вас! Мне рассказала дочь, она видела их дважды... Но это не самое главное...

— Что еще?

— Парень этот только что освободился. Ну, вышел из тюрьмы. Представляете?..

— Да вы что?.. Как из тюрьмы?..

— А вот так. Они теперь такие… Надо спасать девчонку…

— Да, да, конечно... Но от нее я этого никак не ожидала... Как же это? Такая скромная, тихая девочка... Правда, недавно за городом она ляпнула что-то невообразимое, но ведь это так… заскок какой-то был…

— Ой, смотрите, Ольга Викторовна... Спасать девочку надо.

— Да, да, конечно, — Ольга Викторовна рассеянно смотрела в окно. — Конечно, спасать...

Они поджидали его у дверей общежития. Друзья прошлых лет. Соседи по самому хулиганскому в их уралмашевском соцгородке двору.

— Здорово, Витек!

— Привет!

— Ты куда это провалился? Переехал, что ли?

— На работу устроился, живу в общаге.

— На работу? Ты шутишь? И куда это?

Виктор помялся.

— На фабрику «Спортобувь». Грузчиком.

Компания дружно присвистнула.

— Ты что, совсем умом тронулся? Да кто в наше время вообще работает? Да еще на такой волынке… Что с тобой, Витек?!.. или мы не друзья тебе? Приходи в любое время – мы тебе прибыльное дело подберем. Наш ты в конце концов или нет? Уралмашевский?

— Уралмашевский, вы же знаете. Но я сам хочу. Хочу попробовать…

— Не понял – ты от друзей отказываешься?

— Да нет… это другое…

— Не знаю, не знаю… Словом, ждем тебя, братан, на нашем шухере. Приходи и будь, как дома. А так, пойми, это не дело. Ну, о,кей.

— Ладно, подумаю.

— Думай, Витя, думай. И друзей детства не забывай…

И они ушли, светясь стриженными коренастыми затылками…

…И опять была работа — потная, грязная, изнурительная работа на забытой богом фабрике "Спортобувь". Виктор собирал, складывал, возил, паковал, грузил, поднимал, карабкался… Под насмешливыми взглядами молодых работниц... И, вытирая с лица пот, только крепче отжимая зубы…

В конце дня давали получку, и у узкого зарешеченного окошечка в коридоре конторы столпились десятки людей. Деньги давали, как всегда, с задержкой, но никто не роптал, все оживленно беседовали и шутили, предвкушая вечерние приключения…

Виктор получил деньги, не считая, сунул в карман, вышел на крыльцо. Там его уже поджидали трое соседей по комнате в общежитии.

— Получил, Витек? Не богато, брат?

Виктор пожал плечами.

— Нормально.

— Ну что, отметим первую получку или как?

— Не, ребята, я пас.

Друзья с изумлением переглянулись

— Да ты что, Витек? Это же первая получка!

— Ну, ты даешь! Это же святое дело!

— Или, может, зажать решил? Смотри, дело, конечно, хозяйское…

Виктор сунул руку в карман, достал несколько бумажек.

— Вот, ребята, возьмите, выпейте за меня. А я, правда, сегодня не могу.

— А что такое случилось?

— Ну, свидание, скажем.

— А для храбрости двести грамм не помешают. Знаешь, чтобы сердцу дать толчок...

— Нет, нет. Я так решил.

— Ну, как знаешь... Ладно, выпьем за твои любовные подвиги, давай денежку... Сколько тут?.. О, щедро! Ну, будь!..

Виктор вышел из душа, насухо вытерся, прошел в свою комнату, надел свежую рубашку, галстук, причесался, оценивающе оглядел себя в зеркале.

Отзвучал последний аккорд. Света опустила крышку фортепиано, бессильно уронила руки.

— Хорошо, Светочка, — удовлетворенно произнесла пожилой педагог, — Сегодня эта соната удалась тебе гораздо лучше. Появилась экспрессия, чувство, страсть... Хорошо! Я думаю, именно эту вещицу мы и представим на городской конкурс…

Света устало улыбнулась.

— Ну, я пойду. Роза Абрамовна?

— Иди, детка, иди. На сегодня все.

Когда Света вышла из музыкальной школы, ее уже поджидал высокий черноволосый юноша в очках и со скрипичным футляром под мышкой.

— А, Костик! Привет!

— Здравствуй, Света, А я тебя жду. Знаешь, сегодня в кинотеатре повторного фильма идет прекрасный старый фильм о Бетховене... Забыл, как он называется... Может, сходим?

— Нет, Костик, сегодня никак, подруга должна зайти… Никак, извини…

— Тогда, может, завтра?

— И вообще я такие фильмы как-то не очень. Скучновато…

— О Бетховене?! — ужаснулся Костик.

— Ну да… О великих людях вообще… Надуманные они какие-то, фальшивые... И люди как будто картонные...

— Мой отец мог бы свозить нас завтра на машине на озеро… Хочешь?

— Завтра тоже, понимаешь… — замялась Света.

— Понятно, — уязвленно сказал Костик и гордо дернул головой. — А я думал, мы будем дружить… Как раньше, помнишь?..

— Сейчас же экзамены, Костик… И вообще сейчас мне совершенно некогда... Ты звони, хорошо? Может, что-то и получится…

— Хорошо, — сказал окончательно отвергнутый Костик, — я позвоню…

— Здравствуйте, Елена Дмитриевна. А Света дома? — На пороге квартиры Глебовых стояла Вера Сайкина, лучшая Светина подруга, ее ровесница из параллельного класса.

— Здравствуй, Вера. Дома она. Проходи.

— Да я на минутку, Елена Дмитриевна. Вы не против, если мы математикой у нас позанимаемся?

— Почему у вас? Можете и здесь…

— У меня родители в сад уехали, так что мы никому не помешаем...

— Ну, что ж. Света!

В прихожей появилась Светлана.

— Пойдешь к Вере заниматься?

— Конечно, мама. Вдвоем все-таки веселее.

— Не о веселье надо сейчас думать, а об экзаменах.

— Правильно, Елена Дмитриевна. Вот и папа мой так же говорит. Мы все понимаем... Ну, пошли?..

— Идите, девочки, Только смотрите, занимайтесь как следует. И, пожалуйста, Вера, безо всякой там музыки, Хорошо?

— Какая музыка, Елена Дмитриевна? Экзамены на носу…

— Вот именно. Ну, идите… Свет, ты во сколько придешь?

— Ну, как дела пойдут, мама.

— Не позже девяти, — отрезала мать.

— Хорошо, мама.

— Ну, идите, идите,

Когда вышли на улицу из подъезда и отошли подальше, выпав из поля зрения материнского окна, Вера остановилась и спросила:

— Ну что, довольна?

— Здорово, Вер. Ты настоящая актриса. Вот где талант пропадает!..

— А врать-то старшим ведь нехорошо…

— Нехорошо, конечно… Но мне очень нужно, Вер, правда…

— С ним, что ли, встречаешься?

— С кем это с ним?

— Да ладно тебе, об этом уже вся школа знает…

— Да ты что? — испугалась Света. — Откуда?

— Ах, — махнула рукой Вера, — да что тебе объяснять… Ну, с ним, что ли?

— Ага.

— Влюбилась?

— Ну что ты, Вера?!.. Просто мне интересно с ним… как-то вот хорошо, спокойно так…. Будто он — мой большой ребенок.

— Здрасте! — хлопнула себя по бокам Вера. – Приехали!.. Детский сад какой-то… А вообще-то это и есть, наверное, любовь, Светка, а?

— Любовь… Скажешь тоже… Любовь — это что-то возвышающее, необыкновенное, ослепительное... а мне с ним просто хорошо…

— Так хорошо, что и мать обмануть можно?

— Да не обман это. Вер… Просто она не понимает, не верит мне… А раз так, то и знать ей не нужно. Могу же я что-то XOTЬ раз в жизни решить сама...

