Сюда ходят люди покрепче

Поздно ночью 10 августа после оглашения результатов конкурса Арт-Лито'98 (коммент от редактора настальЕЖи - рассказы Павла Андреева завоевали первые места в категории Сборники Рассказов на двух крупнейших конкурсах русской сетевой литературы - "Тенета-Ринет'98" (см www.teneta.ru/1998/net_jury/table_sb_rassk.html) и "Арт-Лито'98" (см. www.art-lito.spb.ru/final.html)) и массового последующего гулянья мы сидели в питерской квартире с Владимиром Григорьевым, основателем сайтов "Art of War" и "Афганская война 1978-1989 гг..", слегка пьяные, довольные, и решали морально-этическую проблему: стоит ли поднимать человека в час ночи, чтоб сообщить ему о его победе? Владимир оказался прав - Павел Андреев не спал. Пока Владимир описывал результаты, процедуру награждения, я тихо дрейфила рядом... Мне предстояло хотя бы "отчасти живьем" познакомиться с человеком, судьбу, характер, мысли которого я пыталась понять вот уже порядка полугода... (Из письма Павла Андреева ко мне: "Входя в Internet, Вы вольны создавать любой имидж, стать тем, за что в реальной жизни приходится бороться, не жалея собственных сил. И если в обыденной жизни мой удел - кошмарные сны, рожденные воспоминаниями, то, кажется, нет ничего естественнее, чем попытаться обрести покой, рассказывая об этом в расчете на понимание. Все равно - никто не видит моего лица, никто не узнает, где я живу, пока я сам этого не захочу. Правда, для того, чтоб рассказы были настоящими, приходится быть искренним. Я стараюсь"

Мне тоже хотелось быть искренней. По очень многим причинам. Во-первых, потому, что со всего размаху влетела в группу "людей покрепче", которые не очень-то подпускают "не своих". Во-вторых, нашему диалогу предшествовал монолог: "...Не скрою, что имею огромный опыт работы как с журналистами, так и с корреспондентами центральных газет, местного и центрального ТВ), не скрою, что результат редко совпадает с оригиналом....эти ребята по достоинству занимают общую ступеньку с проститутками и провокаторами" (Из письма Павла Андреева Владимиру Григорьеву). Меня не устраивало соседство ни проституток, ни провокаторов. Предстояло трудное дело - убедить сильного и умного человека поработать на "неопределенное светлое будущее" - перспектива вывешивания интервью на интернетных заборах для прочтения ограниченными массами заинтересованных особей, скрытых за безликими мониторами в разных концах света, признаемся, не весьма радужная. Я умею кусаться в реальной жизни и заставлять людей делать то, что я хочу, - силой ли, хитростью ли, уговорами ли. Здесь было другое. Творчество - это особая статья суждений о человеке. Порой, это то, какими мы хотели бы себя видеть. Это создаваемый нашим воображением, раскрашенный нашими собственными чувствами герой, интерпретируемые в свете собственного опыта авторские идеи и образы, накладывающиеся на наши собственные образы... Я не ошиблась в настроении "противника", но ошиблась в тембре голоса. Голос был совершенно юный, легкий. После вежливого обмена поздравлениями и благодарностями я получила вопрос в лоб:

Павел Андреев: Скажите, зачем Вы занялись редактированием моих рассказов и зачем вообще Вам все это?

Кажется, я заикалась. Сначала. Потом все-таки сумела, как утверждает слушавший рядышком вежливый Владимир Григорьев, членораздельно объясниться. Объяснения были приняты. Я не хочу переписывать здесь свой ответ. Прочтите, пожалуйста, то, что ниже. Надеюсь, поймете...

Марта: Павел, расскажите немного о себе.

ПА: Родился в Северном Казахстане в 1962 году. Родители - геологи. После окончания средней школы поступил на геофизический факультет Свердловского горного института (СГИ). Осенью 1981 года был призван в ряды СА. Служил в Кандагарской бригаде. После ранения окончил очно в 1987 СГИ по специальности ядерная геофизика. Женат. Воспитываю двух мальчиков 1981 и 1984 года рождения. Все. Рассказывать про пенсии, ортопедию и реабилитацию, которых в нашей стране нет, считаю неуместными соплями. Это отдельная история. История страны.