— Смотри, дорешаешься… Помнишь Нинку Колпакову из десятого «б»? Та тоже сама все решала…

— Ах, Вера, да не то все это... Не про меня… Да и он не такой!..

— Они все не такие до поры до времени...

— Ну, все. Вера, хватит…

— А и что? Я ничего. Ты попросила, я сделала.

— Спасибо тебе, я пойду.

Вечерний город пестрел нарядами, машинами, витринами. И сквозь это шумное и суетливое многолюдье, каждый своим путем, они,загадочно улыбаясь, шли навстречу друг другу...

… Она сначала не узнала его — он выглядел, как свежеиспеченный жених. Костюм-тройка, галстук, прическа, начищенные туфли…

— Ты?

— Не узнала?

Она прыснула смехом.

— Просто таким я тебя еще не видела…

— Ну, и как я тебе?

Она снова засмеялась.

— Солидный стал такой. Прямо дипломат какой-то…

— А это тебе! — Он достал из кармана небольшую коробочку и протянул ей.

— Что это?

— Посмотри.

Она раскрыла коробочку. Там, на алой подкладке, лежали серебряные сережки.

— Ой, что это?

— Сережки… Не золотые, правда, но тоже, по-моему, красивые...

— Это мне?

— Конечно.

— Да ты что, Витя?!.. — Она была и обрадована, и испугана одновременно. — Сколько это стоит?! Наверное, кучу денег?

— Бери, бери… Не кучу…

— Нет, Витя, я не могу…

— У тебя же День рождения

— В октябре, Витя. Через полгода.

— Ну и что? А я – заранее!..

— Ну, что ты? Зачем? Мне никогда такого не дарили...

— Надо же когда-нибудь начинать... Бери, я выбрал их для тебя. И все — больше ни слова об этом…

— Спасибо тебе большое, но…

— Всё!

— Хорошо, Витя.

Она покраснела и опустила голову. Некоторое время они шли молча. Потом она вдруг остановилась.

— Можно я еще на них посмотрю?

— Да ты что, Светлана?! Смеешься, что ли, надо мной? Я же сказал — они твои...

— Прости, я забыла...— Она взглянула на сережки еще раз и, счастливая, убрала в сумочку.

— Зайдем на минутку ко мне?

— К тебе?

— Да нет, не в общежитие, а к матери… Мне надо забрать у нее одну вещь...

— Я подожду тебя внизу. Хорошо?

— Ладно, я мигом…

...Когда они подошли к его дому, он вошел в подъезд, а она осталась его ждать на скамейке. Света достала было коробочку с сережками, чтобы еще раз внимательно рассмотреть их, как вдруг услышала голос Виктора. Окно кухни на втором этаже в этот теплый день было открыто, и Светлана стала невольной свидетельницей разговора матери и сына.

— Здравствуй, мама!

— Витенька!

— Его нету?

— Кого?

— Ну этого, физкультурника твоего…

— Нет... Ну, как ты там? Где ты?

— Все нормально... Ну, мам... ну, не нужно этих нежностей!

— Где ты живешь?

— В общежитии.

— Работаешь?

— Да.

— Где?

— Да уж не в Совете Министров…

— Ну, зачем ты грубишь, Витенька?

— Работаю грузчиком. Тебя это устраивает?

— Да, но…

— А ты-то как?

— Ничего, Витя, ничего, все хорошо... Скажи, ты на меня не сердишься?

— Да нет, мама.

— Правда?

— Ну правда, мам.

— Разве можно сердиться на мать, которая желает своему сыну только добра...

— Давай не будем, мама. Хорошо?.. Знаешь, мам, я хотел бы забрать магнитофон. Ну, тот, который подарил мне еще отец… Нy тогда, давно…

— Магнитофон? — Мать смутилась. — Какой это, Витя, магнитофон?

— Ты что, не помнишь? Красный-черный еще…

— А… я забыла… Витя, знаешь… а мы его продали…

— Что?!

— НУ, видишь ли... мы решили купить холодильник…

— Холодильник? Нo у нас же есть холодильник!

— Николай Григорьевич считает, что нужен второй… второй нужен… Знаешь, какая сейчас ситуация, все надо покупать впрок. И он решил… то есть мы решили продать магнитофон, все равно ведь никто его не слушает… и купить холодильник…

— Ты понимаешь, чтo этот магнитофон мне отец подарил! -вдруг с бешенством закричал он. — Отец!

— А ты не кричи на меня, понял! — резко сменила тон, перейдя в наступление, мать. — Подумаешь, ценность большая!..

— Отцовский подарок ради этого кретина! — Виктор от ярости перешел на шепот.

— Отец? Да этот отец, кроме баб чужих и бутылки, ни о чем другом и знать не хотел! И о тебе в TOМ числе?..

— Врешь!

— Вот ты как с матерью разговариваешь?!

— Врешь ты все! Отец был настоящим человеком! Он любил меня! И это из-за тебя он пить начал! Из-за склок твоих постоянных! Денег тебе все мало было!..

— Что?.. Что ТЫ сказал?.. Да как ты смеешь, паршивец несчастный!..

— Вот увидишь: я найду его, помогу ему и расскажу, как ты живешь! Мы с ним еще будем вместе, вот увидишь!

— Ну и катись отсюда, отродье хулиганское! И не смей больше сюда приходить! Катись! – У матери начиналась истерика.

— Отлично! Ноги моей больше здесь не будет, поняла?! — Виктор бросился к дверям, рывком открыл их и оглушительно захлопнул за собой...

Когда он вышел на улицу к притихшей и испуганной Свете, его колотила крупная дрожь, губы прыгали и тряслись…

— Витя …

— Пошли отсюда!

— Витя, тебе нехорошо?

— Пошли!

Они быстро шли по вечерней улице. Света едва поспевала за Виктором, который шагал, не разбирая дороги…

…Незаметно они дошли до его общежития. Только сейчас Виктор немного пришел в себя и сразу спохватился:

— Тебе, наверное, пора домой?

— Ничего, ничего… Ну, как ты?

— Нормально. Теперь нормально. Только вот голова что-то разболелась… 3айдем ко мне?

— Ну что ты, Витя! — испугалась она. — Это же мужское общежитие…

— Да нет, у нас и девушки живут. А мои соседи в загуле, я один остался…

— Нет, неудобно как-то…

— На минутку... Чаю попьем…

— Нет, Витя, не могу. И мне уже правда пора домой.

— Ну, как хочешь... Тебя проводить?

— Нет, я сама, тут ведь рядом…

— Ну, тогда до свидания. — Он то ли рассердился, то ли обиделся, и она это заметила.

— Вить, если хочешь, завтра снова увидимся…

— Хорошо, Свет. — Он повернулся и пошел к общежитию. И столько было в его походке, опущенных плечах, понурой голове заброшенности и печали, что Светлана не выдержала:

— Витя, подожди!

Он оглянулся.

— Я… я, пожалуй, зайду на минутку...

В его комнате, где было чисто и аккуратно прибрано, словно он заранее готовился к приему гостей, она осторожно сидела на краешке табуретки, чинно прикрыв руками колени. А он суетился: бегал на кухню кипятить чай, доставал откуда-то конфеты, баранки, печенье… Потом они молча пили чай, то встречаясь взглядами, то отводя их в сторону… Когда он подносил чашку ко рту, у него заметно дрожала рука...

— Ну, мне пора, Витя, Поздно уже...

— Скажи, твои родители знают, что ты встречаешься со мной?

— Ну... вообще-то знают … Мама знает…

— Она против? Только честно...

— Да, против.

— Она считает, что я уголовник и тебе не пара, верно?

— Витя, зачем ты…

— Скажи!

Она опустила голову,

— Понятно, — сказал он. — Я для всех уголовник… Но никто не хочет понять, что для меня это в прошлом! — добавил он в отчаянии. — Я другой! Понимаешь, я уже другой! И я хочу быть другим. А мне почему-то никто не верит!..

— Я верю, Витя, — Она подняла на него свои лучистые глаза.

— Веришь? — Он подошел к ней и взял за руки. — Правда?

— Верю... Я поверила сразу, как только тебя увидела…

— И я, — сказал он едва слышно. — Как только увидел тебя, то сразу понял: это – ты…

Виктор провел рукой по ее волосам, погладил, наклонился, поцеловал в щеку, в лоб, в голову, в шею…

— Витя...— прошептала она, не в силах шевельнуться.

Уже не владея собой, он стал искать ее губы.

— Витя, не надо...

Но было уже поздно, губы их слились в долгожданном поцелуе, и она затрепетал в его объятиях… Он опомнился первым:

— Не бойся. Свет… Ничего не бойся... Я не обижу тебя... не трону…

Она молчала, положив голову ему на грудь и блаженно прикрыв глаза. Он нежно обнимал ее.

— Все будет хорошо, вот увидишь... Я все понимаю, и поэтому буду беречь тебя… Защищать... Мы будем вместе… Всегда… Хочешь?

— Хочу, — тихо сказала она. — Мне хорошо с тобой, и я ничего не боюсь…

Он снова поцеловал ее, она ответила неумело, но радостно и уже без боязни…

— Вот тебе за математику, мерзавка ты такая! — Мать яростно хлестала ее полотенцем по лицу. Света кое-как прикрывалась руками. — Вот тебе, дрянь лживая!.. Будешь еще мать обманывать… по ночам шляться с кем попало!..

В кухню выбежал заспанный отец.

— Лена, прекрати! Ты что делаешь?!

Мать, как подстреленная, опустилась на стул, заломила руки запричитала в голос:

— Боже мой, господи ты наш! Скажи мне, для этого я ее растила, ночей не спала? Для этого я холила ее и одевала?!

— Да что случилось, Лена?

— А тебе никакого дела нет до того, что твоя дочь спуталась с уголовником и по НОЧАМ пропадает у него! Для тебя бутылка важней … А что твоя дочь пятнадцатилетняя, может быть, беременная уже!..

— Ну что ты несешь?

— Не смей так говорить, мама!

— Не смей?.. Я не смей, а ты со своим уголовником по углам обжиматься будешь? Так, по-твоему?..

— Неужели ты не веришь мне, мама?.. Ну, почему? Ведь ты же знаешь меня!..

— Не знаю! А вот завтра я все узнаю, это я тебе обещаю! — Она схватила дочь за руку, грубо втолкнула в комнату, закрыла ее на ключ.

— Лена, ну нельзя же так… — попытался вмешаться отец.

— Ладно, помолчи, пожалуйста... Заступник нашелся…

На белой двери висела табличка: "Гинеколог". В коридоре на стульях расположилось несколько женщин. Среди них — Елена Дмитриевна с дочерью. У Светы были кумачевые щеки, она сидела, опустив голову. Наверное, ей казалось, что все находившиеся в коридоре ее внимательно и осуждающе рассматривают. У Елены Дмитриевны был весьма решительный вид, и губы были неприступно поджаты.

Наконец, подошла их очередь. Света зашла, мать осталась. Через некоторое время Света вышла. В руках у нее была справка. Девочка дрожала. По лицу незаметно пробежали две прозрачные слезинки. Мать выхватила справку у нее из рук, надела очки, стала хищно всматриваться в текст.

— Ну ладно, — сказала она удовлетворенно и сняла очки, — на этот раз услышал, видно, бог мои молитвы… Ладно, не реви… Пошли!..

Они пошли по коридору поликлиники, и сзади было заметно, как у Светы вздрагивают от рыдания плечи.

Классный руководитель Ольга Викторовна беседовала тем временем с активистами класса, в основном девочками…

— Да как ей не стыдно?!

— А какой тихоней притворялась?!..

— А я считаю, что здесь не она виновата, а он!..

— Гад какой, а?

— Уголовник!..

— И чего она в нем нашла?!

— Вот такие и портят наших девчонок!..

— Ну, хватит, девочки, — решила остудить пыл своих учеников Ольга Викторовна. — Давайте все-таки решим, что делать… Поговорим сначала с ней?..

— И построже, Ольга Викторовна!..

— Конечно! Чтоб опомнилась!..

— Ну что, бабуля, приболела? — Виктор сидел у постели своей бабки, матери его отца, одиноко живущей в небольшой избенке недалеко от города.

— Да вот, Витенька! Простудилась, видать, маленько… Дай я тебя еще раз поцелую, дорогой ты мой!.. Вот так, вот так… Ох, давненько я тебя не видала, соколик… Возмужал… Вернулся, значит?.. Ну и хорошо, милок, ну и хорошо… На работу устроился?

— Устроился.

— А мама как?

— Нормально. Но я не с ней живу ведь…

— Как?!.. Как так, Витя?

— Да, бабуля... долго рассказывать… Вобщем, живу в общежитии.

— Да ты что, соколик?.. Это, что, Вера что-то учудила, да?

— Да нет, баба, нет… я сам ушел... хочу жить самостоятельно, понимаешь…

— Как нешто не понять?.. По чужим углам таскаться... Знаешь что, внучек?... — от решимости она даже привстала с постели. — Переезжай-ка ко мне!.. А что?.. Верно тебе говорю — переезжай!..

Виктор улыбнулся.

— Тебе и одной, бабуля, здесь тесновато…

— Не хочешь?

— А вдруг женюсь?

— Ну, к тому времени меня уж на свете не будет!..

— Ты что, думаешь, я в сорок жениться буду? А если через год?

— Вам дом отдам, а сама — в дом старчества...

— Ну, скажешь, бабуля, тоже… Мы еще с тобой на моей свадьбе погуляем... И новый дом справим, и вместе в нем поживем... А?..

Ничего не ответив, бабка молча перекрестила Виктора.

— А дом я вправду тебе оставлю… Живи, коли негде больше. Не ахти, конечно, богатство какое...

— Ладно, бабуля, решим… Слушай… скажи, отец пишет?

— Нет, Витя. Год уже ни весточки… Помнишь хоть его?..

— Конечно... Почему не пишет-то?

— Не знаю. Пьет, наверное… там, на севере на своем… Так и умру, его не увидав…

Помолчали.

— Ладно, бабуля, пойду... Что тебе принести? Лекарство какое?

— Ничего не надо, все есть, Витя. Заходи так…

— Ладно, через денек… Ну, ты ничего?

— Ничего.

Светлана пулей вылетела из учительской, сильно хлопнув дверью. Сразу следом выглянула Ольга Викторовна:

— Света? Вернись!

Но Света, не оглядываясь, бежала по коридору, на ходу размазывая слезы на пылающих щеках.

— Вернись, слышишь!..

Внизу хлопнула входная дверь…

Нервы не выдержали, и ночью она горько плакала, уткнувшись в подушку. Потом лежала с мокрыми глазами, устремив неподвижный взгляд в потолок, и о чем-то неотступно думала, думала…

В дверь постучали.

— Семенов, тебя там спрашивают…

— Кто?

— Выйдешь – узнаешь.

Виктор накинул на плечи пиджак, вышел из комнаты, спустился вниз, к вахтеру. У входа стояла Светлана.

— Ты? — они отошли в сторону. — Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, Ты один? — Вид у нее был решительный и возбужденный.

— Один. Ребята еще в совхозе.

— Можно к тебе?

— Конечно. Проходи.

— У нас до одиннадцати, — сказала вахтерша, не поднимая глаз от вязания.

— Знаю, — отрезал Виктор, — Проходи, Света.

Они прошли в его комнату.

— Садись.

— Ты не ждал меня?.. Извини…

— Что случилось, Свет?.. — Он подошел к ней, — у тебя лицо…

— Да ерунда… Смотри, лучше, что у меня есть.

— Что это?

— Вино… — Она достала из сумочки красивую бутылку.

— Откуда? Зачем?..

— Отметить мои пятнадцать с половиной. Ты же меня поздравлял...

— Да?.. Дата, конечно, значительная, но…

— Давай выпьем!

— Но…

— Сегодня – можно!

Виктор улыбнулся.