(Из неопубликованного пока рассказа Павла Андреева "День ВДВ": "Я понял, что окончательно схожу с ума. Мою страну постоянно что-то раздражало, не устраивало или, наоборот, веселило в самый неподходящий момент. Я все время безуспешно пытался помочь ей стать довольной собой и счастливой. И самое парадоксальное - ни на минуту не сомневался в том, что страна всегда права. Но она относилась ко мне так, будто я уже однажды совершил преступление, отбыл наказание (отдал чей-то интернациональный долг) и опять с упорством маньяка беру в руки топор".

М: Скажите, пожалуйста, изменился ли Ваш характер после Афганистана и личной трагедии?

ПА: Конечно. Мальчик-студент умер... Когда я вошел в дом, вернувшись из госпиталя, первое, что сказала, заплакав, моя бабушка: "Они вернули мне не моего внука!" У меня был друг детства, замечательный человек, так он заходил ко мне домой каждый день, разговаривал со мной, рассказывал о чем-то, вспоминал прошлое, я сидел с ним часами, слушая, и не говоря ни слова. Мне нравилось слушать его, быть с ним, но говорить мне с ним было не о чем. Я вернулся в чужой для меня мир. Все наши проблемы рождены нашими решениями в прошлом.

Прошлое - это место, откуда я пришел, но это не то место, куда я могу спокойно возвращаться. Мне понадобилось около 10 лет собственной жизни, чтобы это понять самому, сбивая в кровь культи и тратя нервы мешками. Прошлое - это наша память. Будущее - лишь догадка. Сегодняшний день - точка их пересечения. Сержанты в бригаде говорили - если у тебя сломан нос или рука, или нога, но ты все же можешь дышать, стрелять и держать тело вертикально, - значит, с тобой все в порядке. Нужно быть добрым, терпеливым - как снайпер, выбравший себе позицию в куче дерьма. Тогда выживешь и победишь себя вчерашнего. Я пытался об этом написать в "Добрых парнях".

М: Что произошло в отношениях с окружающими - родителями, друзьями, женщинами?

ПА: Ничего особенного - все рухнуло в одночасье. Они все остались по ту сторону стены. Женщины, спрашиваете? Знаете, один мой контуженый друг признался своей будущей жене в любви очень просто, он сказал: "я тебя люблю даже тогда, когда представляю, как ты тужишься на унитазе". Другой еще проще, он спросил женщину: "Вы курите?" Она ответила ему: "Нет!". Дальнейшее обезоружило ее. "Давайте заниматься этим вместе," - предложил он ей. У моего друга сейчас счастливая дружная семья - он командир своего подразделения. А вообще - у каждой женщины такой мужчина, какого она хочет. У каждого мужчины такая женщина, которую он заслужил.

М: С кем Вам легче общаться - с незнакомыми людьми или с теми, кто Вас знал до и после? Ограничен ли круг Вашего общения с "афганцами?"

ПА: Лично я в общении очень труден. Мой круг общения с "афганцами" ограничен правилами, принятыми в этой среде, - чужие там не ходят.

М: Ваш рассказ "Дым" показался мне одним из наиболее сильных по количеству и эмоциональности информации на абзац текста. Скажите, Вы курите траву? Курили? Как Вы расслабляетесь?

ПА: Я курил траву и неплохо себя после этого чувствовал. Эмоционально я первое время расслаблялся, стреляя в тире из воздушки, затем пытался выезжать в степь и ночевать там, затаившись, следил за жизнью. Потом вылечился, - сейчас отдыхаю в кругу семьи. Очень быстро устаю от людей.

М: Сочинение для Вас - отдых? Работа?

ПА: Сочинение для меня возможность поговорить. Я отдыхаю.

М: Вам часто снится Афганистан?

ПА: Да, Афган снится часто. Фрейд, конечно, нашел бы объяснение. Я согласен с ним, наши сны есть отражение наших страхов и желаний.

М: Как вы стали писать? От желания высказаться? Объяснить? Научить? Оправдать? Изменить?