— Ну, раз так...

Он открыл бутылку, разлил по стаканам.

— За что пьем?

— За нас!

— Отлично!

Она приблизила к нему свое лицо и, глядя в глаза, прошептала с непонятным для него пока значением:

— За нас, понимаешь?.. За все, что с нами будет...

Он молча поднял вверх стакан, и они выпили.

— А теперь за наших родителей! — сказала она и сама вновь наполнила стаканы.

— За родителей?

— Да. Им скоро придется непросто…

— Почему?.. Да что такое с тобой сегодня. Свет?…

— Все хорошо, Витенька. Пьем?..

Они выпили еще раз. Она села рядом с ним на кровать.

— Обними меня, — попросила она. Он обнял, нежно ПОГЛАДИЛ по голове.

— Ну, что, Свет, что?..

— Обними по-настоящему.

— Вот так? — засмеялся он и сильно сжал ее двумя руками.

— По-настоящему, — повторила она, опустив голову. Он наклонился, заглянув ей в глаза.

— Свет, ты что задумала?

— Поцелуй меня, — тихо сказала она. Он прикоснулся своими губами к ее губам и нежно повел ими из стороны в сторону. Тогда она вдруг крепко обхватила его руками за шею, тесно прижалась и, прерывисто дыша, стала покрывать поцелуями его лицо. Он, уже не владея собой, страстно отвечал ей тем же…

— Витя, Витенька…

— Света…

— Погаси свет... Подожди... Я сейчас... Сейчас…

— Ты что, Светка?

— Иди ко мне…

— Света, ты что?.. Ну, нельзя же!..

— Иди, Витя... Сейчас все можно… уже можно… Витя...

— Боже, какая ты красивая!..

— Ну, Витя, не бойся.. Я твоя, Витя… Твоя…

— Нет, Свет, это нельзя… тебе это нельзя. Свет!

— Можно… Я xoчy этого. Вить… Нy же… Прошу тебя… Так надо, Вить… Ну… ну, вот… так… Ой!… Мама…

…Некоторое время они лежали молча, продолжая обнимать и целовать друг друга. Первый опомнился он:

— Что же мы наделали, Света?.. Ох, какой же я дурак! Дурак и подлец!.. Это я во всем виноват!.. Прости меня, девочка моя! прости!..

— Не надо, Витя… Не надо, мой хороший… Сейчас не надо об этом… Не надо ни о чем…прошу тебя… — Она лежала неподвижно и тихо, словно в прострации.

— Я женюсь на тебе, — сказал вдруг Виктор.

— Хорошо, я согласна, — ответила она.

Они засмеялись.

— Нет, я серьезно.

— И я серьезно.

Они снова засмеялись.

— Я правда серьезно, — сказал Виктор. — Я люблю тебя, Света… Поюбил с самого первого дня, как увидел...Не знаю, что случилось со мной, но твое лицо, глаза, походка…

— А я вот нe с первого. — Она просветленно улыбнулась ему.

— Я думал, TЫ вообще меня не любишь. Так просто...

— А знаешь, с какого?

— С какого?

— Я поняла это в тот день, когда ты от матери вышел... ну, после скандала этого... Одинокий такой и потерянный… Мне так тебя жалко стало, даже сердце заболело... И я поняла вдруг, что ты мне родной — дороже всех, что не смогу без тебя больше жить…

Виктор поцеловал ее.

— Милая моя… Светик мой дорогой… Давай поженимся... Сейчас же!..

— Ты… ты хочешь?

— Конечно!

— Правда хочешь?

— Я мечтаю об этом, Светка!..

— Вить, ну кто нac распишет?.. Мне ведь шестнадцати еще нет...

— Ничего, ничего, я все устрою… Наведу справки у знающих людей, схожу куда надо… Бывают же исключения, верно?…Ты, главное, нe волнуйся — я все сделаю сам… Ты веришь мне?

— Верю, милый.

— Верь, Светик. Мы обязательно будем вместе. Вот увидишь. Нам никто не может помешать. Никто… — Он обнял ее, и их губы вновь слились в долгом и нежном поцелуе…

В окружении немногочисленных соседей — стариков и старушек — Виктор стоял у бабкиного гроба у полузаброшенного сельского погоста. Бабка лежала в гробу, как живая, точно и не собиралась умирать. Виктор поцеловал ее в лоб, и гроб стали заколачивать и опускать…

…Потом он одиноко сидел в ее опустевшей избушке, подперев голову руками. Потом, не раздеваясь, завалился на старый, продавленный диван и долго лежал, неподвижно глядя пустым взглядом в стену перед собой…

Мать ворвалась к ней в комнату, когда Света еще спала. Одним движением сорвала с нее одеяло. Света открыла глаза, испуганно щурясь спросонья.

— Это что?! Что это такое, я тебя спрашиваю? — Она размахивала у дочери под носом выстиранными с вечера плавками, на которых осталось бурым пятном выделялась не отстиранная кровь. – Шлюха! Ах ты, шлюха проклятая!.. О, позор мне! Люди!..

…Исчерпав запас проклятий, мать схватила Светлану за волосы и опрокинула из постели на пол. Та неумело защищалась. Потом выскользнула, наконец, из-под града ударов, бросилась из дверей своей комнаты, распахнула их и захлопнула за собой на защелку. Потом быстро оделась, собрала какие-то вещи. Мать продолжала бушевать за дверью.

Света чиркнула несколько слов записки, выложила из кармана ключи, захлопнула за собой дверь, вышла прочь из квартиры…

Инспектор со скучным неживым лицом из комиссии по делам несовершеннолетних, держа перед собой бумагу со школьной печатью, таким же скучным голосом зачитывал ее собравшимся:

— Заявление. Просим наказать совершеннолетнего Семенова Виктора, который имеет интимные отношения с несовершеннолетней Глебовой Светланой, ученицей девятого класса. Семенов был судим, и своим недостойным поведением совращает несовершеннолетнюю Глебову С. и не дает ей нормально учиться… Вот такое заявление из школы, товарищи. Какие будут мнения?..

— Да что тут рассусоливать? С ЭТИМ Семеновым все ясно. Распустили, понимаешь, шпану эту. А они обнаглели и на шею нам сели…

— Девчонку испортил, подлец!

— Наказать по всей строгости! Нечего с ними церемониться!..

— Ну что ж. Предложение тогда такое: дать этому делу ход и направить районному прокурору. Никто не возражает? Нет. Ну и ладненько… Что у НАС ТАМ СЛЕДУЮЩЕЕ?..

В городском ЗАГСе на вопросы взволнованного Виктора терпеливо отвечала сотрудница.

— Нет, молодой человек, никаких исключений в Законе на этот счет не предусмотрено. Вернее, они есть, но на вас никак не распространяются. Сколько, говорите, вашей невесте?

— Шестнадцать, — прибавил год Виктор.

— Ну BОT. А исключения, которые составляют крайне ничтожный процент от общего количества регистрируемых браков, касаются лишь семнадцати лет. Так что мой вам совет — приходите лучше через два года. Поверьте моему опыту, не надо спешить…

— Что, и ничего нельзя сдать?

— Нет, конечно.

— Но… но что же нам делать?

— Как что? Учиться, работать. Как все.

— Спасибо за ценный совет, — сказал Виктор и, опустив голову, пошел к выходу.

— И не расстраивайтесь. Поверьте, так будет лучше для всех…

Они стояли, обнявшись, у дверей бабкиной избушки, а отныне их общего дома...

— Я к тебе насовсем, Витя. Ты не против? — робко спросила она.

— Ну что ты, Светик?! Я знал, что так oбязательно случится…

— Что будет с нами дальше?..

— Не знаю. С загсом пока никак. Не понимают они… Не хотят. Ну и бог с ними Будем жить, просто жить... Будем рядом, как муж и жена… Хорошо?..

— Хорошо, милый…

В первый раз в своей жизни Света робко переступила порог paйонной прокуратуры.