ПА: Писать я начал после общения с Володей Григорьевым, он технично сыграл на куче моих белых и черных клавиш. Захотелось объяснить, предупредить. До этого мертвым грузом лежали дневники, написанные в госпитале. Многое написал когда был в Германии, Израиле. После ночных криков немцы с пониманием кивали головой - "милитар стресс". Израильтяне - те просто взяли, и отвезли к Мертвому морю. Три дня в пустыне, запахи, пейзажи - все сняло, как рукой. Потом вернулся домой. И все вернулось тоже. У нас на Родине все просто. Когда нас туда посылали, не собирались забирать.

М: В Ваших рассказах есть необыкновенно сильные детали - будь то черная сумка, собранная после крушения семейного замка, шипящие в теле трассера, трупик мышонка, завернутого в виноградный лист... Насколько автобиографичны Ваши истории? Люди знакомые?

ПА: Истории автобиографичны - я пишу о том, к чему имел прямое отношение. Люди не просто знакомые. Есть такое выражение - "мы лежали в одной луже крови"...

М: Как Вы относитесь к социально-экономическим катаклизмам?

ПА: К социально-экономическим катаклизмам я стараюсь относиться ровно. Инфляция - цены растут, но цена жизни определяется все тем же - смертью. У меня уже была возможность умереть, - я ее упустил. В этом мире упущенных возможностей меня можно узнать по походке и улыбке на лице.

М: Что для Вас Интернет? Куда вы ходите?

ПА: Интернет для меня источник информации и в меньшей степени - средство общения.

М: Скажите, почему Вы считаете, что сейчас (и не сейчас) о войне, об Афганистане надо писать? (опыт? "потерянное пoколение"? предупреждение? испытание на прочность - психологическое? физическое?)

ПА: Знаете, самое большое впечатление от Великой Отечественной Войны у меня в 16- летнем возрасте было не от воспоминаний о погибших родственниках, не от рассказов отца, оставшегося сиротой, не от многочисленных подготовленных и причесанных военных историй. Естественная искренняя человеческая реакция на события у пережившего войну - вот, что меня поразило давным-давно, в школе, когда на встрече ветеранов, после бойких, как кинофильм, рассказов, попросили выступить какого-то неказистого мужичка в неновом пиджачке с набором юбилейных медалей за взятие городов и с двумя (точно) медалями "За отвагу" и "Красной Звездой". Это был человек с обветренным, морщинистым лицом, с натруженными руками. Он встал и... заплакал. Единственное, что он смог сказать: "Дети, война это страшно!"

Вот это жизнь. Мне страшно, когда я, вспоминая, пишу. Одна только мысль, что в тот или иной, описываемый мной момент, я просто мог легко исчезнуть навсегда и стереть свою страничку, длиною в 20 лет, приводит в ужас. Что такое смерть? Это хлопок ладошками. Раз - и все. Именно столько времени необходимо, чтобы наша жизнь перешла в другое измерение. Любое соприкосновение со смертью - случайное собственное "везение", просто свидетельство чужой смерти - не проходит бесследно - это жестокая, жесткая перемена в будущем. Это железнодорожная стрелка на пути вашего бронепоезда, которую переключают без вашего ведома. Не дай бог, после яростных атак и боев, после страшных испытаний, стоять на запасном пути или просто пойти на слом! ЭТО застревает в подкорке, в глубине души, в каждой клеточке вашего тела. Мне кажется, ЭТО называется СТРАХ. Я пишу, изгоняя собственные страхи.

Если люди узнают, чего я боюсь, я думаю, это поможет им не бояться, разобравшись. И еще одно: многие из нас не научились сопротивляться своим страхам, - поэтому стали такими, какими боялись быть! Я хочу видеть людей сильными.

Про Афганистан, я считаю, надо писать. Мне однажды попался на глаза сборник рассказов, очерков, репортажей про Афганистан. Там была статья какого-то полковника с выдержками из речей с очередного съезда молодых писателей (конец 80-х), и, что главное, там была четко определенная мысль - давайте писать о том, что было на самом деле, мол, хватит писать небылицы о многочисленных потерях, кровавых трагедиях, мол, есть официальная статистика и т.п. Несколько недель назад я встречался с человеком, прототипом одного из героев из моего рассказа "Дождь". Я сказал ему, что, кажется, мои рассказы победили в конкурсе. Он ответил, что зря я их подавал, ибо то, что пишу я, принадлежит не только мне. И вот почему.