— Здравствуйте, Я получила повестку какую-то… Не знаю, может это ошибка…

Молодая женщина, помощник прокурора, взяла у нее из рук повестку, посмотрела.

— Ваша фамилия Глебова?

— Да.

— Значит, все правильно. Вы, как потерпевшая, направляетесь в распоряжение судебно-медицинской экспертизы.

— Потерпевшая?.. Не понимаю... От кого потерпевшая?

— Ну, как? Есть заявление, есть дело, ему дан ход...

— Какое дело?

— Дело в отношении ранее судимого Семенова Виктора Николаевича, совершившего, как предполагается, преступление, наказание за которое предусмотрено статьей 105, часть 2 и статьей 102, часть 2…

— Какие преступления?.. Да что вы такое говорите?

— Как какие? Вы что, милочка? Притворяетесь?.. «Вступление в фактические брачные отношения с лицом, не достигшим 16 лет» и «Половые сношения с лицом, не достигшим 16-летнего возраста, связанные с растлением…» Вот какие!..

— Но как это?... Я… я… не понимаю, что вы говорите…— От изумления и негодования у Светланы не находилось слов.

— Все вы, Глебова, прекрасно понимаете! И давайте не будем чинить лишних препятствий судопроизводству!..

— Но я же сама… сама, понимаете. Я его люблю… люблю!..

— Сейчас это уже не важно, Глебова. Факт нарушения закона налицо…

— Вы что, не слышите меня? Я люблю его, а он — меня, понимаете! Это совсем другое…

— А вот грубить здесь не нужно… Вот вам направление на экспертизу. Отправляйтесь сейчас же!..

— Никуда я не пойду!..

— Пойдете. Пойдете как миленькая. Не захотите добром, заставим силой. Закон, милая моя, это вам не шуры-муры с милым на скамейке. Закон, он порядок любит...

— Значит, не нужен нам такой закон! — Светлана говорила это уже сквозь душившие ее слезы.

— Ну, это, милая моя, уже не вам решать… Делайте лучше, как вам сказано…

Не сдерживая больше рыданий, Светлана бросилась из кабинета.

Светлана, задыхаясь, ворвалась в их избушку, позвала Виктора, осмотрела все углы, забежала в огород, но его не было нигде. Поднявшийся вдруг ветер хлопал незапертой калиткой в палисаднике...

— ...приговаривается к трем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима. Приговор может быть обжалован в областном суде в течение десяти дней...

Судьи буднично свернули свои бумаги. Виктора взяли под стражу, и в этот момент в судебное помещение стремительно ворвалась взволнованная, растрепанная Светлана.

— Витя!

Виктор встрепенулся за барьером скамьи подсудимых.

— Света!

— Витя?.. Что это?.. Витенька...

— Не волнуйся. Светик!.. Все будет хорошо... Они еще разберутся...

Конвойные повели его к выходу.

— Витя!.. Куда ты? Витя?..

— Все будет хорошо. Света!.. Помни об ЭТОМ. Я всегда буду с тобой!. — Он остановился в дверях, вытягивая шею. Конвойные грубо подталкивали его к выходу.

— Витенька… — с ужасом прошептала враз прозревшая Светлана и упала без чувств на руки слушателей первого ряда.

— Света! — в отчаянии рванулся к ней Виктор, но его уже заталкивали в двери…

— Ну, Свет… Ну, не надо. Свет… — Сидевшая рядом с ней лучшая подруга Вера гладила безучастно глядевшую перед собой Светлану по голове, плечам, по спине. — Нy, не будь такой... ну, все как-нибудь наладится. Свет... Ну, посмотри на меня…

Света подняла голову и посмотрела на Веру пустым, безжизненным взглядом.

— Спасибо, Вера, что зашла, но мне сейчас ничего не нужно… Все кончилось… Вити нету...

Еe уже, казалось, вконец выплаканные глаза вновь наполнились слезами.

— Вити нет… И ничего уже не нужно... Ты иди, Вер… Я уже лучше себя чувствую… Лягу, посплю, наверное…

— Поспи, конечно... Пойду… Я завтра еще зайду, хорошо?..

— Заходи, конечно...

— Ну, пока, Светка… Держись…

Вера вышла, а Светлана медленно, как во сне, встала с дивана, подошла к столу, раскрыла на нем коробку с лекарствами, отыскала какой-то пакетик, высыпала из него на руку россыпь красноватых таблеток. Потом налила в стакан воды и поднесла таблетки ко pтy. На мгновение она о чем-то задумалась, и глаза ее вновь наполнились слезами. Умирать не хотелось, было жаль себя, но и смысла жить дальше тоже не было. Светлана снова поднесла ладошку со смертоносными таблетками ко рту, но в тот же момент рука ее вдруг дрогнула, и она согнулась от резкой боли в животе. Таблетки посыпались на пол. Светлана осторожно опустилась на диван. Боль не отпускала…

— Мама!.. Ой, мамочка?… — простонала ока, и на ее лице выступили мелкие бусинки пота…

В больничную палату, где она лежала еще с пятью-шестью женщинами, вошла врач и подошла к постели Светланы:

— Нy, как ты, Света?

— Сейчас уже лучше.

— Болей больше нет?

— Нет… почти.

— Придется еще у нас полежать.

— Долго?

— Ну, это зависит от многих вещей. — Врач присела к ней на кровать. — Я хотела спросить тебя…

— Скажите, — невежливо перебила Света. — Я смогу сохранить ребенка?

— Конечно, Но...

— Спасибо! — ее лицо осветила счастливая улыбка. — Большое вам спасибо!

— сохранить ребенка ты, конечно, можешь, но прежде всего ты должна хорошенько подумать... Подумать, понимаешь?..

— Что? – Света, улыбаясь, думала уже совсем о другом.

— Ты не слушаешь меня?

— Слушаю, слушаю…

— Тебе ведь нет еще и шестнадцати, организм почти детский, брак не зарегистрирован… Словом…

Только теперь до Светланы стал доходить смысл того решения, к которому ее подводила врач.

— Вы о чем?

— О том, что ты должна подумать — оставлять тебе ребенка или нет. Это очень серьезный вопрос…

— Да вы что? — ее лицо было по-прежнему счастливым, — Какой же это вопрос?.. Да нет здесь никакого вопроса!.. Это же Витин ребенок!.. Мой и Витин… Наш, понимаете?…

— А как ты будешь его воспитывать? Нa что жить? Где жить? Где работать?.. У тебя ведь все впереди, а ребенок лишит тебя возможности устроить свою судьбу…

— Да как вы можете такое говорить!? Вы, врач?.. Да, может, я мечтала об этом ребенке? Может, он — самое главное, что есть в моей жизни?.. — На глазах у нее появились слезы.

— Успокойся, Света.. Ну, успокойся… Давай вернемся к этому разговору позже…

— Не вернемся мы к нему никогда !.. Никогда !.. Слышите!.. Запомните это!..

— Хорошо, хорошо… Ну, не волнуйся так… Как захочешь, так и будет...

На них уже оглядывались соседки по палате, заглядывали любопытные из коридора. Заметив это, врач поднялась и, попрощавшись, быстро вышла…

Света была уже дома, в своей избушке. Пришла мать. Лицо девушки было сейчас серьезным, неприветливым.

— Светочка, детка, нy, прошу тебя, пошли домой… Ну, зачем ты здесь живешь?... У тебя же свой дом есть!..

— Мой дом здесь, мама...

— Светочка, ну что ты говоришь? Какой же это дом? Это позор какой-то...

— Я живу здесь, мама.

— Ну, пойдем домой... Я ведь все тебе уже простила. Мы CHOBА будем жить вместе, дружно… Мы все забудем…

— Я не хочу ничего забывать.

— Нет, Светочка, надо забыть... Надо... Мы все начнем сначала! Ты станешь совсем взрослой, выйдешь замуж, у тебя будут дети…

— Я уже замужем, мама!.. И у меня уже есть ребенок!..