Володин сервер читают многие. Он очень популярен, но это скрытая популярность (есть термин - "скрытая инвалидность" - инвалидов гораздо больше, но, боясь потерять работу и т.п., люди скрывают заболевания), не каждый сознается о том, что готов принять участие в обсуждении. Человек, про которого я говорю, в ответ на один из материалов Володи о гибели целого подразделения послал ему короткое сообщение - "Не надо пи...!". Дело в том, что мой приятель в составе своего подразделения первым прибыл на место трагедии. Не все всегда было так, как пишут Володе. А такие, как мой приятель, рассказывают ТОЛЬКО среди "своих", но написать - не напишут. Володя, наверное, вспомнит этот случай. Все, что я пишу, называется "военными мультиками". Я знаю не один десяток людей, которые "смотрят" их каждый день. Писать" об этом" очень тяжело, потому что те, кто "мультики" смотрит, будет все пропускать через себя и собственные ощущения, создавая свои собственные образы. Популярность книжек типа нашей тоже "скрытая" - распространяя эти книги через "общества" и афганские системы, издатель заставляет людей сознаться, что у них проблемы. Я помню, как вдоль стены РФИВА (Российский Фонд Инвалидов Войны в Афганистане) на Полянке стояли стопки двух книг - впечатления добровольца из Боснии и воспоминания офицера с Саланга. Все ходили мимо и делали вид, что это что-то неприличное. Когда я взял одну из них, меня удивленно спросили, как меня может это интересовать, мне что мало своих "мультиков"? Хотя потом я видел эти книги у многих - люди скрывали, что купили их. "Так, подарили на одном мероприятии", - говорили они.

Есть настоящая правда про эту войну, ее надо знать. Про "трудармию", "заградотряды" до сих пор не пишут. Не снимают кино про то, как страна доверила своим детям разминировать освобожденные территории на Украине, в Белоруссии, Воронежской и других областях. Их очень много в ортопедических клиниках. Это была возможность содержать тогда семью. Мало кто хочет рассказывать, что значит бегать "впереди минной собаки" и почему таки бегают люди, как формируются группы захвата, как ... ой, как много этих подробностей!

(М: Я знала про ЭТО. Наша группа проходила медицинскую практику во Львовском госпитале инвалидов Великой Отечественной войны. Я училась делать уколы на этих, простите, обрубках прошлого).

Война была "своей" для каждого из нас в отдельности. Порой, рассказывая о ней, я чувствую, что предаю тех, для кого "мультики" - последнее, что осталось у них, что принадлежит только им до конца жизни . это не смехотворные льготы и "дежурные " поздравления раз в год. Это война, которая кончится лишь тогда, когда похоронят последнего ее солдата (прав был старик Суворов).

2 августа день ВДВ. Сходите на эти "тусовки", там вы услышите разные истории, если вас конечно, примут за "своего". На одной из таких тусовок я услышал рассказ вертолетчика об операции, где было два гранатометных попадания в МОЮ машину, выстрелом в голову из гранатомета был убит МОЙ ротный. Я дословно приведу его рассказ: "...Подлетаем мы, а их уже долбят. Танк горит, два наших БэТээРа тоже подбиты, духи в упор из окопов наших расстреливают из граников, а они там, как мыши, мечутся...". Это была его война, он прилетел, и увидел, как люди мечутся, как мыши. Так вот, это я был одним из тех, кто там, как мышь, метался! Мы еще потом в атаку пошли, опрокинули духов и взяли духовскую кинокамеру. Там был диктофон с рацией и записями всех наших переговоров, и видеозапись от начала до конца - до смерти оператора, он снимал из окопа, и его приняли за гранатометчика. Это было ровно семнадцать лет назад (старшему моему сейчас будет восемнадцать), в конце июля 1982 года под Калатом. Мы провели колонну с хлопком из Индии, но ее потом все равно сожгли. Она не дошла до Кабула.