— Ну, зачем ТЫ так, Света?.. Нy, что ты говоришь?.. Ну, какой у тебя муж?.. Он вернулся в тюрьму, там ему и место… А мы…

— OН вернется, мама, и мы будем жить вместе, — Света уже с трудом сдерживала себя. — Вместе с нашим ребенком…

— Ну, какой ребенок, Света?? — Мать незаметно для себя переходила с ласково-елейного тона на раздраженный. — Какой ребенок?.. Ты сама еще дитя… О ребенке надо забыть…

— Как это забыть?!.. Ты что, мама?!..

— Очень просто. Как все делают, когда ребенок должен появиться не вовремя…

— Что?!

— Да, моя милая... Сумела дел натворить — сумей теперь все исправить!.. — Мать повысила голос.

— Ах, вот оно что!.. Вот чего вы все от меня хотите!..

— А ты как думала, дочка дорогая?!.. Позор свой всем на посмешище вынести хочешь?.. И себя, и мать родную навеки опозорить? Не выйдет! — Мать в гневе вскочила на ноги. — Даю тебе три дня, Светлана. Думай, решай — и возвращайся домой!.. Иначе — нет у меня больше дочери. Поняла?..

— Поняла, — тихо, но твердо сказала Света. – А сейчас уходи из моего дома!…

Мать от неожиданности раскрыла рот, тихонько взяла сумку со стола и выскочила во двор…

…И замелькали перед Светланой — уже тяжеловатой, со слегка наметившимся животом — двери и вывески всевозможных "присутственных мест" — прокуратуры, адвокатуры, редакции, женских правозащитных организаций и, наконец, Президиума… И везде мы увидим ее выразительное без слов лицо — решительное, убеждающее, спорящее, негодующее…

Вот она с несравненным пылом выговаривает что-то толстому, вялому чинуше в одном из начальственных кабинетов… Вот заполняет какой-то бланк в одной из областник приемных… Вот терпеливо стоит в очереди для отправки передач заключенным...

И вот уже дома, лихорадочно открывает дрожащими руками долгожданный конверт. И улыбка счастья и радости вмиг меняет это красивое, НО СТАВШЕЕ таким серьезным, повзрослевшим за последние месяцы лицо…

— Светка, это я!.. — Виктор стоял на пороге их дома и улыбался во весь рот — похудевший, бледный, с отпущенной в заключении бородкой…

Она бросилась к нему, Они обнялись и долго стояли так молча.

— Вот, выпустили... — сказал потом Виктор. — Под подписку о невыезде… Отложили исполнение приговора почему-то… — Голос у него был усталый, надломленный.

— Витя… -Она снова прижалась к нему. — Как плохо мне было без тебя… Плохо, плохо… Витенька…

— Ты, наверное, хлопотала за меня?

— Что?.. Да какая теперь разница…

— Свет, ты знаешь, я подумал… Серьезно… Там подумал… Может, мое место и есть в тюрьме, а?

— Витя, ты что?..

— Подожди. Я хочу сказать тебе… Может, я не нужен тебе. Испорчу тебе жизнь и все такое прочее. Понимаешь, я хочу, чтобы тебе было хорошо… Всегда… Я не хочу мешать тебе ни в чем…

— Дурак!.. Боже мой, какой ты дурак!.. Неужели ты не понял еще, что я уже не могу без тебя?…

— Я подумал...

— Молчи! — Она закрыла ему рот ладошкой. Потом. — Дай руку!

ОН дал. Она положила ее себе на живот.

— Послушай!

— Что? — не понял он.

— Слушай, слушай!

Он замер. Потом вдруг вздрогнул, спросил испуганно:

— Что это, Свет?

— Глупый… Чувствуешь?.. Ты почувствовал, да?..

— Что это было, Свет?..

Она счастливо рассмеялась, и тогда он понял.

— Света!.. Это он?.. Это… ребенок?

— Ну да, глупый!

— У тебя… у нac… будет ребенок?

— Да, милый…

— Правда?

— Ну, конечно!

— Боже мой! — Он поднял ее на руки, стал кружить по комнате. — Светик мой дорогой!.. Я знал, что когда-нибудь так и будет!

— Осторожно, Вить…

Он опустил Светлану на пол и стал покрывать поцелуями ее счастливое лицо.

— Светка!.. Светка моя хорошая!.. Девочка моя!..

У нее вдруг задрожали губы, и она заплакала.

— Та что?.. Что, Светик?.. Что случилось?..

— Ничего… — уже в голос ревела она. — Это я… от счастья…

Титр: ПРОШЕЛ ПОЧТИ ГОД...

…Был самый разгар лета, было солнечно, все вокруг пышно зеленело, и во дворе их домика Виктор самолично купал своего первенца Пашку. Тот, поддерживаемый отцовскими руками, важно восседал в стоящей посреди двора наполненной водой ванне, делая самые разнообразные гримасы подвижным лицом…

— Ну, Пашка, давай! – подбодрил его Виктор перед тем, как окунуть с головой под воду.

— Ну что ты делаешь, Витя? – Не на шутку встревоженная столь смелым маневром, из сеней выбежала Светлана. – Осторожней, прошу тебя!

— Все нормально, Свет. Вот еще пару раз нырнем – и порядок…

— Нет, нет, больше нельзя!

— А вот доктор Чарковский говорит, что можно!.. У него вообще все бабы в воде рожают.

— Фу, как грубо…

— И ребенок очень даже может долго находиться под водой… Он чувствует себя там, как дома!..

— Скажешь тоже…

— Ну, ты же видела ту передачу!..

— Ну, по телевизору это одно, а вот когда свой ребенок – совсем другое.

— Последний раз… Смотри!.. Вот так!.. Ну молодец, Пашка!.. Видишь, как ему нравится…

— Ну, все, все… Смотри, посинел уже ребенок…

— Ну ладно, возьми. Ай да Пашка! Ну, мужик!..

Потом они сидели на веранде и степенно пили чай. Пашка лежал в коляске рядом, время от времени издавая подозрительно кряхтящие звуки и дрыгая при этом ногами…

Увлеченные разговором, они и не заметили, как к палисаднику подошли двое. Открыв калитку, постучали в дверь. Света пошла открывать и когда они вошли и остановились у порога, Виктор сразу все понял. Он нахмурился, на его скулах едва приметно дрогнули желваки.

— Семенов Виктор Николаевич здесь проживает?

— Здесь, — коротко бросил Виктор и поднялся со стула.

— A чтo?.. Что такое?.. Вы, собственно, кто? — Света, уже предчувствуя недоброе, настороженно разглядывала незнакомцев.

— Не надо, Света, ЭТО за мной… Кончилась, видно, отсрочка…

— Подождите, подождите... Что значит — кончилась?..

— Все верно, — сказал один из двоих. — У гражданина Семенова закончилась отсрочка по приговору от восьмого сентября прошлого года... Вот ордер на арест, ознакомьтесь...— И он протянул Светлане какой-то листок.

Она машинально взяла его и, не разбирая написанного, оцепенело смотрела на прыгающие перед глазами буквы.

— С вещами? — спросил Виктор.

— Как обычно, — ответили ему.

Виктор стал молча собираться, бросая в поношенный рюкзак нехитрые пожитки.

— Стойте!.. — крикнула вдруг Света. До нее теперь окончательно дошел смысл происходящего. — Виктор, прекрати!.. Что ты делаешь?

Она выхватила у него рюкзак, стала лихорадочно выбрасывать из него вещи.

— У нас мало времени, — сказал один из двоих. — Собирайтесь!

Он старался обращаться только к Виктору.

— Нет! — крикнула в отчаянии Света. — Никуда он не пойдет!..

— Девушка, не усложняйте ситуацию, — как можно мягче сказал второй. – Поймите, пришла пора исполнять приговор…

— Не хочу знать никаких приговоров!.. Слышите?.. — Она бросилась к Виктору и закрыла его руками, спрятав у себя за спиной. — Это мой муж, и я никому его не отдам!..

Незнакомцы переглянулись. Заплакал ребенок. Светлана бросилась к нему, взяла на руки.

— Ладно, — сказал, не выдержав Виктор, — Подождете меня во дворе. Я не сбегу, честное слово. Попрощаюсь с женой и выйду.

Когда они вышли, Виктор обернулся к Светлане:

— Они пришли за мной, Светик… ... И тут ничего не поделаешь… Надо идти...

— Как идти?.. Зачем?.. Ты же ни в чем не виноват!.. А мы с Пашкой?.. О нас ты не подумал?..

— О вас только и думаю.

— Но это же несправедливо, неправильно!.. Я думала, они уже забыли о нас?

— Они ни о чем не забывают… И, если бы в тюрьмах сидели одни виноватые…

— Ведь прошло столько времени!

— Ты будешь меня ждать?

— Нет, не хочу!.. Не хочу без тебя, слышишь?! Ты никуда не пойдешь!..

— Ты дождешься?..

Она закрыла руками уши и в отчаянии замотала головой. Он нежно обнял ее, ласково разжал руки, сказал тихо, мягко:

— Все будет хорошо. Свет, вот увидишь... Они меня долго не продержат... Наверняка скоро амнистия...— Он поцеловал ее ШАГНУЛ к двери.

— Нет — Нет!.. — Она бросилась за ним, хватая его за одежду, потом опустилась на колени, обнимала его ноги, не отпуская...

Он бережно поднял ее.

— Ну, Свет, Свет, Светик... Ну, держись… Вспомни, мы же и не через такое проходили.. . Прорвемся! Слышишь?! Прорвемся !.. Ты только дождись меня... Ладно?..

Она бросилась ему на шею, изо всех сил стиснув его худыми ручонками. Слов у нее больше не было, и лишь ходившие ходуном плечи и дрожащая, в разметанных волосах голова говорили о том, как велико было сейчас ее страдание…

— Ну, вот что, Светлана, — сказала мать. На этот раз она была сразу настроена крайне решительно. — Хватит ерундой заниматься!.. Школу бросила, ни с кем не видишься, не звонишь… Ты что, решила окончательно опуститься?..

— Ну, как ты, Свет?.. — подал голос отец. Он был явно с похмелья и потому, придя в этот субботний день вместе с женой к дочери, сразу безоговорочно отдал инициативу супруге.

— Мне ничего не нужно, мама и папа.

— Как это не нужно?.. Ты что, собираешься сидеть в этом чулане всю свою жизнь?.. Нет, я понимаю, прошлого не вернуть, ты сделала много глупостей, но надо ведь когда-то все исправлять…

— Мне нечего исправлять, мама.

— Ты так считаешь?.. Ну, хорошо, хорошо. Я не хочу опять ссориться, Ну, а как ты думаешь жить дальше? А главное — на что? Голубь твой снова в тюрьме, мы с отцом, конечно, поможем, но…

— Мама, я тебе еще раз говорю: мне от вас ничего не нужно!..

— Интересно... Я, конечно, понимаю, что родные тебя мало интересуют. А мы вот в отличие от тебя о дочке своей думаем! Представь себе!.. Поэтому и хотим спасти тебя…

— Спасайте кого-нибудь другого…

— Не смей так разговаривать с матерью!

— Maм, ну что ты хочешь от меня?..

Заплакал в кроватке Павлик.

— Внучек проснулся?.. Ах ты, внучек мой золотой!.. – притворно-приторно запела мать и хотела взять его на руки, но Света не дала, взяла сама.

— Света, мы хотим тебе только добра... Так жить больше невозможно!.. Мы решили помочь тебе устроить свою судьбу!..

— Мама!..

— Не перебивай. Ты должка забыть все, что было!.. вычеркнуть это из своей жизни и начать все сначала… Мы поможем тебе в этом.

Светлана, решив, видимо, что возражать бесполезно и надо принять материнские откровения как неизбежное зло, сидела молча, демонстративно глядя в окно.

— Света, — торжественно начала мать. — Мы хотим познакомить тебя с одним молодым человеком... Bnpoчем, ты его знаешь.

Света оглянулась на мать.

— И не смотри на меня так, не надо!.. Он давно тебя знает, ты ему нравишься. И о ребенке знает... Это — Костик. Он закончил школу, поступил в консерваторию. Он любит тебя. Он здесь, ждет oкончания нашего разговора. Костик — очень надежный, перспективный юноше из хорошей семьи…

— А ты хочешь испортить ему жизнь? — Света, кажется, впервые улыбнулась. — Он – перспективный, а я-то ведь нет. Несовершеннолетняя, да еще с дитем. Хорошую жизнь ты ему готовишь!..

— Не говори глупостей. Он любит тебя!

— А я егo — нет. Представь себе. И даже если бы здесь стояли сейчас десять костиков с машинами и с карманами, полными бриллиантов, я бы не променяла на них одного своего Витеньку!.. Поняла?! Поняла ты это или до сих пор нет!?.. — Она почти кричала.

— Боже мой, до чего ты наивна! — Света посмотрела на мать с ненавистью.

— Дальше что? — спросила она уже спокойно.

Дальше? — На мать вновь снизошла вдохновение. — Вы будете встречаться, а годика через три, бог даст, поженитесь. Я знаю, он будет любить нашего Павлика...— Мать неожиданно всхлипнула. — Вот увидишь...

— Пап, ты тоже так считаешь?

Отец вздрогнул, застигнутый врасплох.

— Я… Я, честно говоря, уже давно, дочка, никак не считаю…

— Ну, вот что, — сказала Света. — Хватит! Концерт окончен!

— Ах, вот как? — подхватилась мать. — Мы стараемся для тебя, ночей не спим…

— Мама, хватит! Я не хочу больше ничего слушать!..

— Ax, не хочешь?... Ну, что ж… Только учти — я уже написала твоему красавцу письмо в колонию и сообщила, что между вами все кончено, чтоб он забыл тебя навсегда и что ты скоро выйдешь замуж за приличного человека!..

— Что?!

— Так будет лучше, вот увидишь! Он уже и не вернется сюда!..

— Что ТЫ наделала, мама?!

— Все это для твоей же пользы, Светлана…

— Уходи!.. Я не хочу тебя больше видеть, слышишь?.. Уходи!

— Ах, вот как!.. Ну что ж... Пошли, Леонид!..

Отец покорно поднялся со стула и, когда жена вышла, успел-таки шепнуть дочери:

— Держись, Светка! — И сунул ей что-то в руку.

Они ушли. А Светлана, едва держась на ногах от услышанного, машинально разжала кулак. Там было несколько смятых крупных купюр…

Было уже очень поздно или еще очень рано — темно, когда Светлана, заперев двери, с ребенком на руках вышла в снежную морозную мочь...

...Потом ее лицо мелькнуло в толпе на железнодорожном вокзале, у касс, на перроне… Потом она на мгновение остановилась у вокзального почтового ящика, достала письмо, еще раз, шевеля губами, проверила адрес — Москва, Кремль, Президенту — и бросила его в щель.

…Потом, распеленав ребенка, она уже ехала с ним в плацкартном вагоне, пила с соседями чай, что-то рассказывала, успокаивала ребенка и временами немного плакала сама…

Утром она проснулась на нижней полке, все вспомнила, поцеловала спящего рядом Пашку и выглянула в окно. Мимо проносились белые от снега леса, переезды, избушки, платформы. Все за окном было по-северному размашистым, степенным, основательным и суровым. Наконец, поезд стал замедлять ход, потом остановился. Света быстро собралась, подхватила на руки Пашку и вышла на пустынную станцию.

Поезд ушел. На старинном здании вокзала красовалась кособокая надпись: "Верхотурье". Вокруг стояли СОСНЫ. В помещении вокзала посередине зала спал пьяный, бегали цыганята. На привокзальной площади о чем-то спорили два таксиста. Их внимательно слушала подошедшая лошадь. Света подошла, что-то спросила у таксистов, потом заглянула в свой кошелек и, покрепче подхватив Пашку, пошла в город пешком…

— Куда же ты, детка, с малым-то таким, на зиму глядя, — причитала приютившая Светлану бабка, помогая ей управиться с закоченевшим Пашкой. — Ничего, ничего… Сейчас мы согреем молодца… Ах, ТЫ касатик мой!..