Ротному героя не дали - он, рискуя собственной жизнью, спасал раненого водителя подбитого БэТээРа и погиб, лишив подразделение командира, и не обеспечил этим (своей смертью) выполнение задания (во как!). А атаку и разгром мы провели под командованием сержантов, воспитанных этим ротным, за что нам зачитали благодарственную правительственную телеграмму, подписанную Л.И. Брежневым и Д.Ф. Устиновым. Это тоже из разряда военных "мультиков".

Хоть сейчас садись и пиши. В госпитале, в Ленинграде, мне хирург в отделении гнойной хирургии сказал: "...Ты лучше все сам себе рассказывай перед зеркалом, не держи в себе, иначе крыша съедет, и останешься тогда моральным уродом..." Добрый человек, он многих на ноги поставил...

М: Вы рассказываете своим детям (а они уже достаточно взрослые) о Вашем опыте?

ПА: Мои дети воспитаны в духе "вас видно, но не слышно", однако это не мешает им быть в курсе всех кухонных разговоров, что папа ведет со своими друзьями. Это, конечно, сильно сказывается на их отношении к жизни. Они меня не огорчают, слава богу! Но уберечь их от этой войны я не смог. Оба были чемпионами зонального первенства России по киокушинкай-карате, оба учатся на отлично. С детства у каждого была своя личная воздушка, охотничий нож. Оба умеют отвечать за свои поступки, и вопрос: "Что ты сделал, чтобы этого не было?" в тупик их не ставит. Оба слишком отличаются от свои сверстников. Порой мне кажется, что я украл у них детство.

Собственно, папа дал им все, что так не хватало ему, чтобы выжить там. В их победах отражаются все мои страхи за них. Иногда жалею, что я не скрипач или какой-нибудь синоптик. Убегая от войны, я воспитал еще двух таких, как я. Война живет в семьях, в нас самих, в наших родителях, наших детях. Для моих родителей это огромная трагедия. Это надо остановить. И еще - я хочу, чтобы мои рассказы никому не причинили зла.

М: Что такое военная литература - мемуары? документальная проза? "мультики"? Для кого она пишется?

ПА: Военная проза должна быть жесткой, как сама война. Своего читателя вижу в людях, знакомых с проблемой, живших в "то" время и знающих "то" поколение. Не думаю, что молодежи это сейчас интересно. Но писать о войне надо. Человек не должен повторять ошибки тех, кто погиб во время войн за НЕДОСТОЙНОЕ! Я хочу громко говорить об этом.

М: Что Вы сейчас пишете? Хотите написать?

ПА: Сейчас я читаю, много. После советов и критики очень четко осознал необходимость "начитываться". Читаю - учусь. Сейчас, например, перечитываю Льва Гумилева. А еще я хочу написать роман о ДОБРЫХ парнях. О том, что злоба и ненависть имеют свойство накапливаться, с годами они оттачиваются до такой остроты и совершенства, что превращаются в опасное оружие мести - опасное, как для собственной жизни, так и для окружающих. Я хочу писать о людях, убивавших, уважая противника и не способных к этому однополчан; чувствовавших себя вполне удовлетворенными, когда другой "получает" от жизни столько же, сколько и они сами, при условии, что от этого выигрывают все. О выживших, нашедших силы перешагнуть свой страх, рубеж, за которым стоят новые навыки выживания, убийства, если хотите. О людях, попавших на войну, приобретших опыт, который неожиданно становится востребованным в мирной жизни. О том, что никто не умирает напрасно. Я не хочу писать "Легенды Кандагарской Бригады". Я хочу писать о живых.

Телефон остывал. Мы смотрели друг на друга с Володей Григорьевым. Чем было для нас всех происходящее? Удовлетворением обычного любопытства? Реализацией простых человеческих амбиций? Попыткой отблагодарить тех, кто прочитал рассказы Павла Андреева и поддержал их, отдав свои голоса? Моей попыткой облегчить свои жизненные бои сознанием того, что есть люди, побывавшие в более страшных переделках? Я почувствовала вдруг, что когда я вернусь, у меня в почте будет лежать новый рассказ. А может, повесть.

P.S. Я не ошиблась.

Наталья "Марта" Павлова,
специально для ностальЕЖЕй
New Jersey, August 1999.