— Извините уж, что потревожили, Дарья Семеновна... Коли что — сразу съедем…

— Да живите! Одна я нонче осталась, деда в том годе схоронила, а больше никого и нет...

— Вот деньги, возьмите. Здесь за месяц, а дальше я еще…

— Тебя Светланой зовут?.. Ну вот что, Светлана… Деньги ты пока спрячь, самой пригодятся, а скажи-ка мне лучше, для каких таких целей ты в нашу глухомань заехала?.. Ведь здесь, почитай, кроме бывших заключенных да их родни никого и не встретить. Гиблое место.

— Ну, значит, я как раз по адресу прибыла…

— Что, и твой, поди, здесь?

— Здесь…

— Ах, девка, девка, попала ты в историю!..

— Ничего, бабушка, выкрутимся…

— И то верно, Наша баба российская все выдюжит, все вокруг своей лаской обустроит... Это так…

— Мне главное, бабушка, его увидеть… Увидеть, а потом быть с ним рядом…

— Понимаю, детка, понимаю...

— И уеду я отсюда только с ним…

— Дело говоришь, дело… А долго ли ему маяться-то?

— Три года.

— Немало.

— Я на амнистию надеюсь… А еще на нового президента нашего – говорят, добропорядочный он... Может, ом поможет несправедливость эту исправить…

— Ну, дело, девка, дело… В колонию-то дорогу знаешь? Нет?.. Ну, завтра я тебя провожу. Может, свиданьице тебе сразу и дадут…

Заместитель начальника колонии по режиму майор Дубов внешность имел суровую и весьма неприступную, В ключе этих же качеств oн и вел обычно беседы с посетителями, а в данном случае, с пробившейся к нему на прием Светланой Глебовой…

— Я еще раз повторяю вам, гражданочка: я не могу разрешить вам свидания с заключенным Семеновым. Причин две: во-первых, вы не являетесь его законной женой и у вас нет на это никаких доказательств, а во-вторых, мне не позволяет сделать это его вызывающее, а порой и безобразное поведение в нашем исправительном учреждении.

— Как безобразное? — испугалась Света.

— Натурально.

— Но ведь OН очень спокойный, добрый...

— Про это мне ничего не известно, я сужу строго по фактам…

— Но как?.. Боже мой, это же… — Было похоже, что она начинает о чем-то догадываться, И вдруг решительно:

— Я должна увидеть его!

— Я же сказал вам уже…

— Я вас умоляю! Мне это необходимо. Я умоляю вас!.. — Она вдруг опустилась перед майором на колени.

— Гражданка! — Он вскочил из-за стола. — Что вы делаете?!

— Я буду стоять так, пока вы не пустите меня к нему!.. А если вам этого мало, то... Я сейчас... — Она стремительно вскочила на ноги, выбежала в приемную, выхватила из рук сидевшей там Дарьи Семеновны туго спеленутого Павлика, вбежала обратно и поднесла pe6eнка почти к носу изумленного майора:

— Вот вам мои доказательства!..

В комнате для свидетелей их бело трое: он, она и скучающий надзиратель.

Они сидели через стол, напротив друг друга. Она жадно вглядывалась в его бледное, худое и теперь уже навек родное лицо. А он, кажется, до сих пор не верил своим глазам.

— Светка… А я ведь думал, что все, конец… Твоя мать написала... Знаешь, что она написала?..

— Знаю, знаю, милый… Там все ложь, ложь, ложь! Я с тобой. Я всегда буду с тобой!

— Но мать твоя?

— Ложь, ложь, ложь… Разве ты не видишь, что я только твоя? НУ, посмотри мне в глаза! Твоя! И теперь уже навсегда?.. Навсегда рядом с тобой!..

— Как?.. Ты хочешь остаться здесь?

Она радостно кивнула.

— Ну зачем, Свет?.. Тебе здесь будет плохо… Здесь страшное место…

— Нет. Дослушай. Я сняла комнату у очень хорошей бабушки.. Мы теперь всегда будем рядом…

— Мы?.. Кто это мы?

— Ну, я и Павлик.

— Павлик?! Он тоже здесь?!

— Я сейчас... — Она заговорщицки улыбнулась емy, вышла и через секунду вернулась с Павликом на руках.

— Пашка! — воскликнул Виктор и бросился к сыну.

— Не положено!— остановил его бесстрастный голос надзирателя.

Но Виктор уже не слышал его, покрывая бесчисленными поцелуями лицо сына.

Потом Света посадила сына рядом. Он сидел, смешно оттопырив губы и уставившись глазами-бусинками на млеющего от восторга Виктора.

— Вот мы какие!.. Посмотри на нас, папочка!.. Правда, мы выросли?..

На глазах у Виктора выступили слезы. Он и не скрывал их. Протянув руку, он нежно коснулся светиной щеки, погладил, потом притянул к себе ее голову, их лбы соприкоснулись, и они замерли так, прикрыв глаза…

Первой опомнилась Света:

— Витя, боже мой! Смотри!..

Забытый всеми на мгновение сидящий на столе Пашка теперь стоял, улыбаясь и покачиваясь на своих пухлых дугообразных ножках. Потом он вдруг загадочно хихикнул и сделал два коротких отчаянных шага по направлению к отцу.

— Витя, Витя!.. Он пошел, Витя!.. Он пошел!

Виктор схватил его на руки и высоко поднял над головой.

Надзиратель молчал, словно не замечая этого. Он лишь отвернулся в сторону и стал усиленно тереть переносицу указательным пальцем.

Виктор смотрел на высоко подхваченного сына сияющими и полными надежды глазами…

...ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА ПОСЛЕ ЭТОЙ ВСТРЕЧИ ВИКТОР СЕМЕНОВ БЫЛ ОСВОБОЖДЕНИ ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ ЛИЧНЫМ РАСПОРЯЖЕНИЕМ ПРЕЗИДЕНТА РОССИИ. ЕЩЕ ЧЕРЕЗ МЕСЯЦ ВИКТОР И СВЕТА ПОЖЕНИЛИСЬ, И У НИХ РОДИЛАСЬ ДЕВОЧКА. НАШЕЛСЯ НА СЕВЕРЕ И ОТЕЦ ВИКТОРА. СЕЙЧАС ОН ЖИВЕТ ВМЕСТЕ С МОЛОДЫМИ, ПОМОГАЕТ ИМ СТРОИТЬ НОВЫЙ ДОМ НА МЕСТЕ БАБУШКИНОЙ ИЗБУШКИ, ПРИСМАТРИВАЕТ ЗА МАЛЫШАМИ. С РОДИТЕЛЯМИ ВИКТОР И СВЕТА ПОМИРИЛИСЬ, НО ВИДЯТСЯ С НИМИ РЕДКО. ЗАТО ЧАСТО БЫВАЮТ НА МОГИЛЕ ВИТИНОЙ БАБУШКИ. ВИКТОР УСТРОИЛСЯ РАБОТАТЬ НА ВОЗРОЖДАЮЩЕМСЯ «УРАЛМАШЕ», СТАЛ УЖЕ КЛАССНЫМ СПЕЦИАЛИСТОМ, ОТЛИЧНО ЗАРАБАТЫВАЕТ. СВЕТА, ЗАКОНЧИВ ШКОЛУ, ПОСТУПИЛА В – ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ, НА ЗАОЧНОЕ. ЖИВУТ ОНИ СЧАСТЛИВО И ДРУЖНО И НЕПРЕМЕННО ХОТЯТ ИМЕТЬ ТРОИХ ДЕТЕЙ – ДВУХ МАЛЬЧИКОВ И ДЕВОЧКУ…

КОНЕЦ

2000, г. Екатеринбург

Дидковский Сергей

.